Созданное на болоте препятствие — изобретение Одинцова. Года четыре назад он велел Микульскому привезти на тягаче и запрятать три огромных валуна. С тех пор танкисты, проводя ротные учения, проходили через болото. Застревали в нем, особенно весной и осенью. Машины приходилось вытаскивать на буксире. Ребята ругали «Драконову пасть», но если уж кому-нибудь приходилось посидеть в ней, тот прочно усваивал трудную науку. А она нужна: сумеешь пробиться там, где тебя не ждут, внезапно ударить, ошеломить врага, и ты выиграешь бой. Не сумеешь — погубишь и себя, и дорогую машину.
Индришунас — опытный механик, и до сих пор ему везло. Однако и он попался. Шумел тут: не видно камня, не видно (Микульский все слышал). А его запросто можно приметить. Вон еще травяное возвышение. Что там может быть? Конечно же, валун! Не допускай, чтобы тот попал под днище танка. Гусеницей наезжай на него — не прогадаешь.
— Ишь разворотили землю! — добродушно ворчал прапорщик, когда машина Адушкина скрылась.
Опять донесся гул моторов. Серафим Антонович вернулся к тягачу, достал сигарету. По номерам пятьдесятпяток он уже определил: к месту занятий идет взвод лейтенанта Дремина.
Две машины с ходу проскочили болотце и, победно взревев моторами, умчались. Следом через препятствие двинулся командирский Т-55. Механик рядовой Виноходов удачно выбрал место и, как требуется в таких случаях, перешел на низшую передачу.
Гурьяна Виноходова, чернявого, насупленного парня, бывалый прапорщик знал как облупленного. Даже представил сейчас, как тот сидит в отделении управления: закусил нижнюю губу, напряженно вцепился в рычаги. Нет у него чувства слитности с боевой машиной.
А без такого чувства постоянно кажется, что она вот-вот подведет тебя.
Намучился Серафим Антонович в апреле с этим механиком. Не сдав на классность, Виноходов пошел с жалобой к заместителю командира полка по политической части: дескать, придрались к нему члены комиссии, предъявили какие-то немыслимые требования. Переубедить его так и не удалось.
«Сегодня он как будто в форме», — подумал Микульский и отвернулся, уверенный, что взвод Дремина преодолеет болото лучше всех. Везет же этому свистуну! Не успеешь оглянуться, как его повысят в звании, а там — и в должности. Возможно, даже назначат командиром роты, когда капитан Приходько пойдет на повышение. «Только я к тому времени буду в запасе, так что не придется Дремину мной командовать», — утешал себя прапорщик.
Напряженный рев мотора вдруг оборвался. В звенящей тишине пятьдесятпятка беспомощно замерла посреди болотца.
— Засел все же! — удивился прапорщик. Машина стояла на грунте почти без осадки, не сделала ни одной пробуксовки. Должно быть, случилось другое.
Он видел, как лейтенант быстро и нервно выскочил из люка, выговаривая что-то неприятное механику, приказал членам экипажа достать лопаты. Те выбрались из люков, принялись копать за кормой вязкую, серую илистую глину.
«Надо узнать, что там у них», — решил Микульский.
Подходил неторопливо — на помощь его не звали. Спросил, что случилось. Взводный стоял чуть поодаль, сдвинув танкошлем. В сторону зампотеха роты даже бровью не повел. Механик, смугло-розовый от усилия и переживания, поднял голову.
— Да что?.. Отсоединилась тяга главного фрикциона. Серафиму Антоновичу все стало ясно.
— Регулировали вчера тягу?
— Ну регулировал…
— Так надо же с головой это делать! Почему не законтрили стяжную муфту?
Механик промолчал и со злостью налег на лопату. Дотошный прапорщик будто в воду глядел. Виноходов теперь отчетливо припомнил, как вчера вечером, когда заканчивал регулировки, подали команду на ужин. Поспешив, он закрыл лючок на днище и побежал на построение. Стяжная муфта осталась незаконтренной…
— Что вы решили делать?
— Как что? — в смятении огрызнулся механик. — Выбрать землю, чтобы залезть под днище, и соединить тягу… Тут уже копали, не мы первые. — Ему явно хотелось оправдать свой промах.
— А другого выхода разве нет?
Виноходов тягостно уставился на занудливого прапорщика.
— Танк-то на днище сел… Как доберешься до лючка иначе?
— Да очень просто! — возвысил голос Микульский.
Все повернулись к нему, опустив лопаты. Серафим Антонович легко взобрался на броню, махнул танкистам: отойдите прочь! Нырнул в люк механика, подозвал Виноходова.
— Если уж случился грех, то надо поразумнее искать выход. Вот смотри! — Прапорщик поставил рычаги во второе положение, затем нажал кнопку запуска. Танк вздрогнул, отрыгнул облако дыма. — Завелся мотор!..
Лейтенант не выдержал, подошел недоумевая: «Что это мудрит прапор? — Вдруг его обожгла догадка: — Он хочет вывести машину за счет усилий бортовых фрикционов!»
Словно оглушенный, Евгений застыл на месте, глядя на то, как зампотех на малых оборотах двигателя включает первую передачу, трогает машину. Это же он, командир взвода, должен был преподнести урок растяпе Виноходову! Надо же, свалял такого дурака: приказал достать лопаты.
Через минуту Т-55 оказался на твердом грунте. Но прежде чем остановить, прапорщик выбрал на поле ложбинку и поставил машину так, что ложбинка оказалась под днищем: залезай, ремонтируй. Не надо ни копать, ни в грязь ложиться.
Выключив двигатель, Серафим Антонович выбрался из люка, спрыгнул на землю.
— Надо знать возможности боевой машины! — кинул он и подался к тягачу, на ходу доставая курево. Помощь его больше не нужна.
Пятьдесятпятка вскоре фыркнула мотором и умчалась.
Нечаянно выпавший случай вызвал у Серафима Антоновича усмешку: «Ткнул носом гордеца! А то ходит и ног под собой не чует». Сначала прапорщику не хотелось делать запись в блокноте: мало ли что? Дремин еще подумает, что он с ним сводит какие-то счеты. Однако Микульский все больше убеждался в том, что умалчивать о случае на болоте нельзя. Тут и халатность со стороны механика. Явная. И незнание техники. Тоже явное. И как итог — плохая работа с личным составом во взводе.
— Значит, надо доложить, — пробормотал Микульский, доставая свой блокнот. — Пусть комбат снимет стружку со взводного, авось поумнеет. А то будет налегать на лопаты там, где нужна смекалка.
Вечер уже давно наступил. Даль утопала в серой, постепенно густеющей дымке. А полигон словно и не думал отдыхать после дневных забот: в отдалении стальными глотками ахали орудия, приглушенно рассыпался дробный перестук пулеметных очередей. «Начались стрельбы во втором батальоне, — определил Дремин. — Завтра и нам предстоит всенощная».
Лейтенант постоял минуту около казармы, а потом вошел в офицерское общежитие. Квадратный, с колоннами посередине зал погружался в сумерки. Нечто давнее, домашнее, грезилось в них, зовущих к покою. Справа и слева уже похрапывали прилегшие на железных койках офицеры. В дальнем ряду кто-то медленно раздевался, не включая свет.
Евгений снял ремень и мундир, скинул с отяжелевших ног яловые сапоги, разобрал постель. Едва улегся и натянул на себя простынь, как почувствовал блаженное облегчение. «Сделано сегодня немало. Опять оставил позади Русинова. Куда ему гнаться за мной!.. Мог бы даже получить две отличные оценки, если бы этот губошлеп Виноходов не забыл законтрить муфту сцепления или же если бы Микульский не отминусовал за задержку на болоте, — вздыхал Евгений. — Да и шут с ним! Подумаешь, велика утрата — снизили оценку на один балл. Стоит ли печалиться? Вот только с лопатами поторопился: зампотех теперь будет звонить везде. Но старому прапорщику остается лишь ворчать да завидовать молодежи… Как там Русинов — пережил свой промах или еще ахает? За тактические учения ему тоже четверку поставили: недружно начал атаку. Да, кстати, где же он?..»
Приподнялся, ощупал койку товарища: пустая! «Сразу после ужина исчез, да так ловко, что я и не заметил, — размышлял Евгений. — Куда он мог ускользнуть? На него это не похоже: был примерным домоседом…»
На ужин собрались поздно. Анатолий все оттягивал, дескать, нечего спешить. А когда вошли в обеденную палатку, там было почти пусто. Заведующая, Любовь Гавриловна, статная и пышнотелая молодица с зеленоватыми, как у русалки, глазами подводила итог дня в окружении официанток. Она сама привечала Русинова и Дремина, словно те пришли в гости к ней.
«Неужели Толька завел шуры-муры с заведующей? — недоумевал Евгений. — Второй вечер куда-то исчезает незаметно. Если так, то он проходимец, каких поискать. Но вот вернется, прижму его к стенке».
Послышался сдержанный говор. Комбат Загоров, его заместитель по политчасти майор Чугуев и начальник штаба майор Корольков прошли в комнату для старших офицеров. Дверь почему-то осталась неприкрытой, и отчетливо слышны были голоса.
— Надоело возиться с этим нытиком! Не сдал тогда на классность, жаловаться начал, — ворчал комбат.
