— Ты так странно стояла… У плиты… Голая…
— Дешевый кофе должен развариться.
— А чуть дальше, фоном, сзади тебя играли краски… Эти его самые буйные! Яркие! Явно же наш московский, домюнхенский его период!.. Ты стояла на фоне обтекающих тебя красок. Дифракция света! Ты сияла!
— Как ты все помнишь, милый!
Артем обернулся к своим юным помощникам:
— Суперважно!.. Запишите. Женщина и краски, они совместились… Ольга, заслоняя собой, настолько вписалась, врезалась в те буйные краски… А сумасшедшие краски, играя, настолько впились в ее наготу, что я опешил… засомневался — откуда у нашего абстракциониста вдруг ню?.. И какое ню!
*
Батя решился вступить и сказать. Он медленно разливал вино — задерживая время, наполняя Ольге и Инне шипящие бокалы.
— Оля и Инна. Прошу вас. Я хотел бы выпить с вами и за вас. Не откажете?
Сестры не нашли скорого ответа.
— Прошу. Пожалуйста… Мне это важно сейчас.
Сестры молчат.
А тут и Артем подошел к столу поближе:
— Сумерничаем при свечах?.. Это так по-московски.
— Будьте с нами.
— Я слышал тост… Хотя и неприглашенный, я тоже с удовольствием выпью за сестер. За Олю и за Инну… Вы, Сергей Сергеич, если я вместе с вами — не против?
— Буду рад.
— Когда мало знающие друг друга пьют вместе — это тоже так по-московски.
— Оля! — Артем воодушевлен. Так остро, так хватко возвращается разбуженная память. — Оля! Я ведь уехал — честно зарылся в черноземы. И совсем не знаю этот год твоей жизни.
Инна вперебив бросается сестре на выручку:
— Оля!.. А помнишь, та старушка, что хотела умереть обязательно во время поездки в Питер. Я еще кое-что про нее вспомнила. Она подкрашивала губы.
Артем тотчас и с удовольствием переключился на Инну — потягивая шампанское: — Помню! Прекрасно помню, Инна! Ты ездишь с экскурсиями… Небольшая группа. В основном женщины… Ездить удобно. Недорого. Я все помню, кроме старушки с подкрашенными губами.
И Батя, как все, так и он, глуховатым голосом попросил:
— Расскажи, Инна.
— Старушка ездит с нами каждый раз. Не пропустила ни одной поездки… Почему?.. А у нее маниакальная надежда — умереть в великом городе Санкт-Петербурге. Ловит свой улетный случай… Смешно?!. Одинокая. С гонором. Я ей говорю, Анна Евгеньевна — как же так! Ну, случись вам в самом деле там умереть. Вас же похоронят по-казенному. Где придется… Зароют наспех…
— А что она?
— А она губки вытянула в дудочку и цедит: крэ-эсавец горэ-эд. Крэ-эсавец… Я повторяю: зароют наспех… Пьяндыги… Лопатами… А она опять: крэ-эсавец горэ-эд… лишь бы в той земле!
— Часто ездит?
— Да. Каждый месяц.
Артем, словно бы обдумав сложившийся образ старушки, заключает:
— Могу тебя успокоить, Инна… Такие бабульки живут не считая. Можно сказать, живут бесконечно.
— Как это?
— А так. Не умирают, и все.
Артем уточняет:
— Важен только вопрос: завещала или нет она свою московскую недвижимость?
— Кому-то из родни. Завещала квартиру.
Артем: — А!.. Типичная долгожительница.
Общий легкий смех.
Инна с нарочитой, игровой обидой: — Прошу, однако, всех выпить! Выпить шампанское за мою старушку.
— Смотри, Инна. — Артем делает голос строже. — Смотри за собой. Любить города — опасно. Однажды оглянешься, а ты и есть эта путешествующая старушка.
— Пусть. В Питер хочу.
Артем дружески обнимает ее:
— К братьям Орловым, а?.. Помню-помню!.. Торопись. Братаны ждут.
Батя вдруг, уже без всякого перехода, срывается в прошлое: — Даже когда чифирили, чай бок о бок… Я спросил его: что ж ты, туманный филолог, все шепчешь и шепчешь мне какую-то хрень. Скажи словами. Я не всегда умею считывать с губ. Отдельные слова!.. А он дожевал хлеб, отер рот и опять, как в дружескую насмешку, сказал стихом:
Быть может, раньше губ уже родился шепот.
Я запомнил слово в слово. Что-то вроде той невстречи… А?
Батя развел руками:
— Ляпнулфилолог! Тихо-тихо, но представьте себе — так чеканно ляпнул. Так отчетливо. Каждый звук!.. Раньше губ — шепот.
Батя отказывался понимать:
— Чего он этим хотел?.. И безотрывно смотрел на меня глаза в глаза.
Свечное бдение закончилось. Коля Угрюмцев выскочил из какой-то дальней комнаты. Сматывает запасной провод. Наработался!.. Щелкает выключателем — ура, свет!.. И радостные голоса понесли в подхват полуподвальное эхо: — Ура!.. Ура-а!.. Ура-а-а!
Инна: — Свет — дело творческое. Так говаривал один лукавый старик, мой бывший коллега.
— Бывший?
— Он умер. Компьютерщик. Известный математик.
Батя: — Что, если я налью всем нам шампанского?.. Все-таки нам дали свет!
Меж тем Коля, давший людям свет и беспрерывно что-то ворчащий, сел поскорее за свой мольберт и кисточку в руки.
А Инна заметно возбуждена: — Старый математик был мудр, как змей. Меня и других учил новейшим системным программам…
Она перевела дыхание:
— Но вот, к примеру, каким задвинутым, каким недолеченным нашим вопросом он сам задавался… И задавал его другим. Внимание!
— Мы слушаем, слушаем, Инна.
— Он говорил: чтобы добиться или достичь в России того, чего ты хочешь, не надо жить удачей… Чтобы добиться, скажем, правды… справедливости… честного суда… в нашей России не надо жить умно и не надо жить хитро. В России не надо жить ярко. В России не надо жить круто. В России не надо жить тихо-тихо, вглухую. Но и не надо жить шумно…
— Интересный компьютерщик.
— Чтобы посрамить лгущих. Чтобы чем-то высоким себя вознаградить… Чтобы потрогать рукой плоды труда… Чтобы в нынешней России найти и увидеть свою правду… ну, и все-все-все такое… ну?
Инна делает крепкую паузу:
— Ну?.. Вопрос перебрасывается всем: как надо жить?.. Оля!
Ольга: — Допустим, я бы ответила — жить честно.
— Правильно ответила. Хорошее слово. Но для России не заглавное. Ну?.. Еще?
Инна повторяет в паузу:
— Ну?.. Вопрос!.. Как надо жить в России? Чтобы добиться? Ощутить, потрогать плоды?
Батя: — Если мне держать ответ, я бы предложил слово «достойно»… В России надо жить достойно.
Инна: — Это, Сергей Сергеич, тоже очень правильное слово. Жить достойно… Жить правдиво… Порядочно… Много правильных слов. Но именно для России?!. Для России есть особо правильное. Самое правильное слово!
Артем: — Что касается России, я пас. Ответа не знаю. И никогда не знал… И вот — сдаюсь сразу.
Батя: — Для России есть важное слово — трезво.
— Важное. Но не то.
Батя поднял свои большие руки: — Тогда и я сдаюсь.
— Ну? Еще три попытки… Можно наугад… Ну?.. Как надо жить в России?
— Энергично.
— Нет.
— Благородно.
— Нет.
— Предприимчиво.
— Нет.
Молчание.
Инна смеется: — А ведь ответ есть! Оглушительный ответ старого математика.
— Ну?
— Ну скажи, Инна.
— Нет. Пока что не скажу. Думайте!.. А я пока попридержу… Я его выдам вам в нужную минуту. Зачем бросаться хорошей мыслишкой впустую-вслепую.
Ольга: — Наша хитрая Инна!
— А я вам лучше опять про старушку, что хочет умереть в Питере. Которая подкрасила губы. И распрямилась… У заброшенного памятника. У того старого обелиска, который уже облупился, приржавел, но как-никак, а все еще стоит — вонзился… Как-никак, а воткнулся в небо!.. На обелиске?.. На обелиске написано очень просто. НАМ, БРАТЬЯМ ОРЛОВЫМ. Только и всего.
— Ого!
— Не слабо.
— Однако же были человеки! — то ли восхитился, то ли сыронизировал Артем.
— А мы, Артем, именно так и подумали: «Однако же были мужчины!..» Мы замерли. Мы онемели. Горстка женщин… И мы все распрямились. Смешно!.. Мы сами как обелиски!.. Вздернули плечи. Обморочно, до боли прямили спину. Аж голова шла и шла кругом… Орловых пятеро… Обратите внимание. Все пятеро уже давно в земле. В той самой земле, на которой мы, женщины, стояли.
Коля Угрюмцев издали на минуту поднял от рисования голову: — С-словили к-кайф.
— Да, да, Коля!.. Словили. Поимели свое!.. Всю нашу экскурсионную группу приподняло волной. Вспомнили, что мы женщины!
Ольга: — Так что старушка?.. Инна!.. Меня интересует твоя старушка.
— Старушенция, глядя вверх на заостряющийся железно-каменный столб, красила свои старческие губы… Она попросила у меня зеркальце. Да так требовательно!.. Смотрится в кругленькое маленькое зазеркальное окошечко, красит спекшиеся губочки и цедит… Санкт-Пютюрбююу-у-ург!.. Клянусь, меня дернуло током. Мне прихватило сердце…
Резкий одноразовый звонок телефона.
Ольга стремительно встала, дернулась, делает шаг к аппарату, — но не успела. Телефон смолк. Сестры смотрят друг на друга.
