— Тихо ты, — цыкнула на нее Казя. — Лучше давайте почитаем молитву, а то в такой вечер нечистая сила любит страшить. Ой, как завывает в трубе!
Мы замолчали, перепуганные. Ветер гулял по крыше, шелестел сажен в печи. Где-то распахнулось окно, неожиданный сквозняк ворвался в коридор — и с адским грохотом захлопнулись двери.
— Матерь божия! — вскрикнула Зоська, срываясь с лавки. — Боже мой!
Мы все бросились к ней.
— Что случилось?
— Ой, — пролепетала Зоська, отнимая руки от лица, — за окном кто-то стоял…
— Кто?
— Такая серая морда с лошадиными ушами.
С беспокойным любопытством взглянули мы на окно. Малышки пустились в плач.
— Сейчас посмотрю, что там такое, — храбро подошла я к окну.
Девочки замерли в ожидании.
— Вот оно! Вот… — прошептала я, отодвигаясь к лавке. — Во имя отца и сына и святого духа… — Я опустилась на скамейку возле побелевших от испуга воспитанниц. — Страшное "оно", говорю вам, — длинные ослиные уши и черная морда…
— С бордовыми крапинками, — отозвалась Гелька. — Не иначе.
— В том приюте, где я была раньше, "оно" тоже пугало, — сообщила Янка. — Ночью ходило по спальне и душило девчат за горло.
— Каждую ночь?
— Э-э, нет. Только тогда, когда в монастырь прибывал кто-нибудь новый, у кого был грех на совести.
— Ну, хорошо. Пусть так. Однако ведь к нам-то никто новый не прибыл!
— К нам — нет, — задумчиво произнесла Янка. — Но приехала новая монахиня…
— И что же? Думаешь, у нее и в самом деле грех на совести?..
— А я видела, — заявила Владка, — что лошади совсем не хотели тянуть сани, когда в них села сестра Барбара. Наверно, кони чуют, кто носит в своей душе дьявола.
— Смотри, как бы я не напомнила, в ком из вас сидит дьявол, — рассердилась Гелька.
— Ты давай не насмехайся! — вспыхнула Владка. — Я-то видела, что сестра Барбара ни разу не подняла глаза на алтарь. Если что случится, так только из-за нее…
— Вот именно. Случится! Может быть, Йоася снова почувствует божественное призвание…
— И даже не перекрестилась, когда усаживалась в санки. И в часовне тоже. И к святой воде руки не протянула. Только усмехалась над служебником, будто думала бог знает о чем.
— Глупая девка, — буркнула Гелька, с отвращением отодвигаясь от Владки.
В трапезную вошла Зуля. Она удивленно посмотрела на наши возбужденные лица и тихим голосом попросила:
— Сестра Алоиза велела мне проследить, чтобы вы помолились и шли спать. Давайте же опустимся на колени и прочтем молитвы!
Мы прочитали молитвы, после чего Владка, не поднимаясь с колен, сказала:
— Что бы там ни было, но благодаря сестре Барбаре мы получили сегодня компот, а значит, она не так уж плоха. А впрочем, господь велел молиться и за грешников. Так давайте же помолимся.
— Только недолго, — предостерегла Йоася, — а то у меня уже колени болят.
— Ладно, пусть недолго. Скажи, Зуля, какую молитву надо читать?
Зуля с минуту колебалась.
— Мне очень нравится стопятидесятый псалом. Но, может быть, вы предпочитаете другую молитву?
— А разве этот псалом поможет? Ведь он — об оркестре? — обеспокоенно спросила Казя.
— Не бойся, поможет, — успокоила ее Зуля. — Каждая молитва помогает, если в нее веришь. Я начну, а вы подтягивайте.
Зуля молитвенно сложила руки и, обратив взгляд к кресту, начала:
— "Хвалите бога во святыне его, хвалите его на тверди силы его! Хвалите его по могуществу его, хвалите его по множеству величия его! Хвалите его звуком трубным…"
— "Хвалите его на псалтири и гуслях", — подхватила Гелька.
— "Хвалите его с тимпаном и ликами"! — воскликнула я с подъемом. — Йоася!..
— Да!?
— "Хвалите его на струнах и органе!"
— "Хвалите его на звучных кимвалах…" Сабина, спишь?
— Нет, — послышалось в ответ, и Сабина засопела: — "Хвалите его на звучных кимвалах, хвалите его на кимвалах громогласных. Всё дышащее да хвалит господа! Аллилуйя!"
Мы повторили это три раза. Поднимаясь с коленей, Йоася сказала:
— А я никогда не видела гуслей. Это, наверно, какой-нибудь старозаветный инструмент, правда? "Кимвалы громогласные" — вот тоже смешное название. Если бы какой-нибудь святой сегодня составлял псалом, то он должен был бы все эти инструменты заменить на скрипки, фисгармонии, пианино… ну, и рояль.
— Нет, — возразила Зуля. — Нельзя говорить в псалме: "Хвалите его на рояле", потому что на рояле играют фокстроты и другие легкомысленные вещи.
— А мой дядюшка-органист играл фокстроты на органе! — запальчиво воскликнула я. — Как только нет людей в костеле, так он садится за орган и начинает исполнять вальсы, танго, фокстроты и другие штуки.
— Это значит, что твой дядюшка — светский человек, а органист не должен быть таким, — печально произнесла Зуля.
— Не перебивай, Зуля! — воскликнула Йоася. — Мне очень нравится, что она говорит. Я буду думать об этом в постели и скоро засну. Что же еще такого интересного делал твой дядюшка?
— Ну, если идет молебен с участием епископа, — врала я, — то дядюшка играет одним пальцем: "А ку-ку! А ку-ку!"…
В столовую просунулась круглая физиономия сестры Дороты.
— Сестра-воспитательница сказала, чтобы вы шли спать.
В полном молчании шагали мы по лестнице. Дом казался совершенно мертвым и глухим. Спальня обдала нас холодом. Несколько малышек поскуливало под одеялами, жалуясь на мороз.
Казя разделась и, пожелав всем спокойной ночи, продолжала с тяжелым вздохом:
— О боже, как тоскливо, какая ужасная тоска!..
— Это потому, что холодно, — пожаловалась Владка. — Сабина топила печь. Сабина, почему не подбросила побольше шишек?
— Они были мокрые и сильно дымили. Мне пришлось все выгрести из печи, — слезливо пробурчала Сабина, снимая чулки.
— Нужно было снова затопить!
— Таля!..
Над грязной постелью показалась и поманила меня тоненькая ручка Людки. Девочка уже несколько дней лежала с высокой температурой. Все медицинские познания наших монахинь были направлены на оказание помощи больной девчушке: ей делали припарки из зельев, горячие компрессы с овсом, холодные компрессы; ее даже остригли наголо, но все это мало помогло, и Людка собственными силами не могла уже подняться с кровати.
— Таля, подойди ко мне…
Я присела на койку больной.
— Расскажи, как там было на кулиге.
— Сейчас скажу. Одеты мы были, как трубочисты. Длинные черные плащи, идиотские береты, ужасные шарфики…
На глазах малышки выступили слезы.
— …а ко всему этому — тесные, мерзкие сани. У всех нас онемели ноги…
— Убирайся отсюда! — резким движением Гелька стащила меня с кровати. — Неправда, Людочка! Она лжет! — Гелька погладила девчушку по голове. — Все мы получили новые свитеры и шапки.
— И на меня тоже? — обрадованная, просиявшая Людка присела на койке.
— Тоже. Спрячь руки под одеяло, а то замерзнешь!
— А ботинки получили?
— Получили.
— Какие?
— Ну… такие, красивые. Тоже новые. Когда поправишься, увидишь. Не открывай шею, а то будешь кашлять еще сильнее. Талька, Зоська, идите-ка сюда, дьявол вас подери. Посмотрите, какое одеяло! Снимите с других коек! Она вся трясется от холода!
— Да мне, наоборот, жарко, — закапризничала больная. — Рассказывай дальше. Как там было?..
— Прошу не толпиться здесь. Вы отнимаете у Людки свежий воздух. А ну, отойдите от койки!
Это сестра Алоиза, незаметно вошедшая в спальню, отстранила рукою столпившихся возле больной девчат и сама склонилась над Людкой.
— Как чувствуешь себя, моя дорогая? Матушка-настоятельница прислала тебе на ночь компот из вишен.
Сестра Алоиза поставила на столик возле Людкиной кровати стакан компота и тарелку с двумя ломтиками белого хлеба. Поправляя у больной на ногах одеяло, она спросила:
— Прошлой ночью тебе не было холодно? Ты не кашляла?
— Немножко кашляла. — Людка, обрадованная вниманием, улыбнулась.
— А о четках не забыла?
— Нет…
— А как ты читала молитвы — лежа или на коленях?
— Лежа, — призналась пристыженная девчушка.
Монахиня села на койку и, нежно прижимая к себе руку ребенка, начала:
— Святая Терезка тоже была слабого здоровья, в детстве часто болела. Однако и больная, она никогда не забывала о четках и читала молитвы не лежа, а на коленях. С этого и началась, как позднее она прекрасно выразилась в своей "Истории души", ее маленькая дорога на небо. Небольшие жертвы, лишения, которыми она покоряла сердце господа Иисуса и завоевывала любовь божьей матери…
Сестра Алоиза умолкла. Людка лежала тихо, неподвижно, напряженно всматриваясь в бледное лицо монахини, обрамленное черным велоном. Сестра Алоиза подвинулась, взяла в свои руки маленькую горящую ручонку больной.
