С таким же приступом в медроту увезли и майора Д. — очень боялся майор не дослужить до пенсии.
08.09.2015
ОУН-УПА и их роль в борьбе с фашистской Германией
В 1994-м году, в небольшом поселке Днепропетровской области, этот вопрос поставил в тупик сначала мою учительницу истории, а потом и весь педагогический совет средней школы во главе с несгибаемой и вечной директрисой Эммой Тимофеевной.
Вопрос родился не сам по себе.
Его еще не вытащили на поверхность общества популисты-политики.
Он еще не стал предметом спекуляций и манипуляций.
Нет.
Он приехал в среднюю школу в конверте с печатями министерства образования Украины, вопросом к выпускному экзамену по истории для учащихся 11-х классов, всего лишь одним из десятка других таких же экзаменационных вопросов.
Выпускной экзамен, аттестационный, а в «А» классе четыре человека на медаль идут, а значит, жди в гости комиссию из района, в полном составе ответственных лиц. Это все понимают?
Понимали все.
Экзамен письменный, вот что особенно плохо. Ладно бы — устный, дети сказали, комиссия посмеялась. Написанная бумага — это вам не шуточки. Мало ли, что понапишут эти дети, а отвечать кому? А если такую бумагу сохранить, и перечитать через год, или через три, а ты в это время еще не на пенсии, а совсем наоборот, на ответственном посту. И какая будет линия партии и правительство касаемо данного вопроса через пару лет с учетом развивающейся независимости? А? Что? Кто выскажется?
ОУН-УПА и их роль? Как она вам видится из 1994-го года?
В учительской запахло корвалолом и валокордином.
Педагогический совет средней школы взмок затылками и тревожно притих.
Ведь еще в 1989-м году, да что там, в 1990-м, да и в 1991-м, как все было понятно и, можно сказать, кристально ясно. Наша главная задача — молотьба и хлебосдача. Хочешь быть передовым — сей квадратногнездовым.
Физрука попросили прекратить демагогию и говорить по сути.
Поступило предложение билет с вопросом не давать. Предложение отвергли, потому что вскрытие пакета будет происходить при комиссии из района и этой же самой комиссией.
Фракция старых коммунистов из числа учителей труда и географии, настоятельно требовала писать по вопросу правду, какую писали в таких экзаменах уже не один десяток лет, от чего она не становилась хуже.
Молодая учительница украинского языка, проработавшая чуть больше полугода и отчаянно краснеющая ушами, предложила дать все-таки возможность детям написать правду, робко имея ввиду совсем не ту правду, о которой кричали из своего угла коммунисты.
Химики советовали вопрос сжечь.
Математики разделились и пытались друг другу что-то доказать, рисуя мелом на доске треугольники и квадраты.
После продолжительных прений, затянувшихся далеко за полночь, было решено похитить билет с экзаменационного стола, пользуясь общей суетой и под прикрытием самых активных членов педсовета.
Утром следующего дня в просторном и чистом классе экзаменационная комиссия вскрыла конверт с билетами по истории, и я, выпускник 11-го класса, претендующий на золотую медаль, с фамилией, начинающейся на букву Б, первым пошел к столу и вытащил, разумеется и конечно, с тем самым вопросом тот самый счастливый билет, который учителя, сгруппировавшиеся вокруг стола, еще не успели выкрасть.
Педсовет тихо ахнул, и коммунисты перекрестились.
— Замер! — прошипела на меня моя учительница истории, когда я сел за парту писать ответ. Она подошла ко мне сбоку и, не наклоняясь, одними губами, направив всю положенную её шёпоту громкость в мою сторону, выдохнула. — Замер! И не двигаться! И чтобы ни буквы в билете!
Как они подменили мне билет, я понял плохо. Помню, как они устроили карусель вокруг комиссии, дергая их в разные стороны каким-то вопросами, подняли всех, стеля на стол скатерть, перевернули вазу с цветами, бегали то ли за тряпкой, то ли за уборщицей, а потом — р-раз! — и у меня уже другой билет, что-то про Сковороду, а ниже про князя Владимира.
После экзамена, потом, я подошел к своей учительнице истории и спросил, какая же в итоге роль ОУН-УПА в борьбе с фашистской Германией?
Она только махнула на меня рукой и побежала в учительскую, с бутылкой коньяка в сумке.
В общем, как на этот вопрос отвечать правильно, меня в школе так и не научили.
09.09.2015
Наблюдая жизнь из-за оградки
Например,
В контору пришли заказывать памятник сын и мать. Он крупный, круглолицый, она сухая и тонкая. Он много говорил, расспрашивал, уточнял, ходил вдоль выставки, зачем-то заглядывал за памятники, трогал ногтем полировку гранита. Она сидела молча, ровная и напряженная, как телеграфный столб, смотрела перед собой близко посаженными черными глазами, похожими на ружейный ствол охотничьей двустволки.
Заказали памятник, его брату, её сыну.
Написали фамилию. Имя. Отчество.
— Сергей Николаевич.
— Петрович, — вдруг сказала мать, продолжая смотреть перед собой. От неожиданности мы даже дернулись.
— Николаевич, — ухмыльнулся брат.
— Петрович, — покачала головой мать.
— Ма, ты чего? Мы Николаевичи. Он Николаевич — нервно засмеялся брат.
— Петрович пиши, — тем же ровным голосом, не глядя на сына, сказала мать. — Петрович. Мне-то лучше знать, какое у него отчество.
Например,
Женщина неопределенного возраста, с морским загаром и чужими белоснежными зубами, попросила написать на памятнике:
— Вот так, косо, через всю плиту пишем — Владимир Петрович.
— А фамилия как?
— Без фамилии.
И смотрит на меня внимательно и строго, как профессор на государственном экзамене в университете.
— Понятно.
Отвечаю так, будто у меня каждый день по десять памятников без фамилий заказывают, а еще десяток и без имен.
— Даты рождения и смерти тоже писать не будем? — интересуюсь.
— Нет, нет. Даты пишем, обязательно пишем.
Дата смерти загадочного Владимира Петровича оказывается в прошедшем десятилетии.
— Давно скончался, — замечаю. — Там что-то уже сделано, на участке?
Женщина начинает елозить на стуле и смущаться.
— Там только крест. Металлический, — наконец выдает она, цедит слова сквозь свои чужие зубы. — Мы долго не решались. Понимаете.
Она делает голос тише и наклоняется ко мне, приближаясь до уровня полной конспирации.
— Понимаете, он работал в КГБ, под руководством того самого. Понимаете.
Говоря — того самого — она показывает глазами на потолок и многозначительно поводит бровями.
— Понимаете, он же работал в отделе борьбы с инакомыслием. Вот мы и не решались долго памятник ставить. Да и сейчас без фамилии решили делать. Чтобы никто не догадался. И не мстил ему. Ведь многие помнят. Понимаете. Многие помнят.
Например,
Мать с сыном заказали памятник и попросили выбить внизу, под датами рождения и смерти, строчку — «От жены и сына…». Через день позвонила их бабушка и попросила добить еще ниже — «От любящей мамы…». Еще через день пришли какие-то люди, привели с собой сына и заставили его указать в договоре, что на тыльной стороне памятника будет выгравировано «От брата и всей его семьи…». Потом, еще через несколько дней, приезжала заказчица и просила дописать строчку «От скорбящих родственников из Днепродзержинска». На тот момент на самом памятнике уже не осталось свободного места, и дописывать пришлось на гранитной тумбе-подставке.
В итоге, когда памятник установили, он был исписан эпитафиями весь, со всех сторон, и походил на недавно освободившегося из зоны рецидивиста, татуированного с головы до ног.
Например,
Пришли заказчики, две женщины, две невестки, и заказали четыре памятника на одно кладбище в области — деду, его жене, его брату и его сыну, то есть бывшему мужу одной из невесток. Высота памятников у всех разная. Деду — 120 см, бабе — 100 см, брату его — 110 см, а сыну его — 130 см. Дня через два одна из невесток приехала сама, а договор на неё был оформлен, и перезаказала. Деду — 100 см, бабе — 80 см, брату деда — 100 см, а сыну — 150 см. Дальше приезжали все подряд, и невестки вдвоем, и невестки с какими-то тетками, толи сестрами деда, толи кумами. У каждого находилась своя версия, какого размера должны быть памятники. Борьба за сантиметры высоты развивалась стремительно. То вперед выходил дед со сто сорока сантиметрами, то его сын, то наоборот, всех опережала бабка, а сын и дед довольствовались ста сантиметрами высоты. Приезжали и какие-то мужики, которые все больше помалкивали и жались по стенам, пока женщины громко сорились, визгливо кричали и ругались матом. Скоро они стали ездить ко мне, как на работу — день через день. Страсти кипели, распугивая прохожих. Закончил весь этот бедлам второй сын деда. Он приехал внезапно, крепкий такой дядька на старом «Крузере», в пиджаке и кепке, зашел в контору и рявкнул на бушующих родственников так, что, кажется, даже каменная свечка, вырезанная на гранитной арке, испуганно затрепетала. Потом, ни на кого не глядя, сын прошел к столу, порвал писанный-переписанный договор и сделал новый заказ — четыре памятника, все высотой 120 см, все с одинаковой резкой креста сбоку, все на одинаковых тумбах, доплатил сразу всю сумму по договору, чтобы уже никто ничего не смог поменять, и ушел, так и не глянув ни разу по сторонам.
