– Вши! Какой ужас! И что теперь делать? – запаниковала Аннушка.
– Ничего, сейчас керосином намажу, и все пройдет. Надо и остальных проверить.
– Я не буду мазаться керосином! – взвизгнула Аннушка, решив, что таким способом свекровь хочет насолить ей.
В разговор вмешалась Рузанна, которая заявила, что мазаться керосином вовсе не обязательно, лучше пойти в парикмахерскую и покраситься в блондинку.
– От перекиси вши дохнут, я сама красилась, когда замуж выходила. Дохнут все, – прошептала она на ухо Аннушке.
– Но я не хочу краситься, я недавно красилась! – возмутилась Аннушка.
– Тогда мажься керосином, – вздохнула Рузанна.
Вскоре выяснилось, что вшей не избежал никто из семейства Мурадян. Самые жирные и откормленные оказались у Сенулика, который, собственно, и принес их в дом. Проблема с мальчиком решилась в течение пяти минут: ему дали денег, записочку: «Вши, стричь под ноль!» и отправили в ближайшую парикмахерскую. Остальным же пришлось затыкать носы и мазаться керосином: точнее, всех мазала бабушка Арусяк.
Больше всех возмущалась Офелия, которая опаздывала на вернисаж.
– Подождут твои картины, подождут, – сказала Арусяк-старшая, обматывая голову дочери полиэтиленовым пакетом для мусора. После этого она вылила остаток керосина себе на голову, тоже обмотала ее пакетом, и все семейство расселось на балконе. Через два часа Арусяк-старшая отправилась в ванную, откуда вышла с сияющим лицом и сообщила всем присутствующим, что насекомые мертвы.
– Слава тебе, господи! – сказала Офелия и пошла смывать керосин.
Раздался телефонный звонок. Аннушка, оказавшаяся ближе всех к аппарату, подняла трубку. Звонила Марета. Причин для звонка было две: еще раз обругать Арусяк за то, что вчера она чуть не разбила семью ее дочери, а также узнать у бабушки телефон негодяя Гарника и отчитать его за то, что он оскорбил Сонино честное имя и накляузничал на нее президенту Путину. Аннушка, прямо-таки обожавшая родню мужа, в частности Марету, выслушала историю о Вачагане, пожала плечами и сказала ей, что не видит в этом ничего страшного. Марета рассердилась и бросила трубку.
Арусяк-старшая громко спорила с сыном на кухне и уговаривала его натереться мочой внука Ашхен, полученной вне очереди по сходной цене. Петр отнекивался и убеждал мать в том, что он уже полностью вылечился. Где-то в дальней комнате Сенулик гремел конструктором.
Арусяк и Офелия, израсходовавшие на свои шевелюры по бутыли шампуня и кондиционера, быстренько высушили волосы феном, вылили на себя по полфлакона духов, чтобы хоть как-то забить запах керосина, и со всех ног помчались на вернисаж, где их уже поджидал Ованес.
– Продал что-нибудь? – поинтересовалась Офелия.
– Один «Арарат» и один дудук, – вздохнул Ованес и принюхался, пытаясь понять, откуда так разит керосином.
– Плохо, – нахмурилась Офелия.
– На улице Прошяна открылся эзотерический магазин, там продаются ароматические палочки и четки. Можем сходить, сегодня на все товары скидка двадцать процентов. – Ованес прищурился и посмотрел на свою возлюбленную. – Там же составляют личные гороскопы.
– А картины как же? – развела руками тетка, которая уже потратила вырученные за «Хаоса» пятьсот долларов: купила краски, холст, пару книжиц по эзотерике и даже расщедрилась на подарок для Ованеса – маленький серебряный кулончик в форме змеи.
– Я могу посидеть, – предложила Арусяк, невооруженным взглядом заметив, что Ованеса интересуют не четки и благовония, а исключительно гороскопы.
Тетка помялась, потом махнула рукой, дала последние наставления племяннице, что почем продавать и как отличить иностранца, которому можно впарить картину втридорога, от жителя Еревана, и удалилась.
Оставшись одна, Арусяк села на раскладной стульчик, подперла кулаком подбородок и стала изучать торговцев. Дедушка, напротив торговавший хачкарами, медленно перебирал четки и смотрел в начало ряда, ожидая покупателей. День выдался неудачный не только для Офелии и Ованеса. Изнывающие от жары жители города Еревана прятались по домам, а иностранцы устроились за столиками уютных кафе или уехали на Севан. Солнце припекало так, что на голове запросто можно было приготовить яичницу. Пошарив в пакетах, которые стояли возле стульчика, Арусяк обнаружила там кипу листов с набросками тетки Офелии и какую-то старую помятую газетенку. Недолго думая Арусяк сделала из газеты пилотку, водрузила ее себе на голову, уселась поудобнее и предалась мечтаниям. Мысли о Вачагане, с которым она вчера достигла полного взаимопонимания, вызывали теперь только приятные чувства. Арусяк окончательно расслабилась и стала подумывать над тем, как вернуться в Харьков. Момент исчезновения Вачагана и объяснение с грозным отцом Арусяк решила оставить на потом, рассудив, что чему быть, того не миновать, а сейчас ей хорошо и незачем думать о будущем.
– Кто здесь Офелия Мурадян? – послышался вдруг скрипучий и противный голос.
– Я, вернее, я ее племянница, тетя отошла. А что? – спросила Арусяк, поднимаясь со стула.
– Очень приятно, что племянница. Меня зовут Арташес Мкртычевич Мнацаканян, я ректор педагогического института.
– Очень приятно, Арусяк.
– Картину пришел вернуть. Друг мой купил, украинец, а она в интерьер не вписалась, – соврал Арташес Мкртычевич.
Он получил картину от доброго Остапа Гнатюка в подарок на день рождения. Узнав, сколько денег выложил друг за мазню, за которую лично он не дал бы и копейки, Мнацаканян решил поправить семейный бюджет, оскудевший за время празднования юбилея, и вернуть творение художнице.
– Так это не ко мне, это к тетке моей, – развела руками Арусяк.
– Ну, я тогда подожду ее. – Арташес Мкртычевич прислонил картину к дереву и присел на корточки.
Через полчаса в конце ряда появилась раздраженная Офелия, которая шла широкими шагами. За ней вприпрыжку бежал Ованес, сжимая в левой руке листки с гороскопами. Тетка подошла к картинам, перелезла через них и недовольно пробурчала:
– Продала что?
– Не-а, – вздохнула Арусяк. – Тут к тебе человек пришел.
Офелия окинула взором мужчину, сидящего на корточках, и недовольно вздернула бровь.
– Арташес Мкртычевич, – откланялся мужчина. – Картину принес, в интерьер не вписалась. Прошу вернуть деньги.
– Какие деньги? Я тебе что, магазин? Картина куплена два дня назад, деньги вложены в материал и инструменты. Какие могут быть разговоры? – пожала плечами Офелия.
– Ну знаете ли, – возмутился Арташес Мкртычевич, почувствовав, что, проявляя мягкость характера, он точно ничего не добьется. – Картина куплена моим другом, она совершенно не вписывается в интерьер. Верните мне мои деньги.
– Слушай, мужик, твоего друга никто не заставлял покупать картину. Она что, бракованная?
– Нет, – ответил Арташес Мкртычевич, – но бездарная. Если бы Арарат, речка там, церковь – это еще куда ни шло. Но такая мазня…
Услышав слово «мазня», Офелия рассвирепела, открыла рот и не закрывала его минут пятнадцать, обзывая Арташеса Мкртычевича такими словами, что даже продавец хачкаров, сидевший напротив, закрыл уши.
– Я член Союза художников Армении, мои картины пользуются спросом. Если у вас проблемы со вкусом, меня это совершенно не касается. Подите прочь! – Офелия указала Арташесу Мкртычевичу на проход.
– Нет, я этого так не оставлю. Пройдемте в милицию, там нас рассудят, пройдемте! – закричал Арташес Мкртычевич.
– Черт с тобой, пойдем, – плюнула Офелия.
Ованес, все это время пытавшийся объяснить мужчине, что картина эта – гениальнейшее произведение искусства, которое лет через двадцать, а то и раньше можно будет продать за бешеные деньги, засуетился и приготовился следовать за своей возлюбленной.
Арусяк вздохнула, села на стульчик и снова стала стеречь картины. Время тянулось, как жевательная резинка. Арусяк настолько увлеклась наблюдением, что не заметила, как к картинам подошел молодой человек и стал внимательно их разглядывать.
Знакомьтесь: Тимофей Столяров.
Молодой человек был сыном известного московского профессора Столярова, приехавшего в Ереван изучать культуру национальных меньшинств, проживающих на территории Армении. Изучение затянулось на два года. Через полгода Борис Иванович Столяров выписал из Московии свою любимую жену, которая, обеспокоенная долгим отсутствием мужа, заподозрила неладное и стала названивать ему по три раза на день и выяснять, какую культуру изучал сегодня муж и культуру ли. Приехав в Ереван и увидев мужа, погруженного исключительно в научные труды, Елизавета Анатольевна успокоилась, но решила на всякий случай остаться.
Прожив в Ереване полтора года, супруга профессора поняла, что изучение меньшинств – вещь кропотливая и требует постоянного присутствия в ареале их обитания, и, предчувствуя, что муж проведет здесь еще не один год, уговорила его купить квартиру. Борис Иванович воле жены противиться не стал и прикупил в Ереване квартирку, приготовившись изучать меньшинства как минимум лет пять, а то и до конца своей жизни.
