С Новым годом! На этой неделе не хочу писать никакого предисловия. Пусть факты говорят сами за себя.
Фирас вернулся!
В тот день Садим вырвала страничку из календаря и осторожно сунула ее в свою ярко-синюю записную книжку — среди страниц, обклеенных фотографиями и вырезками.
Фирас вернулся к ней через два дня после свадьбы Ламис — вскоре после того, как подписал брачный контракт. За несколько недель до собственной свадьбы.
Садим была в Аль-Хобаре. Проведя вечер в гостях у родственницы, она пришла домой, но была не в состоянии спать. Воздух города, в котором жил Фирас, отравлял ее легкие; сияющие уличные фонари слепили глаза; девушке казалось, что Фирас повсюду — как будто он расстелил свой черный бишт над городом и окутал тенью все вокруг.
Садим лежала без сна, тяжело вздыхая, до четырех часов утра, и вдруг на мобильник, молчавший с тех пор, как ушел Фирас, пришло сообщение:
«Я невероятно страдаю — с того дня, когда ты покинула мою жизнь. Я понимаю, что буду страдать еще долго. Очень долго. Я уничтожил все твои фотографии, удалил все сообщения, сжег все письма, чтобы ты была спокойна. Нажимая на кнопку „Удалить“ и наблюдая затем, как огонь пожирает мое сокровище, я мучился, но твое лицо, твой голос и воспоминания о тебе навечно в моем сердце, и их невозможно стереть. Я не пытаюсь вернуть прошлое. Я даже не жду ответа. Просто хочу, чтобы ты знала: мне плохо без тебя, Садим. Очень плохо».
Садим с трудом читала. Ее глаза наполнились слезами в ту секунду, когда девушка увидела имя отправителя — имя, которое по слабости не решилась удалить из телефонной книжки. Фирас Тадж Раси. «Мой Фирас, мой король». Она едва осознавала, что делает, когда нажала «Перезвонить». Фирас ответил! Фирас, ее любимый, ее брат, отец, друг! Он ничего не сказал, но даже звука его дыхания было достаточно, чтобы Садим расплакалась.
Он молчал, не зная, что сказать. Время от времени тишина нарушалась шумом проезжающего автомобиля, а девушка продолжала всхлипывать, безмолвно упрекая Фираса и высвобождая все то, что таилось в душе и росло, росло, росло, пока совершенно ее не заполнило. Фирас прислушивался к болезненным вздохам Садим и шепотом просил любимую вообразить, что он раз за разом целует ее в лоб.
Одним движением мужчина разрушил все преграды, воздвигнутые Садим в попытке устоять.
Он не поверил своим ушам, когда девушка сказала, что живет у тети в Аль-Хобаре, всего в нескольких километрах от его дома! Не отключаясь, Фирас поехал к ней. Он не знал, в каком именно доме находится Садим, и не спрашивал — просто сказал, что окажется ближе к ней, чем она может представить.
Садим никогда не забудет этот рассвет. Под чириканье птиц по улицам Аль-Хобара катилась машина, за рулем которой сидел мужчина, измученный страстью и тоской. Пережив эру отречения, любовники окончательно забыли об осторожности. И судьба, точь-в-точь как отец, который не в силах видеть страдания своих детей, крепко взяла их за руки и повела друг к другу.
Садим подошла к окну и взглянула на улицу. Она начала описывать Фирасу соседние дома, поскольку не знала точного адреса тети Бадрийи. Она могла лишь сказать, что живет в доме с большой стеклянной дверью, по обеим сторонам которой растут деревья.
Девушка заметила свет фар на расстоянии; ей показалось, что она купается в теплом океане блаженства. Фирас увидел возлюбленную через стекло — увидел каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам, и лицо цвета слоновой кости. «Молоко и мед», — неизменно говорил он, разглядывая ее фотографии.
Фирас приглушил мотор перед домом, неподалеку от окна, за которым стояла Садим. Она умоляла любимого отъехать подальше, чтобы кто-нибудь из соседей, возвращаясь из мечети после утренней молитвы, не заметил его. Мужчине было все равно. Он начал поддразнивать девушку и напевать:
Прояви немного терпения, пусть мои глаза порадуются.
Я изголодался по тебе и таю от тоски.
Ах ты, маленький чертенок, ты стала красивее,
чем прежде,
Но твои глаза остались теми же, какими я их любил[51].
Кому: [email protected]
От кого: «seerehwenfadha7et»
Дата: 7 января 2005 г.
Тема: Жизнь после свадьбы Ламис
Читатели, как обычно, разделились: кто-то одобряет воссоединение Садим и Фираса, а кто-то порицает. Но все, как ни странно, сходятся в одном: как бы то ни было, необычная любовь требует необычной развязки.
Мишель получала от Хамдана самые разнообразные намеки относительно упрочения отношений. Например, он говорил, что надеется найти себе спутницу жизни, как две капли воды похожую на нее. (Мишель улыбалась, получая от Хамдана комплимент за прямоту — на родине это качество навлекало на девушку немало упреков.) Он всегда превозносил ее изящество и замечал мельчайшие изменения, которые Мишель вносила в свою внешность.
Мишель понимала (в Дубае она решила быть полностью честна с собой), что вариантов всего два: либо она очень любит Хамдана, либо почти равнодушна к нему. Девушку радовало его присутствие — сильнее, чем общество Мэтти, но куда меньше, чем общество Фейсала. Она была абсолютно уверена, что нравится Хамдану куда больше, чем он ей, и потому сознательно пропускала мимо ушей всяческие намеки. Молодой человек должен был ощутить ее сомнения. Она сумела сделать это, не лишая ни Хамдана, ни себя надежды на будущее. Тот понял, что Мишель еще не готова говорить о заключении каких-либо обязательств.
Хамдан был достаточно сообразителен, чтобы понять: словами можно высказать то, что на уме, — но состояние души выражается иными способами. Если слова собеседника противоречат его жестам и тону, то правду следует искать не в том, что сказано, а в том, как это сказано.
Мишель привлекало то, что Хамдан был свободен от большинства обычных мужских комплексов. Пусть даже он обладал многими качествами, которые, как правило, делают мужчин эгоистами — красотой, богатством, силой духа, — все они были идеально сбалансированы. Девушка считала его обаятельным, умным и духовно свободным.
И даже невзирая на все это, она понимала, что не любит Хамдана. Или, возможно, не в силах попытаться. Она уже пробовала дважды — и хватит. Если общаться с Мэтти ей воспретили потому, что он «не из их среды», а с Фейсалом — по противоположной причине, то какие гарантии, что Хамдан наконец разорвет этот порочный круг? После первой неудачи Мишель улетела в Америку, а после второй — против воли эмигрировала в Дубай. Куда деваться, если она в третий раз потерпит крах?
Все в ее жизни шло замечательно, пока речь не заходила о любви и браке. Мишель сомневалась, что когда-нибудь подвернется подходящий мужчина, поскольку уже бессчетное количество раз спорила по этому поводу с судьбой.
Как только она находила достойного человека судьба отнимала его — и взамен бросала к ногам Мишель того кто ей претил.
Ламис объявила, что начнет официально носить хиджаб, вернувшись из свадебного путешествия. В Саудовской Аравии, как всем известно, женщинам приходится надевать нечто вроде платка, скрывающего их волосы и шею, но у себя дома и за границей они вольны снимать его даже в присутствии посторонних мужчин. Ламис решила носить хиджаб, следуя законам ислама, в обществе двоюродных братьев и коллег, а также во время заграничных путешествий[52]. Подруги поздравили Ламис с этим смелым решением — кроме Мишель, которая пыталась переубедить ее, твердя, как ужасно смотрятся женщины в хиджабах. В нем просто невозможно выглядеть стильно, потому что вдобавок требуется скрывать руки длинными рукавами, а ноги — брюками или юбками. Но Ламис была тверда — она все решила сама, прежде чем спрашивать совета у кого бы то ни было, включая Низара. Девушка чувствовала, что вкусила достаточно свободы до брака и во время медового месяца. Теперь настало время исполнить свой долг перед Богом, который даровал ей такого замечательного мужа — человека, чья любовь вызывала зависть всех подруг.
Брак Ламис и Низара был просто воплощением милости Божьей: Они сходились буквально во всем, в отличие от большинства семейных пар, и идеально дополняли друг друга. Низара мало что могло расстроить; Ламис, наоборот, была очень чувствительна — зато и более благоразумна в том, что касалось дома и финансов. Поэтому муж предоставил ей заботу о хозяйстве, хотя никогда не отказывал в помощи, будь то уборка, мытье посуды, глажка или стряпня. Оба предпочитали обходиться без прислуги, пока нет детей.
Ламис тщательно укрепляла отношения с семьей Низара. Она очень старалась понравиться его родственникам, особенно свекрови, которую в отличие от большинства своих подруг-неджди называла «мама»[53]. Видя, как они ладят, Низар еще больше привязался к жене.
Он частенько возвращался домой с букетом алых роз — без какого бы то ни было повода — и оставлял маленькие любовные письма на дверце холодильника, прежде чем отправиться на дежурство в клинику. Во время перерыва Низар звонил Ламис, а когда возвращался домой, то вез ее в ресторан или за покупками, не выказывая в отличие от большинства саудовских мужчин ни малейшего замешательства или смущения, если ему доводилось встретиться с друзьями в присутствии жены. Ламис оставляла мужу сандвичи и салат, когда, в свою очередь, уходила на работу, Низар нетерпеливо ждал ее возвращения, и они проводили остаток дня вместе, как будто медовый месяц все еще продолжался.
