Наконец вызвали потерпевшую. Спросили, кто она есть и где зарегистрирована:
– Кононенко Диана Владимировна. Постоянно проживаю в Твери. Бульвар Шмидта, дом 5.
– А здесь как оказались?
– Я… работу искала. Думала, тут найду. У подруги вот живу. У Юли Бурыгиной. Она свидетель.
– По какому адресу?
– Соколиный проезд, дом 50.
Все шло по правилам. Кононенко, как полагалось, была предупреждена об ответственности за дачу ложных показаний.
Она приложила руки к груди, мол, говорить буду только правду и всю правду, от чистого сердца и как на духу.
И приступила к рассказу:
– Я… это… к ним на работу устроилась, – она кивнула в сторону Афанасии Федоровны, слушавшей внимательно и с явным глубоким интересом. – Я к ним ходила… Ну, убираться…
А он… это… ну… этот… обвиняемый… он за мной все время подглядывал. А потом она… директорша музейная… она меня уволила… выгнала… У ней брошка пропала… Так она на меня подумала…
А я, может, не брала!
Последний крик души «потерпевшая» исторгла из себя, снова повернувшись в сторону Афанасии.
– Ты сама ее украла! И спрятала! Вот что я скажу! Сама ты воровка! А я потом нашла, вернула!
Похоже было, что «потерпевшая», почувствовав за собой силу закона, начала горячечно бредить.
– Прекратите, Кононенко, – приказала судья, – продолжайте излагать события ночи с 25 на 26 мая сего года.
– Хорошо, Ваша честь, – кивнула покорная страдалица и принялась излагать суть совершенного над ней злодеяния. – Мы сначала с ребятами у реки сидели. Отдыхали. А потом все ушли. Осталась я и вот Юлька… У которой я живу…
– Полное имя назовите, с кем вы остались, – вздохнула скучающая судья.
– Бурыгина Юлия, – подобострастно поправилась Диана и продолжила: – Мы тихо сидели. Погода хорошая была. Тепло. Соловьи пели. Мы соловьев слушали. На лавочке у пригорочка. А тут… этот подошел. Сзади. Подкрался. Мы и не заметили. И начал нецензурно на нас выражаться, угрожать. Я, говорит, вас утоплю. У него была огроменная палка в руке. И нож.
– В одной руке? И палка и нож? – уточнила для порядка томящаяся от жары и духоты женщина в мантии.
– Да! – кивнула «потерпевшая».
Судья с удивлением, словно очнувшись от тяжкой дремы, взглянула на жертву зверского насилия.
Почувствовав в вопросе некий нежданный подвох, Кононенко напряглась, задумалась на мгновение и пояснила:
– Темно было. А он грозился! Сказал: табло нам начешет. И ножом еще почиркает. Юлька испугалась и отбежала. В кустах спряталась. А он… этот… обвиняемый… повалил меня… на землю… прям с лавочки спихнул и повалил… Быстро так… Внезапно… И вот… все… сделал… снасильничал надо мной.
– Вы сопротивлялись? – спрашивала судья для протокола, что положено.
– А как я могла бы сопротивляться? Он же нож у горла моего держал, зарезал бы в два счета! Молчи, говорит, сука нед…банная, а не то жизни лишу.
Судья призвала потерпевшую к использованию исключительно цензурных выражений во время судебного заседания.
Елена глянула в сторону скамьи подсудимого. Доменик, как и Афанасия Федоровна, слушал с глубоким интересом. Так дети внимают сказкам. Чистое и ясное лицо его светилось изнутри улыбкой снисхождения. Странно: ни тени страха, ни стремления опровергнуть явную, наглую, губительную ложь не проступало в его облике.
Лена вспомнила свое первое впечатление от знакомства с сыном статной и красивой Афанасии Федоровны. Как она тогда подумала, что вот, мол, поздний ребенок, хлипкий вырожденец…
Как же она заблуждалась! Сейчас Лена видела перед собой сильного, собранного и внутренне свободного человека. И – ей было нестерпимо страшно за него. Она малодушно жалела, что Доменик не улетел… Вот ее главный внутренний стон: зачем, зачем он остался? Ради чего? Ведь не отпустят… Не отпустят… Как ни очевиден будет абсурд клеветы. Взялись судить, не оправдают. Зачем им это страдание? И ему, и матери… И всем им… Мразям этим только и нужно было, чтоб они испугались и убрались подобру-поздорову. Они бы своего добились и отстали… И пусть этот музей достался бы тем, кто так жаждет его заполучить. Зато человеческая жизнь была бы спасена…
…Между тем лживая тварь Кононенко продолжала свою фантастическую историю:
– Он все со мной сделал, что только хотел… В особо жестокой извращенной форме! И еще этот… оральный секс делал. Вот.
Словосочетание «оральный секс» жертва произнесла с запинкой, предварительно взглянув на свою раскрытую ладонь.
– У нее на руке подсказки записаны, видела? – шепнула Маня сестре.
Точно! Так раньше в очередях химическим карандашом метили ожидающие свои номера, чтоб не потерять самое заветное – место в колонне существ, одержимых мечтой приобретения вожделенного товара. Вот когда навыки-то пригодились!
Похоже, судья, хоть все и решено было заранее, тоже видя, как Кононенко считывает сведения со своей руки, не могла отказать себе в некотором злорадном удовольствии и очень серьезно поинтересовалась:
– Поясните, пожалуйста, суду, что именно вы имеете в виду, утверждая «делал оральный секс»?
Кононенко явно растерялась. Даже пятна красные по круглой физиономии пошли. Потом, однако, ей удалось напрячься, собраться с разбегающимися в страхе мыслями и поделиться своим пониманием не совсем понятного слова:
– Засовывал мне х…й! Туда, откуда орут.
Зал дружно неудержимо расхохотался.
Судья немедленно пообещала удалить всех за смех, хотя сама не смогла сдержать улыбку.
Страдалица озиралась по сторонам, не понимая причину разразившегося веселья. Вроде все правильно сказала. Как учили.
– И откуда же орут? – спросила как ни в чем не бывало судья.
– Изо рта! – со слезой в голосе обиженно выкрикнула Кононенко.
– Продолжайте, – кивнула судья.
– А чего продолжать? Надругался, как хотел. Мало этого? Теперь вот беременная я! Справка вот от врача! Рожу – кто кормить будет?
Справку незамедлительно передали судье.
Ничего себе! Ну и драма разворачивалась! Да еще с такими серьезными последствиями!
Они что, не понимают, что именно в случае беременности легко опровергнуть отцовство того, на кого клевещут?
Или прогресс сюда еще не дошел? Тут не слыхивали о таких доказательствах, как генетическая экспертиза?
А с другой стороны, эффект произведен. И если потом обнаружится, что отцом ребенка изнасилованной является совсем другой мужчина, это же будет потом. А сейчас самая первоочередная задача – наказать вот этого, отдельно взятого преступника.
Тем временем вызвали свидетельницу – главную и единственную, – сидевшую в кустах во время злодейского преступления и все наблюдавшую от и до вот этими самыми честными матрешечными глазами.
Юлия Бурыгина исправно поведала, как, горько плача, трясясь и смертельно боясь, наблюдала из своего укрытия за ужасными событиями.
– Почему же вы не позвали на помощь? – задала вопрос судья.
– Так боялась я! А вдруг на меня перекинется?
– Неужели вы вдвоем не справились бы с одним человеком. Он же явно не богатырь.
– Дык нож у него! И палка! И злой он был тогда очень. Это он сейчас тихо сидит. Испугался, видать. А когда злой – это другое дело совсем. Он матом на нас ругался. Кулаками изо всех сил махал.
– А убежать? Не пробовали? Раз так боялись?
– Я не знаю… – опустила глаза Бурыгина. – Но… Я все видела… Я все скажу…
– Говорите, – вздохнула судья, снова заскучав.
Наличие свидетеля преступления почти на сто процентов решало исход дела. Так объяснил им адвокат. Конечно, если результаты медицинской экспертизы не опровергнут показания «потерпевшей» и «очевидицы».
Бурыгина повествовала. Как накинулся на ее подругу негодяй, как угрожал, как навалился, как совершил насилие. Как непрестанно материл, что было мочи, а потом «делал оральный секс» ее несчастной подруге.
Говорила она без запинки, даже в ладонь не заглядывала. Хорошо заучила текст. Молодец. Такая – пригодится!
Все шло по заведенному порядку. Выступал представитель правоохранительных органов. Он очень четко и кратко поведал, как к ним в отделение обратилась потерпевшая Кононенко. Провели экспертизу. Опросили свидетельницу. Потом поехали к подсудимому. Тот все напрочь отрицал. Привезли в отделение. Завели уголовное дело. Взяли подписку о невыезде. Все как положено. Провели следственные мероприятия…
– Передайте, пожалуйста, результаты экспертизы, – велела судья.
– Они… это… они утеряны были. Их майор Петрук вез в общественном транспорте. В электричке. И утерял. Вот акт. Майору был объявлен выговор.
Акт об утере результатов экспертизы был немедленно передан судье.
Цинизм происходящего даже не поражал. Очевидно, к подобному ведению судебных дел привыкли, как к скучным будням.
