— Главное — результат.
— Не совсем подходящее выражение, как мне кажется. Так чем сегодня займёмся?
— Не вижу энтузиазма.
Ярко светило солнце, а с её лица, как и всегда, не сходила неземная улыбка. Кстати, энтузиазм у меня и правда отсутствовал.
— Начнём с того, что поедем в город.
— Не люблю толпу.
— [Одноклассник, узнавший мой секрет], у тебя есть деньги на проезд? Или поделиться?
— Есть.
В итоге я сломался сразу, и во исполнение её плана мы поехали в город. Как я и опасался, по огромной станции, вобравшей в себя кучу магазинов, сновало достаточное количество людей, чтобы моя застенчивость довела меня до паники.
Моя же спутница держалась молодцом: сутолока вокруг, похоже, нисколько не выбивала её из колеи. Посещавшим меня сомнениям: «Она что, правда умирает?» места уже не оставалось — Сакура как-то показала мне официальные справки.
Пройдя через турникет, она уверенно двинулась сквозь вскипавшие людские волны. Я следовал за ней, стараясь не отставать. Когда мы спустились в метро и толпа немного поредела, мне наконец удалось узнать у неё цель сегодняшнего путешествия.
— Сперва — жареное мясо!
— Жареное мясо? Но ведь пока день!
— А вечером у него какой-то другой вкус?
— Увы, я не настолько зациклен на мясе, чтобы подмечать отличия по времени.
— Значит, возражений нет. А я хочу жареного мяса.
— Я, вообще-то, в десять часов позавтракал.
— Ну и ладно. Кто не любит жареное мясо?
— А поболтать со мной ты не хочешь?
Судя по всему, она не хотела.
Сопротивляться было бесполезно, и вот я уже сидел напротив неё, а между нами стояла настоящая глиняная жаровня. Я и правда свыкся с ролью тростниковой лодки во власти течения. В полупустом ресторане было темновато, но отдельные светильники над каждым столиком позволяли нам без особой на то нужды лучше видеть друг друга.
К нам тут же подошёл молодой официант, чтобы принять заказ. Я оробел, а моя спутница, словно излагая выученное математическое доказательство, бойко произнесла:
— Самое дорогое, что у вас есть.
— Постой-ка, у меня нет столько денег!
— Ничего, я заплачу́. Итак, «ешь сколько влезет»[3], самый дорогой вариант, на двоих. Из напитков — улун[4]. Тебя устроит?
Заворожённый её напором, я кивнул, а официант, будто опасаясь, что она передумает, торопливо повторил заказ и удалился.
— Ой, что будет!
— Я потом верну. Обещаю.
— Говорю же — не парься. Всё за мой счёт. Я раньше подрабатывала, скопила денег, и их надо потратить.
«Пока я не умерла». Этого она не сказала, но, наверное, подразумевала.
— Ещё хуже. Трать на что-нибудь более осмысленное!
— Я и трачу! Одной жареное мясо есть скучно. А я готова заплатить, чтобы стало веселей.
— И всё-таки…
— Простите, что заставили ждать. Вот ваши напитки.
Официант с улуном появился, как по волшебству, ровно в тот момент, когда я запнулся. Мне почудилось, будто она нарочно его позвала, чтобы прервать разговор о деньгах. Такая у неё была хитрая улыбка.
Вслед за чаем принесли мясное ассорти. Скажу откровенно: выглядели эти красиво разложенные куски аппетитно и дорого. Кажется, такое мясо называют мраморным. На красном фоне ярко выступали белые прожилки жира, и казалось, его можно есть даже сырым. Меня многие осудили бы за подобные мысли.
Решётка над жаровней раскалилась более чем достаточно, и моя спутница с видимым наслаждением положила на неё мясной ломоть. От приятного скворчания и щекочущего ноздри запаха у меня заныло под ложечкой. Растущему школьнику голод не победить, и я положил кусок для себя. На разогретой до высокой температуры решётке мясо высшего сорта зажарилось мигом.
— Приступим! А-ам!
— Приступим. Да, на вкус ничего.
— И это всё впечатление? Не «обалдеть как вкусно»? Наверное, перед смертью я стала сентиментальнее…
Нет, конечно же, мясо было восхитительным. Просто сказывалась разница в темпераментах.
— Объедение! Богачи, наверное, только таким и питаются.
— Богачи, скорее всего, не ходят в рестораны с меню «ешь сколько влезет».
— Пожалуй. Даже жалко их — столько вкуснотищи!
— Они и так могут что угодно есть от пуза.
Я не особо проголодался, и тем не менее порцию на двоих мы умяли в мгновение ока. Сакура взяла лежавшее на краю стола меню и придирчиво его изучала, выбирая добавку.
— Есть предпочтения?
— Полагаюсь на тебя.
Ответ вполне в моём духе.
Она молча подняла руку, и возле столика в ту же секунду возник официант — он будто неотрывно за нами наблюдал. Меня такая преданность делу несколько покоробила, а распорядительница пира, глянув на меня краем глаза, бегло продиктовала заказ:
— Сычуг, матка, прямая кишка, сетка, рубец, сердце, пищевод, аорта, лёгкие, книжка, сладкое.
— Стоп, стоп, стоп! Ты что заказываешь? — мне было неловко мешать работе официанта, но в её словах отсутствовал привычный смысл, и я не сдержался: — Книжка? Какая книжка?
— Из желудка, разумеется![5] Да, всё, что я назвала, — по одной порции на каждого.
Выслушав её, официант улыбнулся и поспешил оставить нас одних.
— Как ты сказала — сычуг? Это что, блюдо из сыча?
— Так ты не знал? Это всё названия частей говяжьей туши. Люблю потроха!
— В смысле — внутренности? Как смешно, однако, обозвали некоторые части коровы!
— А у людей разве нет? Вот в английском funny bone[6] — «смешная кость».
— Не знаю, где это.
— Кстати, «сладкое» — это железы, включая поджелудочную.
— Неужели поедание коровьих кишок — часть твоего лечения?
— Нет, просто они мне нравятся. Спроси о моём любимом блюде, и я отвечу — потроха. Моя любовь — внутренние органы!
— Что же ответить на это гордое признание?
— Я забыла заказать рис. Взять?
— Не надо.
Вскоре нам принесли большое блюдо со всеми заказанными ею внутренностями. От их вида, ещё более гротескного, чем я себе представлял, у меня практически пропал аппетит.
Послав официанта за белым рисом, Сакура увлечённо принялась раскладывать внутренности на решётке жаровни. Ничего не поделаешь, пришлось помочь.
— Смотри, этот поджарился!
Она не смогла равнодушно взирать на то, что я сторонюсь этого безобразного месива, и, не спрашивая согласия, положила на мою тарелку нечто белое, булькающее, испещрённое дырками. Мои убеждения запрещали мне транжирить еду, и я с опаской отправил кусок в рот.
— Вкусно ведь?
По правде сказать, он и жевался хорошо, и пах приятно, и оказался куда вкуснее, чем я ожидал, однако изнутри поднялось странное чувство обиды — будто меня провели, и я ограничился кивком. Она, как обычно, беспричинно улыбалась.
Я заметил, что у неё кончился чай, подозвал официанта и попросил у него ещё улуна и немного обычного мяса.
Я в основном ел мясо, она — требуху. Иногда я тоже клал себе кусочек, и она смотрела на меня с раздражающей ухмылкой. В такие моменты я делал вид, будто жевать заботливо приготовленные ею внутренности — занудная обязаловка, она стонала от досады, а мне становилось легче на душе.
— Не хочу кремации, — предложила она очевидно неподходящую для случая тему, пока мы с удовольствием угощались жареным мясом.
— Что, прости?
Я мог ослышаться и на всякий случай переспросил. Она с серьёзным видом повторила:
— Не хочу кремации. Вот если бы меня после смерти зажарили…
— Ничего, что мы тут едим жареное мясо?
— А то ведь пропаду из этого мира насовсем. Как бы уговорить остальных меня съесть?
— Давай доедим, а уж после обсудим, как избавиться от трупа.
— Ты мог бы съесть мою поджелудочную!
— Ты меня слышишь?
— В некоторых странах есть поверье: если тебя съедят люди, твоя душа продолжит жить в них.
Похоже, ни черта она не слышала. Или слышала, но не слушала? Скорее второе.
— Не прокатит?
— Не прокатит. По этическим соображениям. Не знаю, как по юридическим, надо проверять.
