Теперь каждое утро начиналось у них с того, что они с Мерксом производили расчеты, проверяя и перепроверяя, учитывая каждый минус и каждый плюс, чтобы все точно сошлось. Потому, закончив вечером двенадцатого декабря рабочий день, он точно знал, что назавтра в три часа дня его долг будет выплачен. Однако уходить сразу он не собирался. Он заранее уведомил Меркса, что просит о продлении контракта для того, чтобы заработать себе на дорогу, и поскольку сумма была подсчитана (на автобусы, на самолет в Миннесоту и рождественские подарки), то договор продлился всего на неделю. Выходило до двадцатого декабря. Первое, что Нэш сделает, выйдя отсюда, это сядет на автобус, съездит в Дойлстаун в больницу, и если Поцци там не было, то сразу же обратится в полицию. Возможно, ему придется задержаться на время следствия, но вряд ли это займет больше нескольких дней, думал он, может быть, день или два. При удачном стечении обстоятельств Нэш попадет в Миннесоту в канун Рождества.
Про день рождения Мерксу он не сказал. Проснулся он в странном настроении, а потом чем ближе были три часа, тем на душе становилось тяжелее. Нэш думал, что ему захочется чем-то этот день отметить — посидеть будто бы с зажженной сигарой или, например, хоть просто обменяться с Мерксом рукопожатием, — однако весь день ему вспоминался Поцци, и Нэш, придавленный воспоминаниями, не мог заставить себя встряхнуться. Всякий раз, когда он обхватывал очередную гранитную глыбу, ему казалось, будто он обнимает Поцци, поднимает его и видит близко перед собой бедное, изуродованное лицо, а в два часа, когда счет пошел на минуты, Нэш вдруг принялся думать про тот октябрьский день — последний день работы, как считали они с Поцци, и голова шла кругом. «Слишком мне его не хватает», — подумал про себя Нэш. Ему слишком не хватало Поцци, и он до сих пор не мог даже думать спокойно о том, что произошло.
Лучший способ справиться с собой, подумал Нэш, это ничего не предпринимать, а просто продолжать работать, но ровно в три часа он вздрогнул от странного звука, похожего на пронзительный крик боли или отчаяния, и, когда Нэш поднял голову посмотреть, в чем дело, он увидел Меркса, который махал ему рукой с другого края поля. «Ты это сделал! — услышал он. — Ты свободен!» На секунду Нэш прекратил работать и махнул в ответ, а потом снова склонился над бочкой, заставив себя сосредоточиться на перемешивании цемента. На мгновение ему захотелось заплакать, но только на мгновение, секунды на две, на три, так что, когда подошел Меркс, который хотел его поздравить, Нэш был совершенно спокоен.
— Я подумал, может, ты не откажешься поехать сегодня со мной и с Флойдом — прокатиться, выпить, — сказал Кельвин.
— Чего ради? — спросил Нэш, не отрываясь от своего занятия.
— Да не знаю. Просто так, съездить на людей посмотреть. Ты долго тут просидел, сынок. Может, оно и стоило бы отметить.
— Мне казалось, ты против отмечаний.
— Смотря каких. Я же не предлагаю тебе балов-карнавалов. Посидим у Олли, выпьем немного. Как полагается рабочему человеку.
— Ты забыл, что я без денег.
— Не волнуйся. Сегодня я угощаю.
— Спасибо, но я пас. Мне нужно вечером написать несколько писем.
— Писать письма можно и завтра.
— Конечно. Если оно будет, это завтра. Никто не знает, что будет.
— Да ладно тебе, нашел о чем волноваться.
— Лучше в другой раз. Спасибо за приглашение. Но я сегодня не в духе.
— Да я так просто по-дружески, Нэш.
— Спасибо, я оценил. Не беспокойся обо мне. Я вполне в состоянии сам о себе побеспокоиться.
Однако в фургоне, вечером, занимаясь ужином, Нэш пожалел о своем упрямстве. Поступил он, конечно, правильно, но на самом деле ему страшно хотелось вырваться хоть на вечер, и моральное удовлетворение, которое он получил от стойкости, проявленной перед Мерксом, показалось ему ничтожным. В конце концов, он по десять часов в день проводил в одной компании с этим человеком, так что если бы теперь они посидели бы вечерок, то ничего бы не изменилось, Нэш все равно бы обратился в полицию. Но все получилось в точности так, как хотел Нэш. Едва он закончил ужинать, как к фургону подъехали Меркс со своим зятем узнать, не передумал ли он. Они едут в город, сказали они, но сегодня было бы нечестно веселиться без него.
— Не ты один сегодня освободился, — сказал Меркс, сморкаясь в большой белый носовой платок. — Я торчал столько же в том же поле, морозил себе задницу по семь дней в неделю. Самая поганая работа, какую мне приходилось выполнять. Я ничего против тебя, Нэш, не имею, но вот уж был не пикник. Нет, сэр, для меня это был не пикник. Так что, может, пора пожать друг другу руку и сесть да выпить.
— Знаешь, — сказал Флойд, улыбнувшись Нэшу так, словно пытался его подбодрить, — кто прошлое помянет…
— А вы упрямые, так ведь? — сказал Нэш, делая вид, будто не хочет об этом говорить.
— Мы ж тебе не выкручиваем руки, — сказал Меркс. — Просто хотим поднять настроение, скоро-то Рождество.
— Мы за помощников у Санта-Клауса, — сказал Флойд. — Выдаем хорошее настроение кому ни попадя.
— Ладно, — сказал Нэш. — Поеду я с вами, выпьем. Почему бы, черт побери, и нет?
Прежде чем ехать в город, нужно было сначала подскочить к главному дому, где Меркс оставил машину. Меркс там оставил, конечно, его машину, однако Нэш, увлеченный мыслью о предстоявшей поездке, совершенно об этом забыл. Он трясся в кузове джипа, прыгавшего в темноте по обледеневшим кочкам, и понял свою ошибку уже возле дома. Сбоку на подъездной дорожке стоял припаркованный красный «сааб», и, когда Нэш его увидел, у него перехватило дыхание. В «саабе» ехать он не хотел, но отказываться было поздно. Он и так заставил себя уговаривать, сколько можно менять планы.
Нэш не сказал ни слова. Он забрался на заднее сиденье, закрыл глаза и, постаравшись выбросить из головы все до единой мысли, ехал, слушая знакомые звуки мотора. Впереди разговаривали между собой Меркс и Флойд, но Нэш к словам не прислушивался, и через некоторое время их голоса слились с гулом двигателя, превратившись в спокойную ровную музыку, которая вибрировала в ушах и проникала сквозь кожу внутрь, в самую глубину тела. Нэш открыл глаза, только когда машина остановилась на парковке маленького, пустынного городка, вышел и постоял, слушая, как дребезжит от ветра дорожный знак. Вдалеке над улицей светились рождественские огни, озаряя морозную дымку красным, пульсирующим сиянием, и на замерзших, ледяных тротуарах плясали пятна света, вспыхивавшего в магазинных витринах. Нэш понятия не имел, где они. Может быть, в Пенсильвании, подумал он, но если переехали через мост, то уже в Нью-Джерси. Он едва не спросил об этом у Меркса, но потом передумал, решив, что ему все равно.
Бар «У Олли» был шумный и грязный и не понравился Нэшу с первого взгляда. В углу стоял музыкальный автомат, откуда без передыху неслось кантри-энд-вестерн, а сам зал был полон любителей пива — мужчин во фланелевых рубахах, в бейсбольных кепках, и почти у всех на ремнях красовались узорные пряжки. Водители грузовиков, фермеры и механики, решил про себя Нэш, но кое-где среди них на высоких стульях сидели и женщины, по виду тоже любившие выпить, с отекшими, одутловатыми лицами, хохотавшие громко, как и мужчины. Подобные бары Нэш видел не раз и секунд через тридцать понял, что зря приехал, что сегодня это не для него — он слишком отвык от толпы. Ему казалось, что говорят все там одновременно, и от шума и от рева музыки у него заломило виски.
Они сели за столик в дальнем углу, по нескольку раз выпили, и после двух первых бурбонов Нэш почувствовал, что вроде бы оживает. Говорил в основном Флойд, обращаясь к одному только Нэшу, и в конце концов Нэш отметил, что Меркс даже не пытается поддерживать разговор. Он выглядел хуже обычного, слишком часто заходился от кашля и отворачивался от стола, сплевывая мокроту в свой большой носовой платок. А потом он сидел, обессилевший, бледный, молчал, а потом снова трясся от сдерживаемого кашля.
— Что-то дед у нас захворал, — сказал Нэшу Флойд, называвший все время Меркса дедом. — Я уж недели две как пытаюсь его уговорить отлежаться.
— Ерунда, — сказал Меркс. — Просто знобко мне, да и все тут.
— Знобко? — сказал Нэш. — Тебя где, черт возьми, учили разговаривать, Кельвин?
— А что, я не так сказал? — удивился Меркс.
— Кто теперь говорит «знобко»? — сказал Нэш. — Так сто лет назад говорили.
— Так говорила моя мать, — сказал Меркс. — А она умерла всего шесть лет назад. Сейчас ей было бы восемьдесят восемь, так что не сто.
Слушать, как Меркс говорит про мать, было странно. Нэш с трудом мог бы себе представить, что когда-то Меркс был ребенком, а двадцать или двадцать пять лет назад был таким, как сейчас Нэш, — молодым и полным надежд. В первый раз, с тех пор как они познакомились, Нэш подумал о том, что ничего не знает о Мерксе. Не знал, где Меркс родился, где встретился со своей женой, сколько у них было детей, не знал даже, когда и почему Меркс стал работать у Флауэра и Стоуна. Для него Меркс существовал в одном только настоящем, а за пределами его сразу превращался в бесплотное нечто, будто мысль или призрак. Тем не менее выходило все так, в точности как хотел Нэш. Если бы Меркс сейчас вдруг к нему повернулся и начал рассказывать историю своей жизни, Нэш не стал бы слушать.
