Ознакомительная версия.
Легко и весело было бежать, лавируя между прохожими, спешившими на работу в этот утренний час… Не думать о страшном лесном маньяке… А думать о том длинном, порой в несколько лет длинной, эротическом шлейфе, который остается за бегущей женщиной в порочных мозгах прохожих мужчин… И о том сказочном, неописуемом удовольствии, которое ждало ее в конце пути.
Она бежала по городу, по улице Комсомольской, потом сворачивала на Пушкинскую, вбегала, стуча по плечам золотистыми косами, в дом номер восемь, третий подъезд, третий этаж.
Мужчина, тот самый таинственный незнакомец из Спорткомитета, что был на суде, а еще раньше – повесил Лидочке красную ленту на плечо, распахивал дверь, хватал ее за руку, рывком втягивал к себе и овладевал ею быстро, потому что торопился на службу, а утром было еще много дел. Он готовил завтрак, а Лидочка в это время сидела в туалете и с наслаждением срала. Потом они вместе ели, вместе выходили на улицу, мужчина напутственно хлопал ее по попке, и Лидочка снова бежала – по Пушкинской, по Комсомольской…
Ничего этого Ченчин не знал. Он не знал, например, о том, как любовники, лежа по утрам в постели, расслабленные, отдыхая перед безмерным трудовым днем, строили шутливые планы насчет него, Ченчина, фантазируя, придумывая всё новые способы…
– Например, в субботу вы пойдете в лес прогуляться. Я нападу. Его замочу, тебя изнасилую. Все будет конкретно: оставлю тебе пару синяков. Разве ты не хочешь, чтобы я тебя изнасиловал?
– Не пойдет. Он в лес прогуляться не пойдет. Тупой, толстокожий человек. Не любит природу. Деревья не любит. Ничего не понимает ни в чем.
– А если вот так. Я приду проверить, например, газовые вентили. Замочу его газовым ключом. Инсценирую ограбление. А тебя дома не будет: ведь ты, как всегда, убежишь в лес…
– Фантазер ты у меня. Никогда ты этого не сделаешь. Никто никогда ничего не сделает.
8Ченчин шел лесом. Последнее время он много гулял. Он полюбил природу, полюбил деревья. Многие деревья раздваивались низко у самой земли, они были похожи на женщин, вниз головой закопанных в землю. Эти женщины будто ожидали финального действа древнего ритуала: вот подойдет разъяренный муж и зальет им расплавленное олово – прямо туда…
Теперь Ченчин уже не расставался с заточкой, как комиссар Жюв со своей третьей рукой. Он выслеживал Лидочку, которая опять обманула его. Ведь читатель не мог не заметить, что в сцене убийства явно что-то не то. Вот Ченчин схватил заточку, размахнулся и вонзил ее в Лидочку сверху вниз. Вот он крякнул и сделал второй рывок, и заточка легко прошла через мрачный туннель пищевода, пронзила розетку Карди, желудок и кишечник. С третьим рывком заточка вышла на улицу через анальное отверстие, блеснув красно-коричневой каплей говна на острие. Таким образом, заточка почти полностью скрылась внутри Лидочки, оставив одну только пипочку, словно кнопку на макушке, которой обычно выключается женщина, но дальше, по возвращению Ченчина в комнату, мы видим, что он «положил заточку на пол, рядом с Лидочкиной головой». Все это могло значить только одно: Лидочка жива. И Ченчин должен был снова выследить и убить ее.
Мы-то знаем, что теперь, через столько лет, бегает по этим тропам совсем другая женщина, и эта история повторяется, ибо образы мира ходят вокруг нас кругами, и постоянно продолжается одно и то же, одно и то же…
Но Ченчин всего этого не знал: он так и ходил по лесу, с мрачно висящими руками, словно старина Печорин или комиссар Жюв, и высматривал следы, следы…
Однажды впереди на тропинке появилась фигура. Это был спортсмен, он шел спортивной ходьбой, переваливаясь и обстоятельно поводя кулаками. Ченчин где-то видел его раньше…
Мужчина прошел, чуть задев его плечом, но не извинился. Казалось, Ченчин вот-вот вспомнит, где видел это лицо. Он хотел оглянуться, но не успел.
– А если вот так. Он будет идти на работу, как обычно, лесом. Я пойду навстречу. Притворюсь спортсменом, буду идти спортивной ходьбой. Потом наброшу ему сзади на шею проволоку и задушу. Дело одной минуты… Он будет извиваться, сучить ногами. Но я еще крепче натяну свою стальную проволоку. Мои руки будут дрожать от напряжения, они посинеют, я порежусь до крови. И его руки тоже будут дрожать, когда он будет скрести себя по горлу, стараясь схватить удушку, но проволока глубоко врежется в его мясо, из-под проволоки брызнет кровь… Он высунет язык, словно в оргазме. Да, пожалуй, и кончит напоследок. И представит себе самую лучшую минуту своей жизни. А в жизни ты ничего толком не сделаешь, а если и сделаешь, то не то и не так. И что другие с тобой сделали, не поймешь… И память твоя похожа на великое снежное поле – снег, в котором больше воздуха, нежели вещества, в котором прячутся, никогда не оживая вполне – и сосновый бор, и пальмовая роща, и заброшенное кладбище… Да что там частности и детали! Целая страна, огромная северная страна разоренных погостов и сломанных ветряных мельниц.
1Или Золотая Пепельница – так еще можно назвать этот рассказ и выдержать его в стиле Паустовского, Грина и братьев их…
С нее все начинается, и ею заканчивается. Фамильная реликвия семьи… Она была единственным ценным предметом в доме майора Ястребова. Бывшего майора – майора запаса.
2Послужив отечеству верой и правдой, Ястребов получил пенсию и вышел на покой.
В юности он хотел обмануть и Родину, и саму жизнь, но в итоге обе эти дамы обманули его самого. Он думал, что мир будет всегда таким, как в 75‑м, когда семнадцатилетний Ястребов поступил в училище…
Жалкая, тухлая жизнь. Мерзкая, лживая Родина.
Всё, что от него требовалось, это продать свободу – рано вставать, подчиняться, носить форму, жить там, куда пошлют, да и жить, впрочем, неплохо: ведь Родина щедро платила за проданную свободу. Но Родина обманула его, невинно разведя руками: у нее кончились деньги, вернее, она отдала его деньги другим. Проклятая шлюха. Кто ее выебал – тому и отдала. Деньги, верой и правдой заслуженные майором Ястребовым.
В 91‑м всё рухнуло, вместе с великой страной.
Его новой зарплаты хватало на неделю питания, а на пайковые деньги можно было приобрести две-три банки консервов.
Жена сидела на кухне, много курила, грызла ногти и смотрела исподлобья, как Ястребов снимает в коридоре шинель, как вступает в мягкие тапочки и – шурумбурум! – по-прежнему напевая, идет к ней, вытягивая губы трубочкой…
Конечно, ее можно понять: ведь она выходила замуж за успешного мужчину, который будет ее вкусно кормить, красиво одевать, водить в гости и возить на курорт. Первые годы оно так и было, даже добавилось еще одно, дополнительное удовольствие: солдатики, которых муж часто присылал домой что-то починить.
Но в 91‑м всё рухнуло, вместе с великой страной…
3Его жена неимоверно взлетела в те же самые дни: подружка научила ее спекулировать.
Они покупали на заводе утюги и возили их в Турцию. Там эти железные утюги улетали за самые натуральные доллары, подтвержденные, как говорят, хоть это и неправда – золотым запасом США.
Жена стала красиво одеваться, вкусно есть. Майор Ястребов стал пить. Другого способа уйти от депрессии он не знал.
Голодный, униженный, злой – приходил он на кухню, а жена ставила перед ним миску вареной картошки без масла. Больше ты не заработал, муж! Сухая, твердая картошка, которой давишься до слез… Слово муж можно было бы выделить каким-нибудь цветом.
И он честно чувствовал свою вину. Ведь другие могли… Полковник Огурцов за полгода выстроил себе трехэтажный особняк. Глазычев, одноклассник, трудясь в МВД, купил новую квартиру, обновил машину, носил малиновый пиджак.
Ты просто не смог, Ястребов, но ты ведь хотел… У тебя не было никаких принципов, ты никогда не был «честным»… Вот почему ты и чувствовал себя виноватым. Перед женой, которая вдруг взяла и прокрутилась…
К концу 92‑го она завела постоянного любовника и перестала давать мужу. Тогда же он и узнал о солдатиках, да и о прочих ее грешках.
Жена отселила его в гостиную, мотивируя тем, что он пьет. Он ведь всегда пил, но раньше это ее не смущало. Дело в том, что раньше он пил, но у него оставались деньги, и немалые – на семью. А теперь всех его денег хватало только на пить.
Весной 93‑го Ястребов окончательно ушел в алкоголизм, и его погнали из армии. Пенсию, все же, назначили. Тогда же жена начала бракоразводный процесс. То есть – начала и кончила. Благодаря мафиозным связям, она все оформила за один день. Просто утром у Ястребова был один паспорт, а вечером – другой. А уже через неделю Ястребов жил в хрущобе…
Ознакомительная версия.
