— У тебя, сука, домработница?! Домработница, говоришь! А хули ж я работаю на твою домработницу? Кто тебе, сука, сказал, что ты будешь только бухать и ни хрена не делать, а?!
Бурков легонько стукнул ее по щеке.
Измазался.
— Ты руки-то не распускай, — сказала жена, — расслабиться хочешь? Ну, пойди сними шлюху, а от меня отъебись-ка.
Бурков оторопел.
— С меня хватит, Оля, — тихо произнес он, спустя минуту, — я ухожу, завтра вечером заеду за чемоданами, скажи домработнице, чтобы собрала мои вещи.
Тут уж настал ее черед орать и биться.
Бурков с жалостью и каким-то изумлением смотрел на искаженное, в засохшей белой пене лицо жены.
Как это, оказывается, просто.
«Я трахал ее всего восемь раз в жизни», — подумал Кульберг за завтраком. Его жена, похожая на маленького безрадостного аиста, пила зеленый чай.
Кульберг нервно воспроизводил в памяти последнюю встречу с Анжелой, у него дома. Жена уезжала на выходные к матери, в Старицу.
Они встретились у метро, утром. В 11:30. Анжелка зачесала волосы назад и выглядела по-новому — юной и беззащитной.
— Еле вырвалась, привет, — бросила она, целуя Колю в щеку, — веди.
Дома у Коли Анжела попросила пить. Он принес ей стакан томатного сока. Она выпила залпом, сходила в ванную, вернулась в одних трусах.
Кульберг быстро разделся и, отодвинув ее трусы в сторону, стал лизать, погружаясь в нее языком. Она пахла ландышевым мылом, которое лежало в ванной.
Когда он лизал быстрее, она всхрапывала, как сильная молодая лошадь. Что-то шептала, перекатывалась головой по подушке. Кончала Анжела всегда как-то внезапно, сжимая его голову напряженными ляжками, и Кульберг ложился на нее, обхватывал ладонями ее безумное в такие моменты лицо, и бился в ней, пока не кончал сам. С ней это у него быстро получалось.
— А я так не хочу умирать, — вдруг сказала Анжела, словно бы продолжая давно начатый разговор.
Кульберг все еще лежал на ней, сладостно опадая.
— Почему? — спросил он.
— Мне страшно это представить — ничего. Лучше бы, как у индусов, переродиться. Хочу быть зверем, тигром или львом, а ты?
— Я в это не верю, — сказал Кульберг.
— Ну и дурак. — Анжела поцеловала его в подбородок.
Кульберг подумал о предстоящей, сегодняшней их встрече. Придется трахаться стоя, в ресторанном сортире. Ему бы это и в голову не пришло, но Анжела спокойно проделывала такие вещи. Из восьми раз пять случились в заведениях общепита, еще два раза — у Кульберга дома и один — у Анжелиной распущенной подруги, Даши.
Тогда Анжела еще раз попросила соку. Они пили, соприкасаясь плечами, из одного стакана. Коля снова наполнялся желанием, целовал ее ухо, посасывал теплую золотую сережку. Потом они спали, он чувствовал, что влюбился, горячо и больно, как будто упал и разбил коленки. Анжела ушла в 17:00, ландышевое мыло еще два дня напоминало о ней. Потом ощущения стерлись, с этим ничего не поделаешь.
Кульберг приоделся: коричневая шелковая рубашка с отливом, кашемировая желтая безрукавка, джинсы и двухцветные желто-коричневые ботинки. День был холодноватый. Жена неодобрительно следила за Колей. Она была из простой семьи, до поступления на журфак МГУ жила с матерью и отчимом в деревянной избушке под Тверью. Измены мужа своей жене представлялись в ее среде чем-то настолько естественным и само собой разумеющимся, о чем и говорить не стоит. Она не была полностью уверена, что Кульберг изменяет, потому и не подозревала, просто ей не нравилось, когда он наряжался, как клоун.
Ей необходимо было сказать ему нечто очень для них обоих важное.
— Коль, а Коль, — она настигла мужа в прихожей, где он, выпятив подбородок, рассматривал в зеркале результаты бритья.
— А, — сказал он, не глядя на нее.
— А ты куда?
— На работу, — коротко ответил Кульберг.
— Так поздно?
— Сегодня «круглый стол» с писателями.
— Ясненько. — Жена завертелась вокруг Коли, как ужаленная под хвост собачонка. — Мне надо с тобой поговорить, Коль.
— О чем?
Она растерялась:
— Ну, о будущем.
— Давай, потом. Я побежал.
Дверь у них закрывалась автоматически. С глухим, равнодушным щелчком.
Осторожно ступая, неся голову, как каменный сосуд с болью, Анжела приковыляла в ванную. В аптечке отыскала анальгин и выпила две таблетки. Лицо было непотребно опухшим, руки подрагивали. Анжела включила воду и принялась оттирать с руки надпись: «18:00. Плакат».
Она попыталась позавтракать, но ее вырвало.
Постанывая, Анжела вернулась в постель. В спальне парил нестерпимый дух перегара, она со злостью распахнула окно.
— Ты чего это, а? — спросил муж, появляясь в дверях.
— Не знаю, — прошептала она.
— Давай опохмелись, моя булочка. — Он исчез и вернулся с двумя стаканами и бутылкой французского вина.
— А ты? — удивилась Анжела. — Ты не идешь на работу?
— Нет, сегодня решил побыть с тобой.
— Мне вечером надо уйти… На «круглый стол».
Муж неопределенно пожал плечами.
Ловко орудуя штопором, откупорил бутылку, разлил вино по стаканам.
— За нас.
— За нас, — повторила Анжела.
Муж редко пьянел, пил обычно запоем. По неделе, по две. Размеренно, с утра начинал вливать в себя спирт, куда-то пьяно уходил, возвращался, спал, опять пил. В эти периоды Анжела старалась поменьше бывать дома, а спальню запирала на ключ. Он ломился, угрожал ей, упрашивал, но в конечном счете уходил спать на диван в гостиную.
Она в два глотка выпила вино. Тело приятно потеплело, головная боль улетучилась, даже мысли как-то прояснились.
— Это, что, опять начинается? — строго поинтересовалась Анжела у мужа.
— Что начинается? — он якобы не понял вопроса.
— Ну, понятно. Черт с тобой, делай как знаешь.
Муж, ухмыльнувшись, скоренько подлил ей еще.
«Только не трахаться, — в отчаянии подумала Анжела, — я этого не вынесу».
Они опустошили бутылку, вяло переругиваясь.
— Пойдем в душ? — предложил муж.
Это означало, что Анжела будет мастурбировать под струей воды, а он наблюдать.
«Черт с тобой, — снова подумала Анжела, — может, отвяжешься…»
Когда-то она очень любила мужа, ей льстили его необузданность, напор, даже некоторая сексуальная жестокость, но теперь все эти пустые понятия отпали, обнажив банальную грубость и эгоизм. Он никогда не целовал Анжелу в губы, не ласкал языком ее соски, максимум на что он решался — просунуть руку ей в трусы и шершавыми сухими пальцами помять клитор.
Всеми вышеперечисленными удовольствиями щедро одаривал Коля Кульберг.
«Значит, я не люблю мужа, а люблю Колю! — решила Анжела, устраиваясь в ванной. — Ведь любовь — это и есть секс», — завершила она свою мысль. Дело принимало вполне привычный для Анжелы оборот: в ее романах героини всю первую часть изнемогали под гнетом нелюбимого тирана, отвлекаясь лишь на пьянку и наркоту, а всю вторую часть изнемогали в постели с обожаемым «простым парнем» — без денег, без особых талантов, в жизни у таких обычно имеется семья.
Муж излился Анжеле в лицо. Это выглядело подавляюще, но Анжела успокоила себя тем, что сперма очень полезна для кожи. «И маску не надо делать!» — оптимистично подумала она.
Он ушел. Послышался звон стаканов — муж лез в бар.
Анжела с достоинством смыла сперму, вытянула волосы «утюжком» и накрасилась. Было всего три часа, но находиться дома она больше не могла. Джинсы, сандалии, водолазка и черный кожаный пиджачок Thierry Mugler — купила мама, но ей он оказался мал.
— Я пошла! — крикнула она от двери и быстро закрыла ее за собой.
Сидеть три часа в кафе Анжеле не хотелось. Логичнее было бы навестить Дашу, благо та жила в доме напротив.
Даша, как в сказке, обнаружилась дома, мужик ее работал. Анжела перешла на четную сторону Кутузовского и нырнула в магазин с идиотским названием «Ежик». Она купила бутылку вина, сырную нарезку и торт.
С Дашей Анжела дружила со школы, они сидели за одной партой, одинаково причесывались, вдвоем впервые напились и даже трахнулись с парнями одним и тем же летом между восьмым и девятым классом.
После школы Анжела поступила на филфак, а Даша провалила экзамены в Первый мед. Пришлось нести документы в 13-е медучилище на Пироговку, в народе почему-то прозванное Му-му.
Уже два года Даша работала детским массажистом и вроде бы неплохо зарабатывала. Три дня в неделю с 9 до 14:00 она сидела в районной поликлинике, а остальное время разъезжала по богатым хачовским семьям, где дети никогда не переводились. У Даши был симпатичный, купленный в кредит «пежо».
Она и впрямь, как в преувеличенных красках отметила Анжела, похудела на сельдерее, но зачем-то сразу залпом съела два куска торта.
— В жопу все, — прокомментировала Даша, — одна радость в жизни осталась — жратва.
