Ознакомительная версия.
— Эй, ты что молчишь? Вспоминаешь институтских друзей? — Какой все-таки приятный у Игоря голос.
— Нет, вспоминаю кое-что другое. — Лена обошла памятник вокруг. — Это вот здесь, на этом самом месте, — она даже притопнула по асфальту, — я видела трех о чем-то договаривающихся мужчин. — Она развернулась лицом к Соболевскому. — А потом одного из них я увидела на каталке в вашем коридоре. У меня даже ноги подкосились, когда я поняла, что это один из них. Представляешь, еще днем он стоял тут живой, а через несколько часов оказался там мертвым. С виду он был здоровенный, как бык. Он был нелеп в своей смерти. И знаешь, мне вдруг пришло в голову, что мой отец… Он ведь тоже умер не в больнице. Раньше я об этом даже не думала и с мамой об этом не говорила, но ведь, наверное, его вскрывали в Бюро. И я не хочу знать — кто. Это так страшно! По-настоящему страшно. А эта женщина в полосатом костюме, да и эксперт, который будет у нас совмещать… они так говорили о всех этих умерших людях, как… как о мусоре. А ведь так нельзя! — Под ресницами у Лены блеснули слезинки. — Ведь мы тоже умрем… — Она вдруг разрыдалась. И слова ее сквозь рыдания звучали невнятно и отчаянно. — Когда мы умрем, нас ведь тоже будут вскрывать?
Соболевский вздохнул:
— Да-а-а. Очень умно! Особенно накануне первого занятия. — Он вытащил носовой платок и стал вытирать Лене слезы. Оказывается, как сладко поплакать, когда тот, кто нравится, стоит рядом и нежно трет твои щеки своим платком. Даже хочется поплакать подольше.
— Все через эти мысли проходят. У нас раньше в Бюро работала женщина, — он задумался на минуту, — красивая женщина. Так вот она как-то сказала, что с тех пор, как стала работать в экспертизе, стала совсем по-другому подбирать одежду. Как будто ей по роду занятий надо в любой момент раздеться перед публикой. И она думала каждый день, собираясь на работу, что, если с ней вдруг что-нибудь случайно случится и она умрет, она должна быть готовой к тому, что ее тело будут раздевать чужие руки.
— Какой кошмар!
— В сущности, нет. — Он улыбнулся. — Эта женщина потом рассказывала, что со временем эта возможность — попасть к нам на стол — перестала ее пугать. Ведь она же теперь всегда была прекрасно одета. И все наши дамы с ее легкой руки, за исключением, пожалуй, Клавки, теперь выбрасывают порванные колготки, не штопая.
— Да уж, я посмотрела на одну вашу коллегу — в полосатом костюме… — Лена вздохнула теперь всей грудью, как дети, которые перестают плакать. Ладошками пригладила волосы, отерла щеки.
— На Антонину? — Соболевский улыбнулся. — У нас даже следователи ее пугаются, когда первый раз видят. Уж очень она строга с посторонними.
— А кто она, эта Антонина?
— Санитарка. Дочка нашей Клавдии. — Лена была поражена. — Между прочим, имей в виду, — лицо Соболевского стало серьезным. — Твой шеф выбил сегодня ставку у Хачмамедова, но санитары этим будут очень недовольны. А в секционной у нас главный человек не эксперт, а санитар. Ты должна это понимать. Я лично никогда с нашими санитарами не связываюсь.
— Почему? — изумилась Лена. Это было все равно что кто-нибудь бы ей рассказал, что в глазной клинике командовать процессом в операционных будет не врач, а санитарка, которая моет полы.
— А у нас совсем не то же самое, что в больнице. Эксперт — человек для внутреннего пользования. Он может быть опытен, умен, грамотен. Но с родственниками наших «подопечных» общаются санитары. И они, между прочим, делают всю грязную работу. Ну захотят родственники пообщаться с экспертом — ну скажет он им пару слов. В крайнем случае справку выдаст. И то не каждый день. Мы ведь в секционных бываем не так уж много времени, если разобраться. У нас и писанина, и лаборатория, и дежурства. Порядок поддерживают Хачек и санитары. Без них — никуда. Это хирурги проводят операции от начала до конца. А нам — вскрыл, и все. Дальше работа ума. Книги, консультации, данные лабораторных исследований — это все очень далеко от секционной. А вот мыть, ушивать, одевать, хранить — это все санитары. Опытному эксперту вскрыть неосложненный случай — полчаса работы. Летом у нас к двенадцати часам секционная уже чиста и пуста. А со студентами сколько возни? Последнее занятие заканчивается в пять часов. Значит, до этого времени в секционной грязь, шум, санитары целый день заняты. Ходят злые, голодные, и денег у них в эти дни нет.
Лена приуныла. Соболевский посмотрел на нее, понял, что переборщил.
— Не бойся. Все не так страшно. Только в обиду себя не давай, но и не храбрись. А то подставят, ты даже и не поймешь как.
— Меня, по-моему, Антонина и так уже невзлюбила. Не говоря уже об этой жабе Клавдии.
— Ничего удивительного. Они вообще-то никого не любят. Подумай сама: вся их жизнь — работа с мертвым телом. Не уважаемая в обществе, неприятная, трудоемкая. Антонина, например, никому не говорит, что она — санитарка в морге.
— Антонина замужем? — почему-то спросила Лена.
— По-моему, нет.
— Я так и поняла. — Лена с тоской подумала о том, как ей страшно идти завтра на работу. — Но ведь эксперты тоже работают с мертвой натурой?
— Сравнила. — Он приобнял ее. — Для нас эта работа скорее исследовательская. Каждый случай, даже самый рутинный на первый взгляд, может стать загадочным. Каждый с виду загадочный — рутинным. У нас каждый день драйв. Мне, например, здесь интереснее, чем в больнице. Ну а трупы — это так. Плата за молчание.
— За какое молчание?
— Ну, больные же все время говорят. Жалуются. От этих жалоб — с ума можно сойти. Ты это никогда не замечала?
— Нет, — замотала головой Лена. — Я жалобы больных воспринимала просто как информацию. Мне даже больных по-настоящему жалко никогда не было. Ну я понимала, конечно, что то, что они переживают, это страдание, но моя голова при этом работала как компьютер. Вопрос — ответ. Вопрос — ответ. Еще пара уточняющих вопросов — бах, диагноз. И потом, у меня больные в основном были одноплановые. Я же на них диссертацию делала.
— Так ты еще что, и с ученой степенью? — Соболевский отодвинулся чуть о Лены и посмотрел на нее как бы издалека.
— Ну да.
— А я-то думал, ты только после института.
— Да я уже три года как окончила. — Лена хоть и смутилась немного, но все-таки была довольна, что об этом зашел разговор. Все-таки она гордилась своей ученой степенью.
— Тогда ты просто старуха! — сказал Соболевский, посмотрел на ее обескураженное лицо и улыбнулся. — Все-таки как вернешься сегодня домой — учебник почитай перед сном. Главу «Механическая асфиксия». Раздел «Утопление». И самое главное уясни дифференциальный диагноз: смерть от попадания воды в дыхательные пути и просто — смерть в воде. Усекаешь разницу?
Лена неуверенно кивнула. Всю ее гордость сняло как рукой, едва она вспомнила о завтрашнем занятии.
Соболевский посмотрел на часы.
— У-у-у, пора. Поехали, а то ничего не успеешь прочитать.
Лена встала поближе к перилам, положила голову на руки. В принципе, это здорово, что он дает ей советы. Совсем как папа когда-то давал. Но так не хочется уходить! Уходить — это ведь значит расстаться… Пусть ненадолго, хоть до завтра, но все равно — расстаться.
Из-за облака вышла луна и осветила перила, набережную, тонкий Ленин профиль.
— Посмотри, на реке блестит лунная дорога…
Ну что это с ней, почему сегодня все время слезы на глазах? Пить надо меньше. Это уже почти истерика.
Игорь обнял ее, тоже стал смотреть на реку.
— Был такой фильм с Одри Хепберн. «Завтрак у Тиффани». Там была тема «Moon’s river» — «Лунная река». Это была культовая мелодия в шестидесятые.
Лена посмотрела на него.
— А ты откуда знаешь?
— Я родился спустя лет пять после того, как вышел фильм, но я любил этот роман. Трумен Капоте. «Завтрак у Тиффани». Только не говори, что ты читала. Сейчас молодежь совсем ничего не читает. Кстати, за «Лунную реку» этому фильму дали «Оскара».
— Ты говоришь, будто жил в какой-то другой стране. Я ничего такого не знаю.
— Неудивительно. Я просто люблю читать. Когда читаешь, живешь там, в книгах. И не обращаешь внимания на то, что творится вокруг. В нашем Бюро, по-моему, никто ничего такого не знает. Может быть, только Вячеслав Дмитрич. Вот его-то молодость как раз пришлась на шестидесятые.
— А кто такой Вячеслав Дмитрич?
— Один уже очень старый эксперт. Он сейчас в отпуске. Его стол в нашей комнате напротив моего.
— Я, как только вернусь домой, обязательно найду эту тему. Закачаю в плеер.
Соболевский слегка приобнял Лену за талию.
— Тебе не музыку в плеер надо закачивать, тебе к занятию надо готовиться.
— Подумаешь, еще вся ночь впереди.
Он засмеялся:
— Мне кажется, я понял, на кого ты похожа. Ты такая же легкомысленная, как моя дочь.
Лена подумала, что ослышалась.
Ознакомительная версия.
