Пиво распускает чувства. Косулин перестает размышлять о судьбах Европы, целиком сосредоточившись на своей собственной. Она кажется не менее туманной, чем перспективы Евросоюза. И очень грустной.
Много позже этим же вечером Косулин обнаруживает себя стоящим на набережной и бездумно глядящим в тяжелые и темные воды Влтавы, играющей холодными огнями города. Он устал, замерз, ноги после долгой прогулки по брусчатке гудят, но спать не хочется. Хочется с кем-нибудь поговорить, рассказать о том, что с ним происходит. Он устал от фантазий, мутных размышлений и воспоминаний. Достав свой телефон, Косулин начинает перебирать контакты в записной книжке, с меланхоличной иронией выбирая того, кого осчастливит своим пражским сплином.
Может, Пашке позвонить? Или он спит уже? Паяц точно не спит, но ему звонить не хочется: он насмешничать будет. Может, Агнии? Она наверняка будет рада и польщена, но грузить девушку нытьем не по-джентльменски… И тут на экране телефона засветилось имя «Ана». Внутри щелкнуло. Все встает на свои места. Он понимает, зачем на самом деле отправился в Прагу.
Не дав себе времени забеспокоиться о позднем времени, Косулин набирает номер. В трубке тянутся гудки. Косулин упорно ждет. Наконец ему отвечают:
– Вас слушают. – Ана всегда говорила эту странную для косулинского уха фразу, когда подходила к телефону.
Косулин разволновался, помялся и начал объяснять:
– Алло, алло, Ана, здравствуйте, это Саша Косулин, из психотерапевтического сообщества. Мы с вами встречались на интенсиве в Греции прошлым летом. Я был вашим клиентом.
– Да, Саша, я вас помню. – Голос звучит ровно и доброжелательно, как всегда.
– Понимаете, я тут случайно оказался в Праге и очень хочу попасть к вам на прием. Я улетаю завтра вечером. Не могли бы вы найти для меня время? – Косулин с надеждой замирает, прижимая телефон к уху.
– Одну секунду, Саша, я посмотрю свое расписание. – Что-то зашуршало, и через несколько секунд Ана отвечает: – Единственное, что могу вам предложить, это восемь утра, завтра.
– О, здорово! – Косулин выдыхает.
– Буду рада вас видеть, пришлю адрес эсэмэской. До встречи.
– Спасибо! – Косулин почувствовал, что в эту секунду нити судьбы опять оказались в его руках.
Бодрым шагом он отправляется домой. Как же теперь заснуть? Мне надо столько ей рассказать, успеть за час. Как же хорошо, что я про нее вспомнил!
Ана была особенным человеком в жизни Косулина. Старшим коллегой-психотерапевтом. Увидев эту маленькую обыкновенную женщину, «примерно за пятьдесят», Косулин не понял, почему все окружающие относятся к ней с таким пиететом. Она была симпатичной, но не более того. И только попав к ней на терапию, Косулин оценил ее работу. У Аны была удивительная манера уютно устроиться в любом пространстве, слушать с интересом и говорить по делу. Она практиковала больше тридцати лет, и Косулин не уставал удивляться, как ей удалось не потерять непосредственности и ясности. Прошлым летом у них было всего шесть встреч, но после них Косулин еще долго был заряжен энергией, словно именно эта психотерапия, пусть ненадолго, но вернула ему погребенную под слоем профессиональных деформаций и защит азартную и молодую его часть. Он даже опять начал плавать и мечтать о смене работы. Но надолго его не хватило. Московская реальность затянула, привычный мир и порядок восстановил свои права.
Она знает обо мне что-то очень важное, знает, что я могу быть другим. Она знает, какой я.
В Москве Косулин тоже иногда ходил к психотерапевту. Он считал это важной частью профессии, элементом психогигиены. Но сейчас он отчетливо понимал, что неслучайно выбрал московского психотерапевта: тот, так же как и многие другие, работал на максимальное поддержание комфортного гомеостаза.
Косулин долго не мог заснуть, ворочался и перебирал в голове события, происходившие с ним за последнее время. Жена, пациент Новиков, спектакль, драка и братание с Паяцем, Агния, дочкины упреки. Косулин ловил себя на желании представить все это Ане в лучшем свете, представить себя невинной жертвой чудовищных и абсурдных обстоятельств, а затем уткнуться ей в колени, плакать и быть утешенным. Засыпая на рассвете под шум первых трамваев, катящих по Ольшанке, Косулин подумал: похоже, тебе нужна мамочка, дружок.
К своему удивлению, он проснулся через несколько часов, бодрый и замерзший (Европа экономила на отоплении). Во сне одолевали образы оставшейся в Москве жизни. Он пытался одернуть себя, умерить свои ожидания и надежды, но они упрямо не желали отступать. Наскоро приведя себя в порядок, вышел из отеля.
Шесть тридцать утра. Идет тихий и редкий снег. Касаясь мостовой, тут же тает. В Жижкове малолюдно, заметна стала лучшая черта пражан: любовь к собакам. В такую рань многие хозяева уже прогуливают своих питомцев.
Косулин заходит в маленький овощной магазинчик, как и большинство подобных заведений, принадлежавший вьетнамцам, и покупает сетку мандаринов. С юности он больше всего любил пражские мандарины, крупные, рыжие, сочные, настоящие новогодние мандарины. Идти Косулину далеко, аж до Мала Страны, на улицу Мисенску. Час с небольшим, если утренним шагом. Ехать на трамвае не хочется. Однако дойдя до Ольшанской площади, Косулин чувствует, что весь путь ему пешком не осилить, сдается. Трамвай, покачиваясь, несет его мимо домов, соборов и площадей, мимо еще пустых рождественских рынков. Вот промелькнул вокзал, потом гигантский проволочный ангел, горящий в рассветной серости электрическими синими огнями на площади Республики, угольно-черный собор Марии Снежной. Косулин пригрелся, жует мандарины и выплевывает косточки в кулак.
Он выходит у высшей школы прикладного искусства, на Староместской, и бредет в сторону Манесова моста. Постоял немного, рассматривая издалека соседний Карлов мост. Раньше, в Средние века, Карлов мост был единственной дорогой, соединяющей две части города, входил в состав королевского тракта, по которому мрачные единовластные монархи въезжали в свои владения. Теперь же это часть пряничной сказки с затертыми до медного блеска копиями статуй святых. Туристическая бутафория. Косулин взглянул на часы. Семь десять. На мосту уже копошатся первые туристы с фотоаппаратами. Он с сочувствием смотрит на Карлов мост, находя что-то смутно общее в своей и его судьбе.
В половине восьмого Косулин стоит перед домом Аны. Дом «у королевы пчел», если ориентироваться по пражским домовым знакам. Барочный мещанский дом в несколько этажей. Косулин потоптался напротив, пытаясь заглянуть в окна второго этажа, где, судя по описанию, психологический кабинет. Ничего не разглядел, вспомнил, как в один из его приездов приятель-художник показал кафе «для своих», без вывески, и решил его поискать. Побродив по улице, он наконец отыскивает скромную деревянную дверь с железным колечком и заходит.
Маленькая комнатка, сводчатый потолок, три колченогих столика, сонная белобрысая девушка за стойкой мелет специи в ручной мельнице. Она улыбается по-утреннему хмуро, кивает. Повозившись пару минут, приносит Косулину чашку крепкого кофе и еще теплую плюшку. Косулин так же кивком благодарит, пристраивается за крошечным столиком, выпивает свой кофе в компании тряпичного медведя, ласково смотрящего на него с низкого подоконника.
Чем-то это утро напоминает ему утро в Праге его юности. Ранний подъем, поездка на трамвае, похожая на поездку в школу, завтрак – неуместно домашний в уже чужом городе. Не хватает только родителей. И Венечки.
Косулин оставляет на столе несколько монеток и выходит. За те полчаса, что он провел в кафе, окончательно рассвело, снег кончился, и на Прагу опустился густой, мокрый туман. Фасады домов утопают в нем, все становится зыбким и призрачным. Косулин секунду помешкал, пытаясь понять, как он оказался в этой точке своей жизни. Ничего не поняв, наконец звонит в дверь Аны.
Ана встречает сияющая и бодрая. Обнимает ласково, так, что Косулин даже теряется: он не был до конца уверен, что та связь, которая возникла у них год назад, еще жива. Но после этих теплых объятий он обмяк, угнездился в мягком кресле напротив терапевта и огляделся. Кабинет Аны воплощает все его мечты о европейской жизни. Два удобных мягких кресла у окна, выходящего на черепичные крыши, мягкий свет, коллекция глиняных колокольчиков на подоконнике. Интересно, ее жизнь так же уютна и мила? Как же я ей расскажу про весь хаос, который творится в моей жизни? Начинает он с трудом, слова не идут. Ана терпеливо ждет.
После нескольких попыток изложить свою историю Косулин сдается:
– Ана, я не могу. У нас так мало времени, а я толком-то начать не могу.
– Что тебя привело ко мне, Саша? Выглядишь растерянным и взволнованным. Кажется, тебе сейчас непросто говорить.
– Да. Я запутался. Больше ничего в моей жизни не кажется мне понятным или надежным. Жена, которой я доверял, трахается с каким-то хреном из Одессы. Это такая пошлятина, мне стыдно про это говорить. На работе бардак, я давно не понимаю, что я там делаю, зачем работаю. Мне хочется сбежать, просто перестать во всем в этом быть. Это невыносимо. – Косулин сжимается в кресле, напряженно разглядывая свои руки.
