— Мне комп — поработать, любовь моя, мы тут недавно выяснили, ты не знаешь, что это такое.
— Ага, конечно. А кто наяривает, носится по городу, по разным сраным долбо-бам-рекламодателям?
— А кто не хочет учиться?
— Я хочу учиться.
— Здравствуйте, Михайло Васильевич! Зэ, эм вэ!
— Сам ты Михайло. Васильевич. Эм вэ, бл…
— Ломоносов, дура.
— Да мне без разницы. Я хочу учиться, но не на инженера же!
— На балерину?
— Не буду с тобой разговаривать.
— Тоже неплохо…
В общем, я потихоньку отползла на кухню, хотя кухней это дело не назовешь, квартира Любимого — одно огромное помещение, и есть, конечно, место, где стоит плита и посудомоечная машина. Санузел совмещенный, но не скворечник метр на полтора, как в разных «хрущевках» или там коммуналках, а огроменная комната, с высоким узким окном и почти бассейном треугольной формы. Все в темно-сером типа мраморе с золотистыми прожилками. Полы подогреты. В бассейне есть такие классные штуки, для гидромассажа. Всегда мечтала плескаться в такой роскоши с красавцем-мужчиной, ну как Джулия Робертс в старом кино про Красотку, и кидаться пеной. Но Любимого пока на это соблазнить не удалось.
Подумала, что с удовольствием выпила бы пива, в холодильнике всегда много светлого пива, а в навесном шкафчике — темного, вот бывают же у людей такие заскоки, что темное должно быть теплым. Еще обнаружила куриный супчик, Мымра Петровна настропалилась варить почти настоящий вьетнамский куриный супчик, с креветками, очень вкусный. А еще мне ужасно нравится, что у Любимого можно ничего за собой не убирать, все равно утром притащится Мымра и все за тобой уберет сама, здорово, правда? С этим супчиком прикольно едятся чипсы «Эстрелла», которые со сметаной, я их захватила с собой. Обожаю чипсы, самая прикольная еда, и хорошо их куда-нибудь макать, в соус какой-нибудь, кетчуп или вот у Любимого стоит ткемали в красивой бутылочке.
Девчонки говорят, что моя прямая дорога — это склонить Любимого к браку, это Арина, она же у нас гламурная пуся, к тому же студентка юрфака МГУ, они любят точные формулировки. Вот она и продолжает формулировать: первое — он москвич, точнее, бывший питерец, но это все равно. Второе: небедный, третье, четвертое и пятое уже неважно.
Наверное, она права, только из меня еще та склоняльщица, я даже разговаривать спокойно не умею, а туда же. Вот опять поссорились из-за какой-то фигни, подумаешь, учеба, куда торопиться, у меня масса времени, надо было отшутиться как-нибудь, а не обижаться, как малолетка. Тем более что и ЕГЭ я не сдавала — на следующий же день после похорон бабушки уехала, а было это в апреле. Так что ни аттестата — ничего. Никто здесь об этом не знает, оно и к лучшему.
Иногда удивляюсь, что вообще Любимый во мне нашел, мы ведь знакомы уже почти год. Ужас, вот время-то летит.
Прошлой зимой было. Мы тогда втроем с девчонками снимали квартиру в Выхино — сорок минут телепаться до метро, а на работу мне надо было в центр, на Смоленский бульвар, и дорога занимала часа два, что для Москвы в общем-то нормально, а мне еще было напряжно. Я вставала в чудовищную рань, страшно даже сказать — в половине шестого, потому что рабочий день у нас по закону Барыни начинается в восемь. Нет, я не шучу, дорогой молескин, в во-семь, Барыня считает, что это — правильно, «с петухами вставать, с курами ложиться». Конечно, у пожилых вообще проблемы со сном: вот мой дедушка частенько просыпался так утречком, часика в четыре, включал радио «Маяк» и шумно ел все, что ему встречалось на пути.
Ленка наша, секретарша, уродливая стриженая зануда, как-то проболталась (она жутко напилась с полбокала шампанского, когда отмечали старческий праздник Восьмое марта), что все Барынины мужики были полное говно, а второй муж вообще. Что-то там такое ужасное у них произошло, дура Ленка только закатывала свои маленькие глазки и тяжело вздыхала, как Дарт Вейдер из «Звездных войн». Когда он уже в маске красовался. А потом побежала в туалет тошнить, это я снова про Ленку, дорогой молескин, не подумай чего лишнего.
— Опять ешь?
— Ну, допустим, ем.
— Скоро в дверь не пролезешь. Никогда не видел, чтобы девушки столько ели. Это аномалия какая-то.
— Тебе супа жалко? Жадина-говядина, соленый огурец.
— Что за вздор. Разумеется, мне не жаль супа. Тем более что завтра Петровна его вылила бы в унитаз. Он съедобен только свежесваренный, знаешь ли.
— А мне нравится.
— Не сомневаюсь. Удивительно прожорливое существо. У пэ эс.
— Я в бабушку.
— В бабушку из Похвистнево?
— Какого еще Похвистнево? Да мне похвистнево на ваше Похвистнево.
— А откуда? Господи.
— Из Сызрани.
— А, извини, пожалуйста, ты, должно быть, страшно оскорблена моей ошибкой.
— Можно я поем?
— Господи… Голодающее Поволжье…
— Очень ты сейчас остроумно сказал.
— «Очень ты сейчас остроумно сказААл…».
— Дразнится еще!
— Ты оригинально разговариваешь. Повышаешь тон к концу фразы. Как будто бы каждый раз задаешь вопрос. Такой милый акцент. Чисто сызранский? Че эс?
Прости, дорогой молескин, я ведь хотела про знакомство с Любимым, а застряла на блюющей Ленке и еще этот «чисто сызранский» приблудился. Че эс. Пока я добиралась до офиса, я еще прихватывала сколько-то там минут сна стоя в метро и в результате выглядела дико: заспанное лицо в каких-то вмятинах и глаза-бойницы. В тот день у меня еще промокли ноги, разболелось горло, я пыталась постоянно откашляться — и бесполезно. Так вот, плелась и мечтала о горячем чае и сухих носках, но никак не о встрече с Любимым, а он взял и встретился. Сидел буквально на моем рабочем месте незнакомый мужчинка и пил горячий чай из моей чашки. Я, конечно, как три медведя: кто спал на моей кровати и сломал ее? «Это моя чашка», — сказала я хрипло. «Пожалуйста», — он нисколько не спорил, встал, протянул мне чашку к губам, немного наклонил, и я глотнула чаю, крепкого, горячего и с лимоном. А Любимый (ну, впоследствии Любимый) засмеялся, подергал меня за прядь грязноватых волос и написал на квадратном листке от блока с корпоративной символикой свое имя и телефон.
Потом он куда-то делся. Примчала Барыня, а до того времени она наверняка визжала в компьютерном центре, у дизайнеров, потому что четверг такой особенный день, когда выгоняют пленки, никто ничего не успевает, и Барыня визжит. Понимаю, дорогой молескин, тебе про пленки совсем неинтересно, ха, вот и мне тоже. Я допивала чай, говорила сама себе: таких светлых глаз не бывает, таких светлых глаз не бывает.
Мимо пронеслась Ленка со стеклянной пепельницей в руках, потом с той же пепельницей, полной варенья. Барыня пьет кофе и ест варенье из клубники, это всем известно.
— Что это с тобой была за Ксюша, откуда ты берешь этих ужасных девочек?
— Ксюха классная, ты что!
— А главное, очень умная. Она уверена, что Косово — это район Москвы.
— А что, разве не так? У тебя телефон звонит, кстати.
— Я слышу.
— А почему не отвечаешь?
— Не твое дело, любовь моя. Я отвечаю. Алло. Привет. Сплю уже, да. Ничего страшного. Да. И тебе — спокойной ночи. Эс эн!
Мобильные телефоны — огромное зло. Знать, что я могу позвонить Ему в любой момент, это невыносимо. Меня бы более порадовали объективные препятствия. Я бы успокоилась и занялась делом, просмотрела бухгалтерский отчет или прочитала, наконец, новый договор с арендодателем. Сейчас я снова наберу Его номер, и снова Он будет недоступен, а так даже лучше, потому что сказать мне нечего.
— То есть ты против отношений типа свинг?
— Разумеется, против. Это вообще не отношения.
— А что?
— Дерьмо это.
— А вот твои же друзья Шухтины так не считают.
— Кто? Шухтины? Да они думают, что свинг — это настольная игра. Типа домино. Поэтому так и не считают… Скажешь тоже, мои друзья Шухтины. Ты еще скажи, что Александра Пахмутова предпочитает свинг.
— При чем тут Александра Пахмутова?
— Ни при чем. Просто ее целую вечность поздравляют с днем рождения. По-моему, уже полгода. И Шухтины тут тоже. Ни при чем.
— А вот и нет. Твои друзья Шухтины вступили в клуб «Восемь цветов радуги», и уверяю тебя, вовсе не забивают там «козла».
