Господи боже!.. — Черновский дрожащей рукой затушил в пепельнице сигарету, спрыгнул со стола и подошел к жене.
— Ну-ну!.. — приговаривал он, прижимая к груди плачущую женщину и ласково поглаживая ее по волосам. — Успокойся!.. Все будет хорошо. Мы же любим друг друга.
* * *
С этого дня жизнь Глеба Черновского... даже не изменилась. Она превратилась в сущий ад!! Он думал теперь об этих чертовых ножницах постоянно. Днем и ночью. Засыпал и просыпался с одной только этой мыслью. Буквально сходил с ума!
Сознавать, что твоя жизнь находится в чьих-то руках, в руках постороннего человека, было невыносимо! Ну, пусть не постороннего, пусть даже самого родного, близкого и любимого — все равно! Это сейчас он близкий и любимый — а завтра?..
Черновский ловил себе на этой мысли и ужасался.
Я же ее люблю! Люблю!! — с отчаяньем твердил себе он. — Как же я могу о ней так думать?! Сомневаться!
Но все это было бесполезно. Сомнения не исчезали. Более того, они с каждым днем все усиливались и усиливались. Росли, как снежный ком!
Да, я ее, конечно, люблю... — оправдывался перед собой Черновский. — Но все мы живые люди! Жизнь есть жизнь. Всякое бывает! А вдруг она меня завтра разлюбит? Полюбит другого. А я ей буду мешать. Что тогда? К тому же эти деньги... Черт! Что я такое думаю?! — спохватывался он, но остановиться было уже невозможно. Клубок продолжал разматываться.
К тому же деньги были действительно очень весомым аргументом. Очень! И никуда от него было не деться. Миллион долларов это вам!.. Это миллион долларов. Да за такие деньги!.. И если я вдруг умру — все они ей одной достанутся. Целиком! Н-да... А если она вдруг влюбится или даже просто любовника себе заведет... Н-да..
И т. д. и т. п. Главное, было начать. А там уж!.. Услужливое воображение охотно подсказывало вариант за вариантом, рисовало убедительнейшие картины, одна кошмарнее другой. Дело пошло!
Не прошло и месяца, как Черновского было не узнать. Из прежнего сильного, спокойного и уверенного в себе человека, мужчины, он превратился в какое-то мрачное, подозрительное существо, злобное и раздражительное. К тому же втайне боящееся своей жены. Да, как ни стыдно ему было себе в этом признаться, но Черновский своей жены теперь действительно боялся. Боялся — и все! И ничего не мог с собой поделать. Да и как тут не бояться, когда..! Как в фильме. Чик! — и ты уже на небесах. Одно легкое движение руки — и брюки превращаются... брюки превращаются... Вжик!.. Да черт меня побери совсем!!
Черновский мучительно искал выхода из сложившейся ситуации. Но выхода не было. Выход был только один. Щелк!.. Либо он, либо она.
Этим, наверное, все и кончится, — все чаще и чаще мрачно думал он. — Рано или поздно. Если я раньше просто с ума не сойду!!
Каждое утро начиналось теперь у Черновского с того, что он с фальшивой улыбкой спрашивал у жены, любит ли она его? И потом в течение дня задавал этот вопрос обычно еще раз сто. Он прекрасно понимал, что поступает неправильно, что надоедает жене, что только сам все портит! — были же у них замечательные отношения, ну и надо просто вести себя как раньше! — но удержаться было выше его сил. Каждый день вечером он клялся себе больше этого не делать, и каждое утро все начиналось сначала. «Дорогая, ты меня любишь?» И так ежедневно, через каждые десять минут.
Неудивительно, что жена от него скоро просто шарахаться стала и смотреть, похоже, как на какого-то полусвихнувшегося полудурка.
Поведение жены вообще представлялось Черновскому в высшей степени таинственным, и это беспокоило его еще больше. Он все пытался угадать, что происходит у нее на душе — и не мог. Она была для него теперь каким-то сфинксом. Абсолютно открыта и в то же время абсолютно непроницаема. И при всем том спокойна, как удав. Как удавиха. Если есть, конечно, у этих удавов женский род.
Ни с какими глупыми вопросами, по крайней мере, к мужу она не приставала. Любит он ее или не любит. Вообще она вела себя как прежде. Как будто вообще ничего и не было. Никаких дьяволов и никаких ножниц. Такое впечатление, что она вообще о них забыла. О всех этих невероятных событиях.
И, тем не менее, Черновский ловил иногда на себе ее странный взгляд. Непонятный какой-то... Застывший.
Когда Черновский в первый раз случайно его подметил, он перепугался до дрожи. Кого-то она ему в этот момент напоминала, только он никак не мог понять, кого...
В то же день он сбивчиво и путанно наплел и насочинял жене целую историю про то, что ночью, мол, ему сегодня опять приснился тот... дьявол... И он, Черновский, поинтересовался у него, а что будет, если ниточку перерезать? Сразу, мол, человек умрет? И дьявол сказал, что нет. Не сразу. Быстро, за несколько секунд, но не сразу. А вот тот, у кого нить перерезали, это сразу почувствует! («И наверняка сразу же отомстит! Тоже твою перережет», — именно эту мысль подспудно и пытался всеми силами внушить жене Черновский. Чтобы хоть как-то подстраховаться. Ради этого он весь этот балаган со сном и затеял.)
Непонятно, поверила ли во всю эту белиберду Ксения, но, во всяком случае, она ничего не сказала. Просто молча выслушала мужа и задумчиво кивнула. Она вообще последнее время стала какая-то неразговорчивая. В основном молчала и все о чем-то думала, думала...
О чем??!!.. Как от меня половчее избавиться?! — Черновского эта мысль просто с ума сводила! — И кого же она мне все-таки напоминает?.. Так вот.., когда тайком на меня смотрит и думает, что я ее не вижу?.. Ну, кого???!!!
* * *
Прошел еще месяц. Отношения между Черновским и женой окончательно разрушились. Превратились в руины. В грязь и мусор. Нет, внешне-то все было хорошо и благопристойно, но вот внутренняя связь — исчезла. Нить порвалась! («Нить»! — угрюмо усмехался Черновский. — Опять нить...) Раньше это была семья, а теперь просто два человека, живущих зачем-то вместе. Хотя почему «зачем-то»?!.. Скованные одной цепью! Миллионом и ножницами... Но долго так продолжаться, естественно, не могло. Надо было что-то делать.
Разводиться надо! — тоскливо думал Черновский. — Вот что. Поделить миллион и разбежаться. А то все вообще бог знает чем закончится! Мы же сейчас как собаки на сене. Каждый и сам не живет, и другому не дает. А так, разойдешься — и каждый своей жизнью заживет.
Но мысль, что Ксения уедет куда-то, исчезнет вместе с ниточкой его судьбы, вызывала у Черновского панический ужас.
Так она хоть на глазах. Я хоть ее настроение вижу. Контролирую хоть как-то!.. (Это была иллюзия, и Черновский и сам это отлично понимал. Чего он там «контролирует»?!..) А так что будет?!.. Нет уж!.. Пусть уж лучше на виду.
Да и, кроме того, сам он не решался заводить разговора о разводе. Просто боялся. Кто ее знает, как она это все воспримет? Женщины же вообще к этой теме очень болезненно относятся. Любовь-морковь... Вот если бы она сама!..
Но сама Ксения никаких подобных разговоров не заводила. И, похоже, даже и не собиралась. Во всяком случае, даже намеков никаких с ее стороны не было. Как будто ничего и не происходило.
Так оно шло себе и шло. Прошел еще месяц. Наконец, Черновский почувствовал, что больше не выдерживает. Еще чуть-чуть, и он сорвется. Ксению теперь он просто ненавидел. Боялся и ненавидел.
Он не решался теперь выпить лишнюю рюмку, задержаться с друзьями... О женщинах речи вообще не шло! Какие там «женщины»!! Он и взгляд-то бросить теперь в чью-либо сторону боялся! А вдруг ОНА заметит, и ЕЙ не понравится?.. И она — рассердится?!.. И тогда она... А-а!.. Пропади все пропадом! Черти бы ее побрали!! И чего это она все время молчит?! А?.. Наверняка ведь что-то замышляет! Или уже замыслила. Непонятно только, что.
Может... самому?.. — все чаще и чаще начинал задумываться Черновский. — А?.. Раз и!.. Чик!.. Нет человека — нет проблемы.
Но вот просто так, взять и убить свою жену он все же пока не мог.
За что?! Она же мне все-таки ничего плохого не сделала. Это я сам себе все напридумывал. С перепугу. Всякие страсти-мордасти себе насочинял. Что она на меня как-то не так смотрит, а значит, мол, убить собирается.
Пока только я ей всякие козни строю. А что у нее в голове — неизвестно. Может, она меня любит до сих пор? Что, убивать человека только за то, что он косо на тебя посмотрел? Что я, нелюдь, что ль, какой? Чикатило?
Поначалу все эти уговоры действовали, но чем дальше, тем меньше. Да и, думая постоянно об этом радикальном варианте, Черновский постепенно к нему привык, и он уже не казался ему теперь таким уж прямо ужасным и аморальным. Фактически он уже для него созрел. Оставалось только найти повод. Окончательно уверить себя в том, что он прав. Что иначе просто нельзя. Что это она сама!..
И Черновский этот повод, конечно же, нашел.
В один прекрасный день он объявил жене, что ему снова приснился тот же мужчина. Ну, дьявол или кто он там. И сообщил ему, что все, мол, Глеб Ефимович, испытание закончено! Вы его с женой с честью выдержали, поздравляю! И все у вас теперь исчезнет! («В смысле, ножницы эти проклятые и нить! А миллион-то останется!» — тут же поспешил пояснить Черновский, видя, как изменилось лицо Ксении.)
