Порывисто дыша от возбуждения, Володя сообщил:
— Тут у них деньги. Вот такая куча!
— Ясно: где деньги, там и драка.
— Собака разбилась, а в ней все сотняги, сотняги!
— Да не ври ты, не ври, — завыла тетка. — Девчонка по копейке собирала, греха себе не чуяла.
— Сами уроды и детей своих уродуете.
— Главное, они Ваську запутать хотят, — пояснил Володя.
— А ну, расскажи.
Володя рассказал. Елена Карповна спросила:
— Где он?
— Его уже нет.
— Как это нет?
— А так. Убежал он. Капитон, вы сами знаете, какой.
— Знаю я Капитошку. С Васькой он — воин. А так трус, каких мало.
— Елена Карповна, — вдруг подал свой голос дядя, — давай с тобой по-доброму договоримся.
— Сиди, асмодей, на ворованном да помалкивай, — сурово протрубила Еления.
— Ах, зачем же так сурьезничать? Давайте по-суседски…
— Ты уж не купить ли меня надумал?
— Зачем такие слова? — Гурий поднялся и на всякий случай отошел подальше от суровой старухи. К его мягким стеганым брюкам, перепачканным раздавленным гипсом, плотно пристала пятирублевая бумажка, похожая на сизую заплату.
Тетка сейчас же сорвала с себя фартук и начала торопливо складывать в него деньги.
— А ты чего стоишь! — крикнула она на Таю. — Помогай.
— Зачем такие слова? — проговорил Гурий. — Ну, ладно, открылись тут у меня кое-какие деньжонки. Частная, значит, собственность. А если у тебя поискать? Побольше найдется, я думаю. Да поценнее.
— Что ты мелешь! Какие у меня деньги?
— Зачем деньги? У тебя другая собственность. Всякие ценные вещички скупаешь, да все прячешь, все прячешь. Накапливаешь. Одинаково мы с тобой безобразные. Так что красотой-то своей не выхваляйся.
Наступила тишина. Темное лицо Елены Карповны сморщилось, будто она раскусила кислую ягоду. Володе показалось невероятным, что дядя, который никого так не боялся, как своей соседки, вдруг перестал ее бояться и даже сказал ей что-то такое, отчего она сразу сморщилась.
А что он сказал? В каком преступлении уличил ее? И тут ему вспомнилась темная комната, отгороженная от всех глухими ставнями. И там в пыли, среди нафталинного запаха томится белый лебедь. Он рвется ввысь и никак не может взлететь. А сколько красивых вещей спрятано там еще!
И дядя не побоялся сказать об этом. Верно: сказал он, когда самого прижали. С перепугу. Но все же сказал.
А вот Володя смолчал.
Наконец Еления пришла в себя и твердо проговорила!
— С тобою. Гурий, я об этом говорить не намерена. Ничего ты не поймешь все равно. И на одну доску с тобой не стану. У меня ворованной пылинки не найдешь. Да что я говорю-то с тобой…
Она, по-прежнему грозная и величественная, наступала на дядю, но он твердо стоял перед ней и гулко, словно бил в большой барабан, смеялся:
— Гу-гу-гу-гу…
— И не ответчица я перед тобой. Перед таким!
— Верно! — продолжая смеяться, восхищенно воскликнул дядя. — Все верно говоришь. Грешник перед грешником не ответчик. Грешников бог судит.
— Да что ты взвеселился-то не по-веселому?
— Ты кто? — грохотал дядя. — Я, ладно, вор, а ты кто?
— Сказала я тебе: не замахивайся!
Но дядя вдруг на весь дом возгласил:
— Паучиха ты, вот кто!
— Не дури, Гурий. Не дури!
— А, не любишь… Паучиха!
Володе показалось, что сейчас они сделались очень похожими, эти совершенно разные люди. В самом деле, оба они большие, горластые пугают друг друга сердитыми словами, но почему-то никому не страшно, а, скорее всего, смешно. Еления гудит, как в трубу, а дядя бухает в барабан. Смешно и потому, наверное, не страшно.
Отряхивая деньги от гипсовой пыли, тетка проныла:
— Ох, да замолчали бы вы… Народ, гляди-ка, набежит.
Тая кидала в подол мелкие денежки, словно ягодки, и, поглядывая на расшумевшихся взрослых, украдкой посмеивалась. Володя подумал, что она над ним смеется, и тогда он решил показать ей, что он тут никого не боится, и, как мог громче, крикнул:
— Замолчите вы все сейчас же! Все дяде Васе расскажу.
Он совсем и не собирался кричать на взрослых, но как-то все получилось само собой. И он не ожидал, что сразу наступит тишина, что Тая перестанет смеяться и взглянет на него с уважением, а тетка так пронзительно ахнет, будто ей прищемили дверью ногу.
Тяжело дыша, Елена Карповна отступила к двери, словно ее больше всех испугала Володина угроза, и прошептала на всю комнату:
— Лебеденочек! — но тут же снова выпрямилась и по-прежнему грозно прогудела, указывая на Володю: — Вот перед кем я в ответе!
Володя растерялся: почему она считает его самым главным и почему все здесь вдруг послушались его и примолкли? Может быть, они испугались дяди Васи? Но ведь никто не знает, кто это дядя Вася.
А Еления повторила:
— Перед тобой, Володимир, отвечу за все. Как твой дед наказывал, так и отвечу.
Дядя снова сел на сундук и проворчал:
— Ясно, он всего дедова имения наследник.
— Ты даже не понял, Гурий, какие верные слова ты сейчас сказал, — прогудела Еления. — Он — наследник. И Васька наследник. И вот, — она указала на Таю, — тоже наследница.
— Эх ты, куда отпрыгнула, — засмеялся дядя, — слыхали мы эдакие-то слова на агитпункте.
— Разве тебя агитпунктом прошибешь?
— Это наследство умственное, как вроде царство небесное.
— Ах, да все равно тебе не понять!
— Где там, мы люди серые…
— Не ломайся. От Капитошки научился. А ты пойми, я все свое собранное им оставлю. Пусть владеют. А ты что оставишь?
И снова Володя не выдержал и вставил свое слово:
— Нам сейчас надо, а не потом. А вы все в темницу свою прячете. Зачем?
— Вот вопрос! — так и взвился дядя, стремительно срываясь с сундука. — Молодец, племянник! Давай ее, давай!
— А ты бы не подскакивал, Гурий, — посоветовала Еления и, глядя на Володю, невесело закончила: — Сказала — отвечу, придет время, ничего не утаю.
Наверное, время, которое наметила она для ответа, еще не пришло, потому что она повернулась и тихо пошла к Двери. Но не успела Еления Карповна открыть ее, как в прихожей послышались уверенные шаги, голоса и прозвучал чей-то короткий, открытый смех. Этот смех сразу успокоил Володю, но все остальные вдруг притихли и со страхом оглянулись на дверь.
Дверь распахнулась, на пороге стоял лейтенант Василий Андреевич. У него было такое веселое лицо, что всем сразу стало ясно, кто это там смеялся.
— Твоя квартира, Володя? — спросил он.
— Наша с мамой.
— Разрешишь войти?
— А то! Я что ли собственник?
— Правильно! — сказал Василий Андреевич и подмигнул всем присутствующим, словно собираясь рассказать что-то очень смешное.
— Ну, Гурий Валерьянович, давай казну делить. Пошли в твою квартиру. Севастьянов, — обратился он к милиционеру, — проводи хозяйку, помоги ей.
В дядиной комнате Василий Андреевич усадил всех по местам и начал считать деньги. Ему помогала Елена Карподна и еще один знакомый Володе, дедушка Филипьев из дома напротив.
Дядя сидел в переднем углу и все время так громко вздыхал, будто из футбольного мяча выпускали весь воздух сразу. А тетка, тихонько подвывая, совалась, как слепая, из угла в угол и неизвестно для чего переставляла с места на место табуретки, вещи на комоде и цветы на подоконниках.
На Володю с Таей никто не обращал никакого внимания, и они смирно посиживали на пороге и только опасливо поглядывали на милиционера Севастьянова. Но он на них и не смотрел, а просто сидел себе в сторонке и о чем-то думал.
Василий Андреевич, не торопясь, считал деньги и тоже ни на кого не смотрел. Он и на тетку не посмотрел, когда она схватила голубую кадушку с пальмой, пытаясь и ее куда-то переставить.
— Севастьянов, — сказал Василий Андреевич, — подсоби хозяйке.
Милиционер встал, взял кадушку, осторожно поставил на пол около своего стула и опять уселся на свое место.
Дядя выпустил из себя весь воздух, а тетка ушла подвывать за печку.
Когда деньги были сосчитаны и убраны, Севастьянов, ни слова не говоря, поставил на стол пальму и приподнял ее за ствол вместе с землей.
— Есть, — сказал Василий Андреевич, заглядывая в кадушку. — Вы, Гурий Валерьянович, просто фокусник.
И вытащил из-под пальмы сверток, обмотанный прорезиненной материей. В свертке тоже оказались деньги.
Но дядя сидел и, казалось, ничего не видел и не понимал. Он окончательно обалдел и немного пришел в себя только тогда, когда все уже было кончено и все ушли.
И Володя совсем уже собирался уходить, но тут как раз явился Капитон. Его толстое, красное лицо так налилось горячей кровью, что казалось, будто оно светится.
— Что здесь было? — прохрипел он.
