Ни на кого не глядя, словно не слыша устремленные к нему вопли, Звезднокожий легко шагнул вперед и, мягко ступая, пошел к воротам, оставляя позади себя небесные слезы.
— Господь, не покидай нас! Останься! — закричала вслед ему толпа и повалила за ним. Колоколец, робко семеня, тоже побежал, чуть в стороне, просительно заглядывая в светлое любимое лицо. И Угорь, вспомнив, как полчаса назад в него летели брань и камни, тоже решил на всякий случай поспешить и не бросать Звезднокожего одного. Ни на минуту. Он оглянулся. Ужас нерешительно чесал лохматой черной лапой затылок — о чем-то думал. Наконец, и он решился и пошел за толпой. Во дворе Деусаны остался только один человек — несчастный, раздавленный, всеми забытый священник Крестец. Он никак не мог успокоиться и все мучился тем, что не сумел достойно поприветствовать Деуса Брамоса от имени человечества. Горестно взмахнув рукой, он поплелся вслед толпе, волоча по земле тяжелый шлейф мантии и сметая им хрупкие небесные слезы.
И только он шагнул за ворота, над Деусаной посветлело — черная туча заметно сдвинулась в сторону постоялого двора.
По тропе двигалась толпа, во главе которой шествовал странный, невообразимо странный тип. До того странный, что у Крысы даже разболелись глядя на него глаза.
— Эка невидаль, — озадаченно крякнул он, обращаясь к единственному посетителю пивного бара жандарму по прозвищу Кирпич.
— А что там такое? — охотно поинтересовался блюститель порядка.
— Да так… Ничего… Подозрительный… Весьма подозрительный… — задумчиво приподняв верхнюю губу, обнажившую длинные острые зубы, пробормотал Крыса. — Сколько времени нынче, шеф?
Кирпич обстоятельно и деловито полез обеими руками в карман шаровар и извлек из них круглый серый будильник.
— Двенадцать.
— Мда… Странно… Служба еще не кончилась, а все уже идут… И батюшка в мантии тащится…
Кирпич решительно отодвинул недопитую кружку пивной пены, встал и подошел к окну. Зрелище, действительно, было чрезвычайно любопытное.
— Никак сюда собираются? — дивился Крыса. — Ну и дела, однако, затеваются. Поздравляю вас, Кирпич.
— С чем? — туповато осведомился жандарм.
— Ну как же… сегодня вам, похоже, предстоит отличиться.
— М-м?!
— Скажите, если я вам подарю тысячу монет, дадите мне половину?
— Тысячу? Половину? — лицо Кирпича изобразило крайне сосредоточенную мину. Он долго упорно рассчитывал, сколько же останется ему от обещанной тысячи. Наконец, сосчитал.
— Согласен, — выдохнул он.
— Подпишите, — приказал Крыса, и когда Кирпич огрызком карандаша старательно вывел «Ж.К.» в мигом составленной трактирщиком расписке, таинственно прошептал:
— Вон тот, впереди идет, видите? По моему разумению, это — Подонок. Все приметы сходятся. Во-первых, не наш, во-вторых, прихожан со службы увел. И даже батюшку. Только он, говорят, умеет к себе так привязывать… Кто его раз увидит — отойти не может. А за поимку его Хозяин обещал тысячу монет. Вот вам и выгода. Пятьсот — мне — за идею, 500 вам — за все остальное…
— Взять, — рявкнул Кирпич и двинулся к двери.
— Постойте, — окликнул его Крыса. — Не стоит торопиться. Поспешишь — людей насмешишь. Подонка, говорят, силой взять нельзя. Только хитростью. Я понаблюдаю из окошка, да подумаю, как с ним справиться, а вы, пока они дойдут, вполне успеете выпить еще кружку пивца.
Звезднокожий, сопровождаемый прихожанами, вступил во двор, серый и безобразный, из дорожки которого служанка все утро старательно выдирала вросшие в цемент небесные слезы.
Слишком тихо стало во дворе — словно и не люди сюда вошли, а тени. И потемнело в небе, как перед грозой.
Звезднокожий остановился, и тесный круг людей обступил его. Среди них Крыса разглядел и Угря с Колокольцем, и бестелесно-черного незнакомца, от которого все пытались отодвинуться подальше.
— Что там? Еще не пора? — спросил вернувшийся к пивной кружке Кирпич, уже строящий из пятисот монет золотые мосты.
— Тс-с, прошептал Крыса, а про себя подумал, что дело-то, похоже, интересненьким будет, и не тысячью монетами оно выгорает, а и десятью тысячами, пожалуй. Да-да, за Подонком, по рассказам, всякая шваль шляется, а здесь и публика-то необычная — Угорь здесь… Колоколец здесь… батюшка… Брамосом пахнет тут, однако ж, ох, как пахнет Деусом Брамосом!.. — Крыса торопливо перекрестился. — Может, он и не Брамос, конечно, но вполне вероятно и то, что он… ой-ё-ёй, не-ет, нюх у Крысы на такие вещи отменный. Прекрасный нюх у Крысы, слава Брамосу, — Крыса еще раз перекрестился. Теперь вопрос — что же делать в создавшейся ситуации?
Пожалуй, есть три варианта: примкнуть к толпе, остаться нейтральным, или же заложить этого… да нет, все-таки, Брамоса.
Какие проценты выгоды у первого варианта? Царство Небесное — оно, пожалуй, при этом всем светит. Но вот Хозяина-то не проймешь ни Брамосом, ни диамоном. Он сам сатана. Спустит он на эту компанию свою знаменитую свору гончих псов, и на меня в таком случае, разумеется… Можно предупредить Брамоса, чтоб не шел в Поместье, и этим пред ним выслужиться, но он и сам не дурак. У него свои цели. Захочет — не пойдет, а захочет — так и пойдет. Куда смотрит его дорога — никто не знает. А коль пойдет, а я останусь — так вся моя выслуга при мне и останется. Предателем окажусь. Раз предупреждал — значит, знал, что опасно, и в опасности, получается, бросил. М-да… А пойти-то он туда точно пойдет, он такой. Всегда в пасть зверю лезть привык. Да-а… Свора-то уж больно свирепая. Конечно, несколько минут боли стоит Царства Небесного, только не завидую я тому, кто увидит, как смерть на него воочию несется. Не смогу я этого. Силенок не хватит… А жаль. Что-нибудь полегче бы. Эх! Ну, ладно. Возьмем теперь другой вариант — останемся в стороне. Все бы это, конечно, хорошо, но при таком раскладе, конечно, вреда не будет, но ведь и пользы-то тоже никакой. Скука — и всё. Что был Брамос, что нет — всё одно. Все в Царствие Небесное, эти-то подонки безграмотные, подлизы, подлипалы — все они вон толпой встали, все попадут. Один я — Крыса Крысой. Тьфу! А третье — кх-кх, это — предательство, как ни называй. Это деньжата, без спора. Но и ад. И это — тоже без спора. Косточки паленые, мясцо жареное. Тут свора гончих райскими птичками покажется. А может, не покажется? Мда-мда… А если прикинуть так, чтоб мне пошли денежки, а ад — кому другому? Возможно такое? Скажем — ад предоставим Хозяину, а? Я его извещу, чтоб он Брамоса встретил с почетом и с музыкой, а остальное меня не касается — я свое дело сделал. Красивая картинка? Кирпич…
— Да, — рявкнул жандарм.
— Будьте готовы. Надо проводить этого… гостя в Поместье.
Звезднокожий молча стоял посреди двора. Сотни глаз внимательно и робко смотрели на него.
Вдруг словно сдрожь пробежала по его телу, оно покачнулось, как дерево. Наклонившись вправо, Звезднокожий вскинул левую ладонь ко лбу, выгнул руку дугой и стремительно бросил ее вверх. Лицо его замерло с выражением крайней сосредоточенности.
Толпа вздохнула и вновь замерла. Медленно, ни на кого не глядя, Звезднокожий выпрямил тело и заискрилось оно ярче прежнего. Возникла откуда-то из воздуха тихая неуловимая мелодия. Лица людей разгладились, напряжение спало. И только Ужас омрачился и побледнел. Звезднокожий закружился в танце света.
Люди, — звали его руки толпу, — идите ко мне. Я люблю вас. Идите, не бойтесь. Мне нечего вам прощать. Вы чисты и невинны. Идите ко мне, прекрасные мои друзья! Идите все вместе. И будьте все вместе отныне и навсегда. Пусть будет на земле рай. Мои бедные и любимые братья, я люблю вас, и ваши исстрадавшиеся сердца кричат в моей груди болью. Будьте вместе! Не мстите никому. Возьмитесь за руки, и идите, идите, идите… — одна за другой вылетали из глоток людей маленькие черные тучки и, чуть помешкав, уносились стремительно вверх, сливаясь с большой тучей. — Вы заслужили счастье, — пело тело Звезднокожего, — возьмите его, вот оно, здесь, перед вами. Ваше горе искупило все грехи. Берите, берите, берите счастье… Его хватит всем, не смущайтесь, берите. Всем хватит моей любви, друзья мои.
Тяжелая туша раздвинула толпу и вступила на крохотную импровизированную аренку.
— Именем Брамоса, — прорычала туша.
Мелодия исчезла. Легкая судорога волной прокатилась по телу Звезднокожего. Он остановился и внимательно вгляделся в физиономию Кирпича.
— Именем Брамоса, ты арестован за бродяжничество, — тяжелая пятерня жандарма легла на плечо Звезднокожего.
— Эй, полегче, брат, — подал глолос Угорь. — Смотри, как бы я о тебе Хмырю не сказал, что думаю! А моих друзей, учти, твой закон не касается. Они тебе устроят рыбий пир.
— Р-разойдись, — рявкнул Кирпич.
Толпа поколебалась и раздвинулась. Колоколец снова заплакал, причитая и всхлипывая. Побледневший, было, Ужас вновь налился здоровым серо-черным румянцем и обрадованно-суетливо потер друг о друга лапы.
