Днем перед открытием она провела последний смотр.
Перила, камин и более крупные картины были украшены венками из остролиста, перевязанными красными лентами. Везде горели свечи. Серебряные подносы, уставленные бокалами, будут разносить две нанятые официантки. Рождественскую елку Адель поставила у камина, густо увешала стеклянными шарами, в которых отражался свет, а под нее положила груды подарков. Не настоящих подарков, а книг из дома, которые она завернула в бумагу веселых расцветок. Она приобрела долгоиграющую пластинку Джонни Мэтиса — рождественские песни, которые будут звучать достаточно громко, чтобы создавать праздничную атмосферу, но в то же время ненавязчиво.
Все было идеально. Адель купила облегающее черное платье с открытыми плечами и пуговицами со стразами. Волосы она уложила накануне — они немного отросли, и парикмахер сделал ей челку, а остальные пышно начесал, и Адель стала немного похожа на Джеки Онассис.
Уильям подошел, чтобы помочь застегнуть нитку жемчуга, которую Адель выбрала к платью. Когда это было сделано, она посмотрела на себя в зеркало. И осталась довольна своим видом. Уильям поцеловал ее в шею.
— Я очень горжусь тобой, — снова сказал он ей.
Прием имел оглушительный успех. Пришло, кажется, даже больше людей, чем она пригласила. К счастью, миссис Моррис настояла на том, чтобы приготовить все в двойном количестве. Мысль о том, что может кончиться еда, ужасала миссис Моррис. Несколько человек купили картины. Адель охватили радость и возбуждение. У нее все получится. Галерея будет пользоваться успехом.
А потом она увидела в другом конце помещения Джека. Ее сердце забилось чуть быстрее, но это был не тот мощный шквал чувств, который обычно вызывал у Адели вид Джека. Она была спокойна и готова с ним поговорить. Она будет учтива и безмятежна.
Затем она заметила, что он не один. С ним была Розамунда. Больше некому. Конечно, она была восхитительна. Темные, коротко подстриженные волосы, сливочная кожа и темно-синие глаза — необычное сочетание, выделявшее ее из толпы. На Розамунде было красное платье, очень ей шедшее, а в ушах — серьги с сапфирами.
Спокойствие Адели сменилось паникой. От пылавшего в галерее камина было слишком жарко, а она еще выпила два стакана пунша. Джек вел к ней Розамунду. Адель понятия не имела, что говорить и делать.
Джек, разумеется, был, как всегда, обходителен.
— Моя дорогая, веселого Рождества. И мои поздравления. Это триумф.
Адель с трудом пробормотала слова благодарности, и в этот момент Джек увлек вперед свою жену.
— Дорогая, — проговорил он. — Это Адель Расселл. Адель, это моя жена Розамунда.
Розамунда была сдержанна, безупречна, элегантна. Встретившись с Аделью взглядом, она на долю секунды дольше, чем необходимо, задержала руку Адели в своей, чтобы просто утвердить над ней свое превосходство. Рядом с ней Адель почувствовала себя великаншей-людоедкой. Черное платье для коктейлей, которое ранее казалось столь удачным, заставило ее почувствовать себя немолодой, толстой и немодной.
Подошел Уильям, и Адель поспешно его представила.
— Какая у вас умная жена, — произнес Джек. — Я не сомневаюсь, что эту галерею ждет огромный успех. У вашей жены верный глаз.
— Что ж, она трудилась не покладая рук, — ответил Уильям. — Она заслуживает достигнутого успеха.
Адель пришла в ярость. Они говорили о ней, как будто ее не было рядом. Розамунда улыбнулась ей. Адель не поняла, было ли это проявлением солидарности или насмешкой. Розамунда была чистой страницей. Красивой, чистой страницей.
— Прошу прощения, — вспомнила о вежливости Адель. — Я должна обойти присутствующих.
Адель на пять минут заперлась в туалете, чтобы собраться с силами. Как ей могло прийти в голову, что она справится с ситуацией, когда ее бывший любовник окажется в одной комнате с ее мужем? Было мучением слушать, как они, посмеиваясь, рассуждают о ее достижениях. И она ни за что не подумала бы, что он привезет с собой Розамунду. Но вот — привез. Сейчас Рождество. Время вечеринок. Почему бы не привезти? От волнения у Адели вспотели ладони. Какой она была идиоткой. Сама себе все это устроила, по глупости и беспечности послав приглашение.
Она вышла из туалета и глубоко вздохнула, готовая снова смешаться с гостями. Присутствующие не выказывали желания уйти. Уровень шума повысился еще на несколько децибелов. Стало еще жарче.
Когда Адель почувствовала прикосновение пальца к своему затылку, она едва не потеряла сознание.
— Я по тебе скучал.
Она ощутила аромат «Зизонии». Его палец двинулся по кругу, нежно массируя кожу. С каждым поворотом Адель слабела все больше.
— Прекрати, — сказала она. Ну конечно, она этого не хотела.
Джек стоял ровно позади нее. Адель почувствовала тепло его тела, когда он заговорил, наклонившись к ее уху.
— Я совершил ужасную ошибку, — сказал он. — Я не сознавал, как много ты для меня значишь. Ты нужна мне, Адель.
О Боже! Именно эти слова она так хотела услышать все то время, что они были вместе. Когда он предпочитал мучить ее.
— Мне больше никто не нужен, — продолжал он. — Я хочу тебя. Ты для меня все.
Сколько же раз она мечтала услышать, как он это говорит.
— Слишком поздно, Джек, — сказала Адель. — Все кончено. Вернуться я не могу. Я теперь счастлива.
— Нет, — возразил он. И был прав. Она могла прикинуться перед собой, что довольна, но никакие похвалы Уильяма не вызывали в ней такого трепета, как те слова, которые Джек шептал ей на ухо. Или ощущения, которые пробуждали лежавшие на ее талии руки Джека.
— Прошу, не надо, — взмолилась Адель, но ничего не сделала, чтобы освободиться из его рук.
— Поедем со мной в Венецию, — попросил он. — Весной. Мне нужно навестить нескольких клиентов, повидаться кое с кем из художников. Мы сможем побыть вместе. Только ты и я.
Адель закрыла глаза. Это было настоящей пыткой. Как могла она подумать, что Джек не станет ее искушать? Он был слишком эгоистичен, чтобы не попытаться заманить ее назад, просто чтобы доказать, что может это.
— Абсолютно исключено, — выдавила из себя Адель.
— Я еду в Париж. В начале апреля. У тебя вдоволь времени, чтобы сразиться со своей совестью и найти предлог.
Он провел пальцем по ее позвоночнику, остановившись у верхнего края платья. Затем ушел, вернулся в толчею вечеринки, оставив Адель едва стоявшей на ногах.
Через десять минут он и Розамунда вынырнули из толпы и подошли к ней попрощаться.
— Счастливого Рождества! — проговорила Розамунда, холодно целуя Адель в щеку.
— Пусть идет снег, пусть идет снег, пусть идет снег! — пел Джонни Мэтис.
Последние гости разошлись в начале первого. Адель и Уильям вышли из галереи и заперли ее. Адель договорилась с миссис Моррис, чтобы та прибралась там на следующий день. Домработница рада будет дополнительным деньгам на рождественские подарки внукам.
В спальне Уильям болтал об успехе вечера, обсуждал гостей и убранство галереи, но в итоге тоже умолк, почувствовав, что Адель не склонна к разговору.
— Дорогой, прости, пожалуйста, — обратилась к нему Адель. — Я вымотана до предела, да и пунш оказался чрезмерно крепким. Давай поговорим об этом утром. Я мечтаю только добраться до постели.
В ванной комнате Адель наконец дала волю слезам всего на несколько минут, иначе она просто умерла бы, сдерживая их. Умылась холодной водой и понадеялась, что Уильям ничего не заметит.
Джек сказал, что скучал по ней. Джек сказал, что она ему нужна. Джек сказал, что она значит для него больше, чем кто бы то ни было. Прежде эти слова стали бы сбывшейся мечтой. Теперь она лишь хотела забыть их. Она не могла вернуться к тревоге, мучению и безумию.
С чувством безысходности Адель свернулась в постели клубочком. Как следует отчитала себя. Сейчас Рождество. Рождество предназначено для семьи, для сыновей. Она не испортит его своей прежней глупостью. Ей нужно оставить свои ошибки в прошлом и смотреть вперед, в новый год. Нет необходимости принимать решение. Оно очевидно. «Раз и навсегда забудь о Джеке Моллое и никогда больше не поддавайся искушению встречи с ним».
Было пять часов, и вот-вот должен был наступить рассвет. Небо из темно-синего постепенно делалось дымчато-серым, пока «Восточный экспресс» плавно катил вдоль Цюрихского озера — огромного, спокойного водного пространства лунного цвета. Все хоть сколько-нибудь разумные обитатели домов на его берегах еще спали, как и большинство пассажиров поезда. За исключением очень немногих, кого мучила бессонница. Или кто привык рано вставать. Или кого одолевали какие-то мысли.
Бетт открыла дверь своего купе и тихонько вышла в коридор. Как ни пыталась, заснуть она не смогла. Койка у нее была очень удобная, но девушка не могла отвлечься от своих мыслей. Они снова и снова возникали у нее в голове. То она убеждала себя, что все будет хорошо, что ей не о чем беспокоиться. А в следующую минуту в панике просыпалась в холодном поту. Наконец Бетт решила встать.
