Ильза Айхингер - Великая надежда

Лошадь оскалила зубы, но у нее уже не было сил поднять голову. — Не сдавайся, — беспомощно повторила Эллен. Она зашаталась, присела на корточки и ухватилась за лошадиную гриву, слипшуюся от крови. На небе стояло светлое пятно, окутанное пороховым дымом. — Солнце маскируется, — сказала Эллен в утешение лошади, — вот увидишь… ты не бойся… На самом деле небо голубое…

Небо было хорошо видно. Дом напротив исчез. Первоцвет на краю воронки простодушно выставил из развороченной земли свои свежие цветы. — Бог насмехается, — сказала Эллен лошади, — почему Бог насмехается? Почему?

Но лошадь не дала никакого ответа, а просто посмотрела на нее еще разок — уже изменившимся, смертельно испуганным взглядом, — а потом, напрочь отметая самонадеянные вопросы, коротким рывком вытянула ноги.

— Почему, — крикнула Эллен, пытаясь перекричать завывание снаряда, — почему ты испугалась?

Из глубины подвала она слышала высокие и жалкие голоса взрослых, звавших ее назад. Она решительно выпрямилась во весь рост и побежала в сторону города. Она бежала быстро и упруго, легкими, ровными шагами и ни разу не обернувшись. Бежала к Георгу, к Герберту, к Ханне, к Рут и к танцующим вишневым деревьям. Она смутно угадывала в той стороне атлантическое побережье, и тихоокеанское, и берег Святой земли. Она хотела к друзьям. Она хотела домой.

Развалины вырастали, как барьеры, на ее пути; вокруг — выжженные руины, они, как слепые солдаты, пустыми оконными глазницами пялились на пугливое солнце, вокруг танки, вокруг команды на чужом языке.

Что же может случиться? — думала Эллен. Она бежала между пушек, руин и трупов, среди шума, беспорядка и запустения, и тихо кричала от счастья. Это продолжалось, пока силы ее не покинули. Из светло-лиловых кустов сирени высунулся ствол орудия. Она хотела проскочить мимо. Чужой солдат левой рукой быстро и грубо дернул ее в сторону. Со стороны орудий раздалась команда. Солдат отвернулся и выпустил Эллен.

В этом месте решетка парка была разворочена. Густой запущенный кустарник принял ее и опять отпустил. Высокая и зеленая стояла трава. Вдали на молодом деревце висела военная форма, по которой уже нельзя было определить, прячется ли внутри нее человеческое тело. А больше никого и видно не было. За спиной у Эллен совсем близко еще раз грохнуло в свежеразвороченную землю. Высоко взлетели обломки камней, комья земли и посыпались ей на плечи. Как будто стайка мальчишек кидалась в нее всем этим из-за куста.

Но чем дальше она шла в середину сада, тем тише становилось.

Шум боя схлынул, как не бывало. Словно беззвучный орудийный выстрел, обрушился с неба весенний вечер и накрыл всех сразу.

Эллен перепрыгнула через ручей. Деревянный мостик разбило снарядом. Белые лебеди исчезли. Канула в никуда их безудержная и бесстрашная настырность. Те, кого еще можно было кормить, не брали хлеба из рук у детей. Стекло метеобудки было разбито, торчащая стрелка навсегда застыла на отметке «переменно». По усыпанной гравием дорожке не появлялась из-за угла ни одна няня в белом платье. Трудно было поверить, что когда-то в этом саду были сторожа.

На детской площадке, в песочнице, лежали трое мертвых. Они лежали как попало, словно заигрались и не услышали, что их зовут мамы. А теперь они уснули и не увидели света в другом конце своего туннеля.

Эллен побежала вверх по косогору. Внезапно она услышала совсем близко лязг железа, там копали могилы. Эллен бросилась на землю. Притаилась в сумерках среди теней.

Чужие солдаты огромными лопатами выбрасывали из ям разрыхленную землю. Земля была черная и влажная, она легко поддавалась лопатам. Солдаты работали молча. Один из них плакал.

Легкий ветерок прошел по безмолвным кустам. Время от времени почва дрожала от дальних разрывов тяжелых снарядов. Эллен затаилась. Теперь она лежала, тесно прижавшись к земле, слившись воедино с ее содроганиями и темнотой. Из фонтана невозмутимо улыбалась поверх открытых могил статуя с отбитой рукой. На голове у статуи был кувшин — это придавало ей значительность. Он держался сам, статуя его не поддерживала. Фонтан давно иссяк.

Когда солдаты унесли из песочницы трупы, Эллен осталась одна. Она слегка приподняла голову и посмотрела им вслед. Они бежали вниз большими прыжками. Эллен видела, как они поднимали что-то темное из светлого песка. Но она не пошевелилась. Как высоко залетевшая шрапнель, взошла вечерняя звезда и против всякого ожидания осталась в небе.

Тяжелой неподатливой ношей лежали мертвые на руках у своих товарищей. Они при всем желании не могли сделаться полегче, это было не в их власти. Упрямо выгибался холм.

Солдаты опять уже почти добрались до вершины, но Эллен успела вытянуться во весь рост и, как свернутый коврик, скатиться вниз по другому склону. Она зажмурила глаза и приземлилась в воронке от снаряда. Подтянулась и, пригибаясь к земле, побежала по лужайке в сторону высоких деревьев. Деревья стояли тихо: привыкли служить укрытием. Отдельные ветви были, похоже, надломаны. Белая, израненная, мерцала из-под содранной коры древесина.

Когда Эллен добралась до середины лужайки, она услышала, что ее окликают. Ее ноги приросли к земле. Она не могла разобрать, кто зовет — бабушка, сойка или повешенный. Она и раздумывать над этим не стала. Она хотела домой, она хотела к мостам. И теперь не могла допустить, чтобы ее задерживали. Пригнувшись, она побежала дальше.

Было почти темно. Вдали за низкими оградами ревели моторы грузовиков. Грузовики подвозили боеприпасы к каналу. К тому самому каналу, на берегу которого, в последних лучах солнца, между фронтами, стояла брошенная карусель. Хотите полетать? Да еще и музыки в придачу? Ох уж эта карусель!

За несколько шагов до того, как деревья приняли ее в густую тень своих крон, ее опять позвали. Теперь оклик был гораздо ближе и явственно отличался от бушующей тишины, которая таила в себе что угодно, даже грохот танков; это был пронзительный, очень громкий голос. Эллен прыгнула в тень, на миг обхватила ствол дерева, потом побежала дальше.

Люди в подвале как раз доиграли в карты.

— Эллен, — возмущенно закричали они, — Эллен! Где дети? — Дети притаились у подвального окна, расширенного орудийным выстрелом, и шумно спорили, кто будет смотреть первым. В окно были видны развалины и первая звезда на небе. Но Эллен уже рассталась с детьми. Она бежала за звездой, бежала быстро, старательно, со страстью, вкладывая в бег последние запасы сил, остававшихся от детства.

— Надо бы уведомить полицию, но вопрос в том, какую!

Тень деревьев подалась назад. У Эллен закружилась голова, она споткнулась о брошенную каску и внезапно поняла, что силы у нее кончились, — истощились в ожидании, перегорели, ушли. Она стала ругать себя. Зачем она убежала из подвала? Зачем не слушала господина гофрата, соседей, дворника, тех, кто всегда и превыше всего ценил разумность и удовольствие? Зачем погналась за этим буйством, которое сманило ее на побег и на поиски бесследно потерянного?

Ее охватил неудержимый гнев, гнев против этого настырного, молчаливого зова, который ее сюда завлек.

Белые и одинокие, стояли маленькие каменные скамьи над высохшей рекой. Тени цеплялись за проволочный трос. Хотя нет — там оказался не один, а много тросов, но какой из них был единственный? Который из них выдержит? Эллен пошатнулась. Темный сад затопила вспышка света. Земля вздыбилась, повешенный заплясал, и мертвые беспокойно заворочались в свежих могилах. Небо разорвал пожар. Пожар — это все огни сразу. И те, что вырываются из окон, и те, что живут в фонарях, и те, что светят с башен. Пожар — это все огни сразу. И те, что согревают вам руки, и те, что вырываются из пушечных жерл. Пожар среди ночи.

Солдаты у пруда бросились на землю. Это место было защищено. Укрытое откосами холма, оно как никакое другое годилось для того, чтобы быстро развести костер и отдохнуть у этого костра после боя. И все-таки казалось, что темный коварный пруд отбрасывает в небо отблески, словно пруд — это тот же самый пожар, наделенный властью и воду кипятить, и разрушать города.

Люди у пруда встали с земли и еще раз наполнили котелок. Котелок запел, и солдаты тоже начали петь. Их песня звучала глубоко и таинственно. Словно в полумгле катилась повозка. Несколько солдат взбежали по склону холма, прислушались к дальнему шуму боя и, пригнувшись, стали вглядываться в тень под деревьями, в лужайку и в небо. Огонь костра ослепил их, и поначалу темнота показалась им непроницаемой, и лучше всего было положиться на волю того, что вырисовывалось в небе.

Так и получилось, что караульные на косогоре только теперь заметили обе фигуры, и Эллен и часовой с другого берега очутились перед ними совершенно неожиданно. Трава здесь, наверху, была мокрая и высокая. И солдатам показалось, что два темных стебля мгновенно выросли перед ними и, сами того не желая, обрели светлые человеческие лица.