Уильям тоже частенько навещал, каждый раз выуживая для нас информацию о секретных разработках (да, у медиков тоже имеется подполье), которые баловали тусклыми проблесками надежды. Удивительно, на что готовы пойти люди, борясь с недугом. «Вот если бы слетать в Балтимор и попробовать новую иммунную терапию, наши проблемы решились бы навсегда!» Легко просто примириться с неизбежным, верить и торговаться — куда тяжелее. В наше время ученые возлагают серьезные надежды на стволовые клетки, но семь лет назад такого и в помине не было — полный ноль. Мать с Лесли тоже принимали посильное участие: главным образом нанося визиты.
У меня в загашнике тоже имелось одно средство, самое действенное: кипа книг по сельскому хозяйству, о котором Джереми мог бесконечно слушать. Бывало, он лежал в полной прострации, и ему ничего не хотелось делать, а я читала вслух о плюсах и минусах запашки люцерны, необходимых процедурах для поросят, которые отказываются сосать, о преимуществах аренды кукурузников для обзора земли с неба. На подоконнике у нас была своя небольшая ферма: ползучие бобы и редис в разнообразных пенопластовых емкостях. Если меня когда-нибудь пригласят на телевикторину и выпадет тема «сельское хозяйство», я как нечего делать выиграю их хваленый микроавтобус со встроенным телекомплексом от «Уорнер Бразерс».
Так, посмотрим, чем я здесь занимаюсь: призвала на помощь медицину и науку, лишь бы отклониться от главной темы. От способности, благодаря которой мой сын был самим собой, единственным в своем роде: о его видениях, о его… Боже, не знаю, как вам заблагорассудится их называть. Как бы там ни было, а Джереми действительно видел что-то сверхъестественное. И точка.
Однажды я читала журнал, как вдруг сын сказал:
— Ты их видишь?
— Что? — не поняла я.
— Здесь, прямо перед нами, в воздухе висят металлические трубки.
— Трубки?
— Да, такие укладывают вдоль дорог для дренажа. Они плавают прямо перед нами. А теперь входят в меня. У меня все тело в дырах. Туннели. — Он рассказывал, а сам смотрел в потолок.
Я записывала за ним.
— Что ты еще видишь?
— Вижу землю, но тени не отбрасываю. Вместо нее льется свет.
— А еще?
— Зашел в темную комнату. Передо мной висит планета. Земля. Она примерно с тебя ростом. Светится, как на старом фильме, снятом НАСА. Висит прямо посреди комнаты.
— И что с ней происходит?
— Ничего. Наш шарик парит в свободном полете. Если подойти и дунуть, можно вызвать ураган где угодно, в любой точке планеты. Я потрогал Антарктику. Холодная. А теперь смотрю на свои пальцы.
— Продолжай.
— Земля такая яркая — у меня руки красные на просвет.
— Так.
Джереми на какое-то время умолк.
— Что-нибудь еще видишь? — поинтересовалась я.
— Все. Больше ничего.
— Попытайся.
Через пару секунд он проговорил:
— Мам, я никогда тебя по-настоящему не узнаю. Ты тоже это понимаешь?
— Понимаю.
— Надо было связаться с тобой раньше.
— Чепуха.
— У меня больше не будет картинок в голове. — Я хотела возразить, но он продолжил: — Нет, мам. Все кончено. Теперь твоя очередь.
— Я не умею.
— Ошибаешься. Если уж ты передала мне это глупое пение наоборот, то я даже не сомневаюсь — у тебя в голове есть кое-какие картинки.
Дело было к вечеру, в один из рабочих дней; я пару раз глубоко вдохнула и закрыла глаза. Джереми сказал:
— Попробуй отыскать фермеров.
Я попыталась.
Что мы видим, когда закрываем глаза? Все и ничего. Мне всегда хотелось узнать, что чувствуют слепые от рождения. Какие им снятся сны? Они ощущают звуки или изменения температуры? Кто-нибудь это изучал?
По понятным причинам с той поры я много думала о том, может ли мне что-нибудь «привидеться». Начнем с того, что, на мой взгляд, только люди могут отделить сон от грез наяву. Будь ты львенком, медузой или папоротником — ты не отличишь бодрствование от сна. Мне кажется, что еще несколько тысяч лет назад люди тоже так считали. А потом появился человек, который разрушил замкнутый круг и раскрыл разницу между двумя мирами. Несколько сотен лет люди свыкались с мыслью, что жизнь наяву и мечта — две совершенно разные вещи. И этого бы не случилось без того, первого «Джереми».
А после произошло еще кое-что. Имея представление о мире мечты и реальной жизни, мы еще не подозревали о прошлом, настоящем и будущем. Был день, снова день, и день за ним.
завтра = вчера = сегодня = то же самое = всегда
Наверняка не обошлось без первопроходца, который совершил основополагающий скачок, — того, кто рассказал остальным о существовании места, где нас нет и где все не так, как мы привыкли. Из-за мысли о будущем жизнь людей изменилась. Их потомки стали жить по-другому, лучше. Мы научились прилагать ум к действию и усовершенствовали способы выполнения задач. И это людям открыл такой же человек, как Джереми.
А потом пришел еще кто-то и рассказал нашим предкам, что существуют не только жизнь и смерть, а еще и жизнь после смерти. Вещатель, Джереми. Мой сын был рожден сказителем, и теперь он решил переложить свою задачу на меня.
В тот день в гостиной я пообещала ему сделать все, чтобы увидеть фермеров. На успех я и не надеялась.
Клаус Кертец сказал:
— Ты ведь узнаешь меня, Элизабет, правда?
— Нет. — Я изо всех сил пыталась сохранить самообладание. Не забывайте, я не помню, как был зачат Джереми. Что, если этот человек насильник? Или я забеременела по своему преступному согласию? Я не имею права никого судить. Главное: он подарил мне сына. Цель не оправдывает средства, но Лиз Данн однажды дала жизнь. И если я хочу услышать правду о той ночи в Риме, придется сохранять внешнее спокойствие. Обвинения и слезы ни к чему не приведут, а меня уже тошнило от пустоты и незнания.
Как и говорил Райнер, Клаус оказался безумно хорош собой, а с красивыми людьми всегда трудно разговаривать. Такому человеку хочешь понравиться — и приходится из кожи вон лезть, изображая равнодушие. Мы, люди, — убогие поверхностные существа.
Клаус пожал мне руку, и у меня на миг даже колени подогнулись. Как долго мы ждем от жизни подобных моментов, а когда они наконец снисходят на нас, проваливаем их, как и все остальное. Чтобы я цепенела от чужого взгляда? Да ни за что! А тут вдруг на тебе. Глупая, глупая Лиззи. Он сказал:
— Вы меня не узнаете. Я так и думал. Как печально… А вот я помню вас очень хорошо.
То, что меня запомнили, — уже само по себе неожиданность, но чтобы ХОРОШО?!
— А еще что вы запомнили?
— Все. Та поездка в Рим… Родителям ведь было все равно, куда нас отправить — они собирались отдохнуть в Скандинавии без чад. Так что никакой образовательной программы то путешествие не предполагало. Как вы выражаетесь, «пьянки-гулянки». Вам понравился Рим?
— Да.
— Но меня вы не помните?
— Нет.
Клаус взглянул на Райнера.
— Герр Байер, насколько я понимаю, это вы разыскали Элизабет?
— Совершенно верно.
— Пусть вы ее нашли, да только объясните, ради Бога, зачем было тащить ее сюда? Элизабет… — он посмотрел в мою сторону, — …счастливая ночь из далекого прошлого.
— По долгу службы я обязан отслеживать все возможные зацепки.
— Зацепки? И к чему же ведет эта зацепка? — Клаус повернулся ко мне. — Элизабет, почему вы проделали этот путь в Вену из самой Канады? Ведь вы до сих пор там живете, верно?
— Да.
— Неужели вы приехали только, чтобы взглянуть на человека, которого даже не помните? Ничего не понимаю.
Мне показалось преждевременным рассказывать про Джереми. Я не находила нужных слов, сама не осознавая, чего мне хочется больше: убить этого человека или обцеловать его и ткнуться языком в ухо.
Он почти обезумел оттого, что я его не помнила. Спросил меня:
— Что такого заманчивого поведал обо мне мистер Байер?
Я ответила:
— Немногое. Что вы… домогаетесь женщин на религиозной почве. Хотя я, наверное, неточно выразилась. Ну, вы и так понимаете, о чем я.
— Ах да, конечно. Только, видите ли, я этим больше не занимаюсь.
Тут в разговор вклинился Райнер:
— То есть как это, больше не занимаетесь?
— Мне прописали лекарство. Пароксетин. Я его принимаю уже три недели, и та часть мозга, которая побуждала меня к навязчивым состояниям, дезактивирована.
Райнер колебался.
— Чушь собачья, repp Кертец.
— Если хотите проверить, то, пожалуйста, проверьте. Сегодня утром я увидел двух из своих прежних… хм… подруг и спокойно прошел мимо. У меня даже не возникло желания с ними разговаривать. Мне поставили диагноз обсессивно-компульсивное расстройство — навязчивый невроз, а современная медицина располагает всеми необходимыми средствами для его лечения. А то пятнадцать лет фрейдистской психотерапии, золотые годы — коту под хвост, и ничего… Теперь же глотаешь таблетку, и — вуаля! Я такой же нормальный человек, как и все. Скажите, Элизабет, у вас есть знакомые, которые не могут спокойно уйти из дома — беспрестанно возвращаются, чтобы проверить, выключена ли плита?
