Она встала, поднялась в спальню. И здесь ничего. Том удручающе аккуратен; однако вот оно — на шатком бамбуковом столике возле кровати лежит книга — антология поэзии XVII века. Не мог ли он намеренно оставить здесь эту книгу, а если так, то что он хотел этим сказать? Книга открывалась не лирическим произведением, а опусом Ричарда Крэшоу, забавно озаглавленным «На посылку сэром Крэшоу двух незрелых абрикосов поэту Каули». Сколько она ни вчитывалась, причудливые метафоры ничего не рождали в душе, кроме смутного и горького подозрения, что все это говорится о ней с Грэмом.
Внизу в передней послышался какой-то шум, кто-то вошел в сторожку.
— Кто там? — окликнула вошедшего Эмма, на минуту ей показалось — чем черт не шутит, — что это вернулся Грэм.
— Управляющий сэра Майлса Брэмблтона, — уверенно и громко отозвался голос. — А вот что вы здесь делаете? Сторожка должна быть заперта.
— Вот именно! — сказала Эмма, выходя на площадку. — А замок сломан. Чудо еще, что после отъезда доктора Петтифера сюда не забрались грабители!
— О, мисс Ховик, извините, пожалуйста! — От Эммы не укрылось, как сразу же сбавил тон управляющий. Он заговорил почтительно, значит, она поступила правильно, смело бросившись в атаку и сказав ему насчет замка, то есть выступив в роли ретивой и сварливой защитницы имущественных прав сэра Майлса.
— Ничего, — милостиво отвечала Эмма, — но замок действительно нуждается в починке. Может быть, кто-нибудь из ваших плотников…
— Вы шутите, должно быть, — сказал управляющий, уже не так почтительно, — прошли те времена…
— Наверно, вы правы. Раньше, должно быть, здесь жил лесничий?
— Да, и помнится, сюда частенько захаживали молодые леди с гувернанткой.
— Ах, мисс Верикер с девочками… Я так и вижу их перед собой…
— Доктор Петтифер рассчитывает вернуться? — спросил управляющий тоном более деловым.
«Никогда он не вернется», — подумала она, но сказала лишь, что не знает и что замок следует починить.
— Разрешите отвезти вас обратно в поселок? — предложил мистер Суэйн, указывая на стоявший возле калитки, «лэндровер».
— Нет, спасибо, мне будет полезно пройтись. «А остаток дня посвятить работе», — добавила она мысленно. Грэм уехал, лето кончилось, и пора подумать о будущем. Чем бы ей сейчас заняться? Из дел практических вспомнилось ей лишь одно — необходимо пригласить к ужину Тома, что давно уже было на ее совести. Но сегодня ужин и впрямь возможен лишь как импровизированная «скромная трапеза в семейном кругу». Однако, в конце концов, теперь они, как два одиноких человека, должны держаться вместе.
Она угостила Тома остатками холодной баранины и картошкой в мундире с яблочной приправой домашнего приготовления, купленной еще на распродаже, затеянной мисс Ли. На десерт был рисовый пудинг из пакетика (то, что он из пакетика, Эмма скрыла) с желе из куманики. За столом они пили вино — бутылку, початую много месяцев назад, в тот вечер, когда она увидела Грэма по телевизору. В последнюю минуту Эмма вспомнила о сыре, но выглядел он так неаппетитно, что оба они к нему не притронулись.
Том хотел было сказать ей, как он рад, что ужин не потребовал от нее никаких особенных усилий (что и вправду ему было весьма приятно), но испугался показаться неучтивым.
— Итак, вашего друга нет с нами, — сказал он за кофе. И тут же педантично поправился: — Доктор Петтифер отбыл, — хотя и сомневался, что сформулированная таким образом фраза звучит лучше.
— Да, он вернулся в Лондон.
— Он не отдал мне книгу.
— Там у него лежит забытая книга, антология поэзии семнадцатого века. Это она и есть?
— Да. Однажды он зашел ко мне, хотел проверить по этой книге какую-то цитату, и я одолжил ему ее.
Судя по теме, над которой работал Грэм, объяснение было малоубедительным, как малоубедителен был и визит Грэма к ректору. Ей Грэм про него не рассказал.
— Он получил письмо от жены, — объяснил Том, — наверное, она там что-нибудь процитировала…
Помня Клодию и посещение греческого ресторанчика, Эмма усомнилась в этом, но в браке все возможно. Чувствуя себя так, словно вторглась на чужую территорию, она предалась пошлым размышлениям о том, что, как видно, общение Грэма и Клодии не ограничивалось обсуждением гардин для кабинета. Да и стихотворение могло быть вовсе не о зеленых абрикосах.
— Лоре нравилась эта книга, — услыхала она. — Она любила метафизиков.
Впервые он заговорил с ней о жене, и Эмма не знала, как себя вести. Он не принадлежал к категории людей, недавно перенесших утрату, опасности разбередить свежую рану возникнуть не могло. Но Лора, как, по крайней мере, она слышала, умерла больше десяти лет назад, а он с тех пор не женился. Значит, Лора могла, быть его первой и единственной любовью.
— Наверно, вы все еще тоскуете по ней, — сказала Эмма, чувствуя, что при всей суховатости такого замечания, прямота в данном случае лучше вежливых и невразумительных выражений сочувствия. Что подтвердил и спокойный, честный ответ Тома.
— По-моему, да, в какой-то степени, — сказал он. — Но вообще-то ко всему привыкаешь, даже тосковать привыкаешь, а как реальный человек она теперь словно отдалилась от меня. Иной раз я и вспоминаю-то ее с трудом.
— А какая она была?
Том замялся. Может быть, описать этот поселок, каким он был в конце XVII века, ему было бы проще, чем описать Лору. Но все же из его слов Эмме удалось ухватить, что они с Лорой вместе учились в Оксфорде, что была она умной, занятной и пользовалась успехом куда большим, чем когда-либо выпадал на долю ректора. Составить себе из этих слов представление о Лоре, понять, могла бы Лора ей понравиться, трудновато. Может, она была вовсе не такой уж милой, не то что Том — умная острая женщина, окрутившая добряка. Отчего она умерла? Ну а отчего сейчас умирают? От чахотки не умирают, от викторианской болезни тифа или скарлатины — тоже, но вот рак и различные сосудистые заболевания по-прежнему остаются нашим бичом и проклятием, так что, вероятно, умерла она от какого-то из этих недугов.
— У нее развилась лейкемия, — сказал Том, — а лечить лейкемию в то время не умели. Возможно, сейчас все окончилось бы иначе.
«И была бы у тебя сейчас достойная жена», — подумала Эмма.
— А жениться — со временем, конечно, — вы так и не решились? — спросила она.
— Ну, как вам известно, приехала Дафна.
Эмма почувствовала, что вряд ли в состоянии вынести еще один разговор о Дафне и собаке, но, к ее облегчению, ректор принялся рассказывать о периоде, последовавшем за смертью Лоры, причем он как будто оправдывался в том, что не женился вторично.
— Случая не представилось или не встретил никого подходящего.
Наверное, он и сам понимал, какими жалкими выглядят эти оправдания. Не родилась еще та сестра, что может помешать мужчине и тем более священнику сойтись с женщиной, если уж он это задумал!
— Но разве в вашем приходе, здесь ли, в Лондоне ли, не было…
— О, были, разумеется… В каждом приходе найдутся особы, и вполне достойные особы, но как-то, знаете… Вы ведь тоже не вышли замуж, правда? — обратился он вдруг к Эмме, словно бросаясь в атаку. — Это из-за доктора Петтифера? Это он?
Эмма расхохоталась:
— Когда-то, во времена нашего первого знакомства, я считала, что он, но все у нас окончилось ничем, а он потом женился на другой. Мы надолго потеряли друг друга из вида, пока в один прекрасный день я не увидела его по телевизору и не написала ему. Сейчас много говорят о том, какой вред приносит телевизор детям, а об опасности его для совершеннолетних думают как-то меньше.
— Вот оно что: старая любовь не ржавеет!
— Ну, можно назвать это и так.
— Когда вы с ним только познакомились, он, наверно, был интереснее.
— Что вы имеете в виду?
— То, что мне он всегда казался блюдом несколько пресным — в те несколько раз, что мы с ним общались.
Такая характеристика — Грэм в качестве блюда — заставила Эмму опять расхохотаться. Не обещавший ничего хорошего день завершался для нее даже весело. Они прикончили бутылку вина, и с Грэма разговор перекинулся на темы более безопасные, одной из которых, как ни странно, оказался мавзолей. Тома беспокоила судьба мавзолея. Мисс Ли настаивает, чтобы он отыскал людей, на чьем попечении находится мавзолей. Кто-то же должен его «обслуживать», как «обслуживают» машины, а уж сколько времени никому до него дела нет.
«Что бы сказала мисс Верикер, если б только увидела все это!» Не согласиться с таким доводом было невозможно.
Когда фургончик Терри Скейта наконец появился возле мавзолея, стало ясно, что на Терри «накатило». Том испугайся, что Терри хочет попросить еще денег или объявить о забастовке или о том, что вообще прекращает работу. Сейчас такое в порядке вещей. А может быть, он хочет «работать нормированно», что бы это ни значило в применении к мавзолею и работе в мавзолее. Но оказалось, ничего подобного. Терри Скейт не желал больше возиться с этим мавзолеем, потому что потерял веру.
