Марлон Брандо - Тигр Железного моря

Они отправились в бар на Эскорт-стрит, недалеко от порта. Энни помнил старую Манилу, когда этой улицы еще не существовало. Макинтош пил только пиво, более крепкие напитки его желудок теперь не выдерживал. Энни же «приговорил» два стаканчика шнапса с лимонным соком — бармен назвал коктейль «Пушкой Круппа», — пока Стодди вспоминал Сан-Франциско. Неожиданно в памяти Энни произошел странный всплеск, словно события тридцатилетней давности происходили вчера.

Раньше такого с Энни не случалось, и он отнес это на счет того чудовищного пойла, что ему пришлось отведать во время посвящения в Праведные герои. Стодди Макинтош заговорил о старике, который заставил «Хайленд Глен» хлебать воду кормой к западу и югу от коварного мыса. Дело было в октябре, огромные волны высотой не менее шестидесяти футов накатывали на черные обледенелые скалы мыса Горн в желании поглотить их навечно.

Картина стояла у Энни перед глазами. Он видел, как эти волны откатывались от берега, словно их оттягивала назад огромная невидимая рука. И когда клипер разорвал подошву волны, Энни увидел сквозь влажный туман (такой же, как и на рифах острова Пратас, только более холодный), как рулевое колесо «Хайленд Глен» разлетелось в щепки, лопнула крышка люка на верхней палубе, а рулевого выбросило на сорок футов вперед. Крича от боли в сломанном бедре, он уцепился за опору, борясь за жизнь с безжалостным морем. Волны гуляли по корме. Двоих смыло за борт, разодранные в клочья паруса развевались белыми вымпелами, как на корабле самого дьявола. Но через шестьдесят восемь дней они все же добрались до Ливерпуля, сохранив в целости корпус парусного судна, и выгрузили две с половиной тонны медной руды. Сейчас Энни не просто вспомнил это событие, а будто увидел все в деталях.

Китай все глубже погружался в хаос. Четвертая дивизия Шестой националистической армии, большую часть которой составляли коммунисты, захватила Нанкин, и генерал Чэн отдал своим солдатам на разграбление все иностранные консульства, компании и миссионерские организации. Американский консул сообщил об опасности на эсминцы «Ноа» и «Рестон», и они обстреляли город со стороны реки, перекрыв улицы завесами из шрапнели. Стоявший на якоре «Эмеральд», огромный британский эсминец, обстреляли из винтовок, и один матрос был убит. В ответ эсминец открыл огонь по городу из своих мощных орудий. Газеты коммунистов утверждали, что в результате этого обстрела погибли тысячи китайцев. «Чужеземные дьяволы» настаивали на нескольких дюжинах. Неделей позже в Шанхае, занятом Двадцать четвертой националистической армией генералиссимуса Чан Кайши, великий военачальник атаковал коммунистическую милицию. Вооруженные маузерами и пулеметами, милиционеры бежали по улицам, а бойцы генералиссимуса убили их столько, сколько смогли. Уличные бои шли несколько дней. Самые убежденные коммунисты засели в красных уголках и на заводах, отбиваясь до последнего патрона.

Но для Энни, игравшего в домино со старшим механиком Дэвидом Могденом в кают-компании, в первый вечер по выходе из Манилы — 29 мая, — все, что происходило в порту их назначения, казалось чем-то далеким и нереальным. Торговля продолжалась, в регионе сосредоточились британские и американские военно-морские силы, моря больше не были территорией Китая, они принадлежали Западу. Кроме того, было время сна, и, возможно, попасть в Шанхай Энни не доведется. Он лично наблюдал, как на девятом пирсе за пару часов до отплытия в трюмы загрузили без малого пять тонн серебра (в каждом деревянном ящике по четыре сотни фунтов). И пассажиров на борт село много, но Энни они не интересовали. Он был весь сосредоточен на своей работе.

Третьим помощником капитана на «Чжоу Фа» работал Питер Сточ — препротивный парень. Это был во всех смыслах типичный англичанин с чопорно поджатыми губами, каких обычно изображали на карикатурах, но родившийся в Австралии, в портовом городе Аделаида. Его безупречно белый китель нелепо перетягивал форменный тканый ремень Королевского военно-морского флота, а портупею оттягивал огромный, сорокачетырехмиллиметровый, ковбойского вида кольт. В те дни это был самый мощный револьвер. Энни подозревал, что Сточ настоящий фанатик, но вдобавок он был еще и достаточно тупым.

Сразу после завтрака, за час до отплытия — в расписании оно было назначено на десять ноль-ноль, — Сточ был на своем посту. На него, как на младшего вахтенного помощника капитана, была возложена обязанность «ловца голубей». На китайском сленге слово «голубь» означало «бизнес». Этим же именем назывались небольшие партии палубного груза, который портовые грузчики проносили на борт за определенную мзду. Этот груз никак не отражался в декларации, то есть провозился беспошлинно. Борьба с подобной практикой и входила в обязанности «ловца голубей». До последней минуты перед отплытием он следил за каждой единицей палубного груза и за пассажирами третьего класса, с которыми неизменно спорил, что считать «багажом», а что «грузом».

Сточ с удовольствием исполнял эти обязанности. А что, собственно говоря, было в этом плохого? С большим пистолетом на обтянутой белым кителем талии и с грузовой декларацией в руках он важно прохаживался по грузовой палубе, исследуя узлы, бесформенные картонные коробки и деревянные клети с курами, которых китайцы таскали с собой повсюду. Чаще всего ему приходилось вступать в перепалку с престарелыми бабушками и их малолетними внучками, поскольку в основном именно такие женщины несли ответственность за семейный багаж.

Энни стоял, облокотившись о борт палубы «А». Внизу, на девятом пирсе, четыре сикха (охранники «Чжоу Фа») вместе с парой филиппинских полицейских проверяли наличие оружия у пассажиров третьего класса. Все знали, что это глупая формальность. Например, женщин вообще не обыскивали. Если оружие планировали тайно доставить на борт, то его уже доставили, официально задекларировав под видом груза или багажа. Ни один здравомыслящий пират не стал бы прятать пистолеты в куриных клетях, а ружья у старух под юбками, для того чтобы их обнаружил какой-нибудь усердный «ловец голубей».

В восемь пятнадцать, тяжело пыхтя, подъехали два больших фургона, сопровождаемые двумя полицейскими на мотоциклах с колясками и «форд» с парой ребят из банка. Кавалькада остановилась напротив трюма номер два, но погрузка должна была производиться не там. Серебро поднимали на борт собственной лебедкой, отказавшись от электрического подъемного крана, гордости фирмы «Лусон Стивидоринг».

Информация мадам Лай оказалась достоверной. Серебро не было внесено в общую грузовую декларацию. Его отправка была запланирована на следующий за «Чжоу Фа» рейс 10 июня агентом «Баттефилд энд Сквайрс». Таковы были меры безопасности, чтобы ввести в заблуждение пиратских осведомителей. Слитки и монеты редко перевозились в соответствии с запланированными датами, а если такое и происходило, то в целях безопасности, так как нарушение сложившейся практики сбивало пиратов с толку. Но осведомители мадам Лай отлично знали все эти хитрости. Ей была известна точная дата отправки серебра.

Каждый деревянный ящик весил около четырехсот фунтов, и Энни определил эквивалент — шесть слитков серебра. Ящиков было двадцать восемь. Энни считал их, как свою собственность. Мадам Лай говорила, что серебра будет более четырех с половиной тонн, это подтвердили мистер Чун и Тин. Столько и было.

Двадцать восемь ящиков опустилось на главную палубу, затем их погрузили на тележки и отвезли в сейф, который находился как раз под рубкой, другими словами, поместили в «цитадель». Это была большая каюта, доступ в которую обеспечивала единственная двойная стальная дверь. Серебро заняло половину каюты, разместившись рядом с особо ценными вещами пассажиров.

Энни спустился вниз и несколько минут наблюдал за тем, как укладывались серебряные слитки. При этом присутствовали первый помощник капитана Макинтош и судовой эконом Гарри Стоукс. Часть дня Энни провел в их компании, затем продолжил слоняться по судну, но мысли о деле не покидали его ни на минуту.

Импорт и экспорт серебра был крупным и очень таинственным бизнесом в Китае. Основу китайской экономики — если таковая вообще была — составляло серебро. Китайцы во все времена ценили его выше золота (как в практическом, так и в мистическом смысле). Китайская унция серебра, таел, являлась расчетной единицей во всех серьезных сделках.

Довольно-таки странно, но особо крупных запасов серебра на территории Китая не было, однако в течение пяти тысяч лет непрестанное пополнение серебра считалось делом первостепенной важности для Императоров-Драконов. Первая опиумная война против Британии началась в основном из-за того, что императора обеспокоил вывоз из страны большого количества серебра в качестве оплаты за опиум. Китай был крупнейшим рынком холодновато-белого металла, отблеска Луны. В глазах китайцев золото просто не могло с ним сравниться.