— Выкиньте его, — коротко отреагировал Президент.
3.
Прошел месяц, но образ прекрасной дочери Президента не оставлял меня.
Я — сапожник, чиню обувь разных калибров и мастей.
И вот ставлю я молнию на дамские сапоги, а вспоминаю ножки Василисы. Прибиваю стальные подковки на сбитые каблуки, а сам вижу чудесный стан, туго стянутый корсетом.
Извелся я, истерзался.
Как мне попасть опять в Кремль?
До следующего весеннего равноденствия целый год!
Не вытерплю я, сойду в могилу либо от безумия, либо от горького пристрастия к Зеленому змею.
Когда я уж совсем извелся, пошел на Страстной бульвар в церковь к своему духовнику.
Все рассказал батюшке.
А тот предлагает:
— Когда человеческий дух воспаряет в любви, он становится подобен крылатой птице Феникс. С крыльями разбросанными по обе стороны. И машет и машет он оными! Машет и машет!
Вскрикнул тут я радостно и опрометью бросился к себе домой, сооружать из клейстера и легкого картона могучие крылья.
Старт я назначил на завтра, с крыши ГУМа.
4.
Перелетел я Кремлевские стены и сразу попал в объятия ненаглядной Василисы.
Прилегли мы сразу на декоративный лужок подле Грановитой палаты.
Я целую Василису один раз, она меня трижды; я ее трижды, она даже со счета сбивается.
Но тут помрачнела Кремлевская территория. Затряслись прозрачные стекла в министерских кабинетах.
Набежала волна пахучего воздуха.
Это из своих покоев вышел Президент Российской Федерации.
Скрутил он из газеты “Коммерсантъ” козью ножку, дыхнул американским забористым табачком “Манхеттен”, и только тогда приметил дочурку со мной, сапожником Сережей Курочкиным.
А мы так увлеклись, что ничего не замечаем, знай, милуемся.
Помрачнел Президент.
Тихохонько подошел к голубкам, т. е. к нам, да как схватит меня за левую лодыжку, да как подъемлет меня к самым Кремлевским небесам.
— Ты кто таков? — нечеловеческим голосом ревет Президент. — Отвечай, каналья, или же я тебя о горюч-камень головкой твоея шмякну!
— Я — Сережа Курочкин, — уже не без робости ответствую я. — Сапожник с Савеловского вокзала.
— Да как ты посмел, — ревет Президент, — в мои священные покои ворваться-вломиться?! Да как ты посмел мою белокрылую лебедку-дочурку на зеленой полянке валандать?!
— Да я женюсь на нея! — не без гордости лепечу я.
— В острог его, — через зубы приказал Президент прискакавшим охранникам. — Пусть он, щучий сын, там за год-другой в полное сознание придет.
5.
И вот сижу я в Кремлевском остроге, да и уже недобрым словом поминаю крылья, занесшие меня через красную стену, да и полюбовницу, вольно или невольно заманившую.
Вдруг, что такое?
Скрипят тюремные дубовые ступени.
Предо мной вырастает, как гора, как гранитный остров в океане, сам Президент Российской Федерации.
Осторожненько опускается на край панцирной кровати, с подозрением и легким любопытством глядит на сидельца, то есть на меня, Сережу Курочкина.
— Ну, как здеся кормят? — подмигнув, спрашивает.
— Ничего, — бодро отвечаю. — Сегодня, к примеру, свиную требуху давали, под острым соусом “Чили”.
— Добре, — улыбнулся Президент, надолго задумался, а потом сурово сдвинув брови, продолжил: — Девка моя, Василисушка, тебя, подлеца, все не может из своей головки выкинуть. Замуж хочет.
— Что ж, я согласен! — мужественно играю я желваками.
— Да ведь я не согласен, я! — со слезами в голосе ревёт Президент и тут же задумчиво осекается. — Задам я тебе, Серж, три загадки. Ответишь, твое счастье. Не ответишь, вечно в остроге будешь свиную требуху под соусом “Чили” кушать.
6.
— Ну отвечай мне, Курочкин, курицын сын, — потер свои мощные ладони Президент, — что на свете всего больше?
— Вы, господин Президент, — тут же ответил я. Университетское образование позволяет мне на любой вопрос отвечать сходу.
— А почему не Солнце?
— Солнце — далеко, вы — рядом.
— Добре, — удивился Президент. — Ну, а скажи мне тогда, что всего ярче?
— Вы, господин Президент.
— А почему не Солнце?
— Оно — вона где, а вы — вот, тута!
— Верно, — сверкнул очами Президент. — Ну и тогда ответствуй мне, со всей присущей тебе искрометной искренностью, что всего теплее?
— Вы, господин Президент.
— Почему не Солнце?
— Оно на ночь спать ложится, а вы даже во тьме кромешной сограждан государственной мыслью греете.
— Верно! — воскликнул Президент и радостно продолжил: — Быть по сему! — повернулся на пятке и молодцеватой походкой вышел из острожьего неказистого помещения.
7.
Там и свадьба подоспела.
Вот уж год как я со своей Василисой живу в мире и согласии.
У нас карапуз народился.
Назвали его в честь Президента — Святогором.
Славный мальчишечка!
В часы досуга Святогорчик все ползает по могучим коленям Президента, и в его, младенчика, пока еще маленькой голове уже сейчас, наверняка, роятся мысли о государственном переустройстве России.
Кстати, меня Президент назначил главным российским сапожником.
Должность ответственная!
Я то и дело выезжаю в дальние командировки, инспектирую обувные заводы, и со светлой тоской вспоминаю на чужбине беззаботное время своего жениховства, когда мы с Василисонькой все гуляли у Кремлевских прудов, а иногда, не без успеха, тягали на донку золотых сазанов из Москва-реки.
Капсула 10. ПРИНЦИП “ДОМИНО”
1.
Павла Сикорского избили.
Проломили череп.
Кое-как Паша дополз из реанимации домой, в Марьину Рощу. Весь в крови, рубашка, как военный френч, в бурых пятнах, с забинтованной головой… В шесть утра, поприветствовал подъездную старушку. Та, чуть не рухнула от впечатлений.
Вошел Павел домой, и сразу на кровать. А подушка, зараза, перьями колет. Стал Паша взбивать подушку, шов лопнул, и на пол вывалилась груда перьев.
Паша бочком в туалет, за веником. Распахнул дверь. Поднялся сквозняк. Перья снежным вихрем забурлили в воздухе, щедро облепили окровавленную рубаху.
Плюнул гражданин Сикорский на веник. Сел на кухне. Весь в крови и перьях.
О жизни задумался.
Она Павла не радовала.
Работу он потерял. Попал под сокращение.
Хотел отыграться у судьбы, пошел в казино.
Проиграл старенькую “Ауди”.
Жена, Дуся, назвав его “козлом”, умотала к теще, в Мариуполь.
Остался Паша, как перст, один.
Горько!
А тут еще по башке саданули.
И, самое обидное, Павел не помнит кто. Как это было? Обнаружил себя на каталке ночью, в реанимации.
Вскочил со скорбной постели, туфель нет, сперли.
Позже сестричка, добрая душа, дала ему какие-то пожеванные тапочки. В них Паша и добрел домой. В ноябре-то!
Ладно тапочки. Но сочащаяся из башки кровь, дурацкие перья… Обидно до слез!
Если бы он перед катастрофой с черепом не наклюкался бы пива, причем крепленого, с ним бы ничего не случилось.
По крайней мере, он бы все помнил.
“Завязал!” — яростно приказал себе Павел.
2.
На выручку паше пришел родной брат, Коля.
Он жил на Кипре, трудился в компьютерной фирме.
Коля через нарочного передал 1000$.
Эти денежки и спасли Пашу.
Он приобрел лекарства, а когда прорезался аппетит, купил и витаминной еды.
Через пару недель смог читать. Открыл душеспасительную литературу Льва Толстого, Достоевского, Кафку, и ужаснулся.
Не так он жил!
Ни даром он и работу потерял, и “Ауди” в карты продул. И жены красавицы, Дуськи, лишился.
За грехи!
В конце концов, и череп проломили супостаты.
Наука!
Не греши, собака! Будь человеком!
3.
Через пару-тройку месяцев Павел Иванович Сикорский оклемался, деньги брата закончились, нужно было искать работу.
Кинулся Паша ходить по фирмам. Все спокойно узнает, интеллигентно расспрашивает.
Работенка-то есть, но не ахти какая. Мура работенка!
Ни граммулички Павел не пьет, а раньше бы, до удара, наклюкался б до поросячьего визга.
Вдруг звонок. Из Мариуполя. Жена! Дуська!
— Я о твоем черепе, Павлуша, от брата Коли узнала. Почему молчал? Кому и спасать, как ни жене?
— Да ты же вроде… М-м-м…
— Хватит мычать! Я еду! На работу пока не устроился?… Вот! У меня к тебе есть бизнес-предложение.
— Дусенька! Солнце мое!
— Жди меня! Не рыпайся!
4.
Приехала Дуська.
Красы неписаной. На азовских арбузах-баклажанах отъелась. Рыбьим жиром сосуды-капиляры прочистила.
Щеки пунцовые. Глаза голубым огнем полыхают.
Обняла Пашу лаконично, словно размолвки и не было, изложила суть дела.
