Управились за неделю. Ворюгу-завгара только и видели!
«Горючку» по старым документам разбросали с ювелирной точностью.
«Сармак» — пять штук чистой «капусты» были получены так, чтобы комар носа не подточил. Четыре — полковнику, одну — Рафику. От полковника. На будущую свадьбу.
Освободившуюся двухкомнатную квартиру отдали новому начальнику всей самодвижущейся техники колонии — «вольняшке» Рифкату Шаяхметовичу Алимханову.
Рафик собственноручно отремонтировал квартирку, а Гамлет Степанович приказал ОВС — Отделу вещевого снабжения — обставить квартиру только новой мебелью.
Люди, понимаешь, жизнь с нуля начинают, можно сказать! С любви…
Шофера для полковника Хачикяна отбирал сам Рифкат Шаяхметович. По личным делам осужденных за преступления на транспорте. И нашел!
Водитель московского Четвертого таксомоторного парка шофер первого класса, стаж работы на автотранспорте — тридцать один год, Ефим Миронович Погребец выезжал с пассажирами от Киевского вокзала по зеленому сигналу светофора на Дорогомиловскую набережную и столкнулся с пролетавшим по красному сигналу светофора правительственным кортежем из нескольких кремлевских длинных черных машин и многозначительно подмигивающих разноцветными глазками милицейских автомобилей.
Бронированный кортеж руководителей партии и правительства даже не остановился. Только взахлеб сиренами затявкали, будто стая охотничьих псов, и матом обложили через громкоговорители. Хорошо еще, что пальбу не открыли!
А Ефим Миронович вместе со всеми своими пассажирами оказался в ЦИТО — Центральном институте травматологии и ортопедии.
Один пассажир умер, так и не придя в сознание. Его жена с ребенком как-то, слава богу, выкарабкались, а Ефим Миронович через три недели вышел на костылях из ЦИТО и послушно прихромал в народный суд Киевского района столицы. Где и выяснил, что он, оказывается, уже осужден сроком на четыре года лишения свободы в колонии общего режима…
— Доктор! Доктор!!! Ну сделайте же что-нибудь! Он не двигается! Он внезапно замолчал и… Он умер?..
— Он спит, герр Теплов.
— Этого не может быть! Он только что со мной разговаривал. Он не дышит…
— Дышит. Он очень устал и внезапно заснул. В этом обезболивающем много снотворного. Не волнуйтесь, спите. Не стоит разговаривать ночью. Вот он и глаза открыл. Как вы себя чувствуете, герр Коган?
— Что он спросил, Кирилл? Тебе плохо? Да, Кира?..
— Нет. Со мной все в порядке. Я думал… Мне показалось… Простите, доктор. Я очень испугался.
Русские слова расталкивали немецкие, путались, переплетались, разрушали фразу, делали ее бессмысленной…
— Не нервничайте, герр Теплов. Погасите свет и постарайтесь уснуть. Спокойной ночи, герр Коган…
…Почти стаял снег. Солнце, как и положено в этих краях, стало уходить за горизонт всего лишь на пять восьмых. Его оставшаяся часть перестала прятаться за черту, отделяющую небо от земли, и, наплевав на все часовые стрелки, беспомощно утверждающие, что сейчас глубокая ночь, сотворила постоянный утренний рассвет во всем северном мире.
И если это дурацкое глобальное потепление все-таки не изменит вселенную, то так будет и в дальнейшем.
Точно так, как это было тридцать пять лет тому назад…
…когда Ниночка Алимханова (в девичестве — «Озерова») зашла в холодную гаражную ремонтную зону, осторожно огляделась и тихо сказала:
— Я беременна, Рафик.
О, черт побери…
Сколь раз в жизни Рафик читал в почтенной классической и не очень почтенной литературе о реакции какого-нибудь персонажа мужского пола на подобное сообщение, адресованное ему лично персонажем женского рода — непременным участником подобных драматических событий.
Набор и разновидность мужских реакций на такое известие были невелики. От бурного и несколько театрализованного проявления «внезапно» свалившегося счастья, будто предварительная техническая часть процесса зачатия не предполагала в конце концов подобной фразы… до откровенной досады и вдрызг испортившегося настроения персонажа мужского пола.
Это два основных драматургически выверенных хода в почти пиковом состоянии небольшого частного спектаклика для двух исполнителей.
Оба основных хода, движущих действие, имели несколько сюжетных «подвариантов». Например — предложение немедленно сделать аборт или уж совсем хамская фраза: «А ты уверена, что это от меня?»
После чего спрашивающего нужно немедленно бить по голове чем-нибудь тяжелым, чтобы привести его к глубоко осознанному чувству грядущего отцовства.
Хорошо бы этот разговор происходил в районе кухни. Или, что еще лучше — в самой кухне. Тогда нужно это делать сковородой. Она тяжелая, и у нее есть ручка, что гарантирует удобство производимого действия, а также сообщает сковороде силу и точность удара…
Но поступать так имеет смысл лишь только тогда, когда беременный персонаж свято убежден в собственной адресной правоте. Любая ошибка оскорбленной дамы и удар сковородой автоматически переходят в разряд «немотивированных бытовых преступлений» и, как говорят юристы своим замечательным языком, «Умышленное легкое телесное повреждение, подпадающее под статью 112, часть 1, УК РСФСР 1964 года — «Лишение свободы сроком до одного года…».
Остальные драматургические «подварианты» — как положительные, так и отрицательные, столь банально похожи друг на друга и так качественно и количественно ограничены, что перечислять их — задача неблагодарная и никчемная.
Рифкат Шаяхметович Алимханов не вписывался ни в один из вышеперечисленных примеров.
Во-первых, он неожиданно для самого себя женился на натуральной «девице» — чему был несказанно удивлен сам.
Во-вторых, хамство Рафику Алимханову было вообще не свойственно.
А в-третьих, именно в момент Ниночкиного сообщения Рафик возрождал к жизни свою первую деловую профессию времен существования знаменитой послевоенной толкучки на Обводном канале в родном Ленинграде, давшую Алимханову стойкую блатную кликуху — Рафик-мотоциклист.
Он тщетно пытался собрать один прекрасный мотоцикл с коляской из деталей трех в прошлом ржавых развалюх единой модели, купленных в разное время за копейки на барахолках Котласа и Сольвычегодска.
Поэтому руки у него были грязные, комбинезон в краске и масле и обнять Ниночку он не мог.
Он просто потянулся к ней, чмокнул куда-то в район носа и верхней губы и строго сказал:
— Теперь от меня — ни на шаг. Пока лед не стает… и вообще! Не дай бог — поскользнешься. И без теплой куртки на улицу не выскакивай. Весной простудиться — плевое дело…
Один из самых больших утепленных финских щитовых бараков зоны представлял собою гигантскую столовую для заключенных, кухню, все подсобки и продуктовые склады, усиленные двойными дверями, решетками на окнах и отдельным постом охраны для «данного» пищеблока.
В этой же столовой при незначительной смене декораций — в смысле перестановки столов и скамеек — проводились и всякие клубные «культурно-массовые мероприятия»: приезд областного начальства, заседание выездной сессии суда — кому убавить срок, кому прибавить…
А также редкая «развлекаловка»: концерт насмерть перепуганной, разножанровой артистической бригады какой-нибудь областной филармонии, бодрящие фильмы типа «Волга-Волга», «Цирк», «Свинарка и пастух»…
Особенной любовью пользовались «Кубанские казаки». На экране бурлила, пела и плясала феерически счастливая жизнь ряженых советских селян, от глотки до причинного места увешанных орденами и медалями, купающихся в глазированном изобилии небывалой собственной продукции.
Фильм шел под несмолкаемый злобный матерный хохот бывших оголодавших колхозников, ныне — наполовину сытых заключенных, почти поголовно страдающих цингой и туберкулезом.
После просмотра такого кино «кум», он же «оперуполномоченный КГБ» или чего-то там еще, каждый раз писал докладную записку замполиту с просьбой больше не показывать такие фильмы, ибо «данная комедия», помимо веселья, может вызвать и взрыв возмущенного неповиновения, что всегда заразительно и для остальных слоев осужденного контингента.
Вот к этому же бараку — средоточию жизненных и нравственных сил заключенных, приводимых сюда строем, — Рифкат Алимханов, совместно с несколькими заключенными автослесарями, и пристроил помещение для нового «центра культурного досуга» — библиотеки.
С отоплением и служебным туалетом. С горячей и холодной водой из общего пищеблока. С небольшим кабинетиком для работы и отдыха заведующей библиотекой — вольнонаемной Алимхановой Н. В.
