Николай смутился. Он считал, что продвинулся далеко благодаря этому контакту, и поначалу даже подозревал, что именно Леночка была инициатором знакомства с Алексом. Пока он искал, что сказать – чтобы оставить за собой последнее слово в важном разговоре, Лена затянула нотацию:
– Неужели тебе, такому образованному, серьезному человеку, не ясно, что здесь нет и не может быть никаких сторон, ни твоей, ни чьей-то другой, природа следит за нами – как мы выполняем придуманную ею программу: если хорошо, награждает счастьем, если плохо – штрафует тоской. А ты как думаешь, по головке тебя погладят или под зад ногой?
– Честно говоря, мне на это глубочайше наплевать.
– Ну и зря, должна сказать, очень зря тебе наплевать! Потому что, кроме этой награды, других не бывает, и ждать от жизни большего не приходится. Ты можешь смеяться над теми, кто ищет для счастья: пункт первый – денег, пункт второй – секса, пункт третий – власти, но они по крайней мере действуют в соответствии с тем, что в них заложено, даже если путают цель со средствами. А ты… Все вы такие умные сначала, а потом всю жизнь ноете, будто вас обокрали.
Леночка говорила серьезно, с запалом, а глаза щурила хитро, словно хотела не переубедить его, а только раздразнить.
– Не воображай, что я о тебе. За тебя я ответственности не несу и не переживаю, выбрал второй пункт – могу только пожелать успехов на этом тернистом пути.
– Можно тебя спросить, Лена. Только честно: у тебя будут неприятности, если она исчезнет отсюда?
Лена не ожидала этого вопроса.
– Я тут при чем? Я отвечаю за ее здоровье, когда она здесь, если ее нет, я не отвечаю, – ответила неожиданно спокойно после горячей тирады.
– А как же работа, которую ты совершенно случайно нашла по объявлению? Ты ее, вероятно, потеряешь?
Хихикнула как человек уличенный во лжи, но довольный правдой.
– Новую найду. У меня теперь такой опыт, в нашей сфере работы сейчас достаточно… И с каждым днем все больше… А ты думал? Ты лучше сам осторожничай. Не сиди так много за компьютером! А, извини, забыла, работа у тебя…
Постепенно его начинали раздражать этот тон и разговор, из-за которого он все не попадал туда, куда стремился, а топтался на месте в кабинете.
– Слушай, Лен, я серьезно. Ты скажи: да или нет. И всё. Да – да, нет – нет. Буду искать кого-то другого и надеяться на твою… сдержанность.
– Сдержанность! Я же говорила – и так все всё знают про тебя.
Какое-то время молчала. Кажется, у нее пропало желание общаться, она смотрела на лист с небрежно начерченным от руки графиком.
– О’кей, я подумаю, что смогу для тебя сделать, – сказала наконец. – А теперь иди уже, хватит тут маячить.
Нора поднималась по ступеням. Шорох платья следовал за ней. Она снова думала о своих механических игрушках, которые так легко оживают и так легко умирают. Так же они умирают, как умерли отравленные Гуидо крысы? И можно ли снова заводить крыс, есть ли к ним ключики? Некогда она слышала такую историю от матери, которая тогда была еще жива. Одна женщина, коллега матери, и значит, тоже королева, умерла. Но она была в больнице, поэтому умерла совсем ненадолго, на полторы минуты. Ее оживили специальным электричеством. И потом она жила еще долго и счастливо и живет до сих пор. Поднявшись по лестнице, Нора вышла в зал с кораблями. Она здесь не была давно. Ее появление вызвало волны шепота, но она не смотрела по сторонам и не видела, есть ли здесь кто-то кроме нее. Прислушивалась к словам. Шептались о заговоре. Она шла сквозь шепот, она не боялась, потому что была уверена – здесь она бессмертна, а не здесь ее возлюбленный может так же, как она заводила свои игрушки, снова завести ее.
Нора приходила в выставочные залы, где в стеклянных шкафах стояли рыцарские доспехи и макеты замков. Рядом с доспехами, на красном бархате прикреплены были длинные мечи. Их, как и доспехи, побоялись чистить перед размещением в музее, и они были покрыты сажей и копотью. В других витринах лежали женские уборы, точные копии тех, что носила Нора. Она шла дальше. Непонятно, непомерно ли широкий это коридор, непомерно ли длинный зал.
Чучело лошади в доспехах. Заглянула в стеклянные глаза лошади – этот взгляд пополнит ее коллекцию взглядов оттуда.
Ах, вот где хранятся ее платья – растянутые на манекенах, в витринах. Вот откуда приносят их ежеутренне. Дверца одной из витрин оказалась распахнута. Нора остановилась в недоумении. Издали донеслись шарканье многочисленных ног и профессионально поставленный голос. Не успев сообразить, что делает, она скользнула в свободную витрину и прикрыла дверцу. Это очень веселая шутка! Едва удерживала смех.
Группа туристов медленно передвигалась вдоль стен. Возле большинства экспонатов туристы останавливались, и дама-экскурсовод начинала свой интенсивно интонированный рассказ. Дама не обращала внимания на вылетавшие сами собой слова и не слышала свой фальцет (в обыденной жизни, для разнообразия, говорила низким голосом). Она думала, в каком магазине купить курицу, чтобы поставить в духовку, или все-таки домашнюю, на базаре. Ее слушали очень внимательно, а некоторые недобросовестные туристы тайком фотографировали несмотря на запрет.
Группа приблизилась к неподвижно стоящей Норе, здесь экскурсовод прервала свой духовный полет и позволила себе улыбнуться. «А это особый экспонат. Вы уже, наверное, заметили, что отнести его к какой-либо эпохе затруднительно, хотя несколько деталей указывают на шестнадцатый век. Несколько лет наши реставраторы Ирина Ильина и Федор Куцин трудились над воссозданием его истинного вида. И когда наконец работа была завершена, стало очевидным, что произошла ошибка, причем на начальной стадии, в отборе элементов. Трагическая случайность. Без вспышки, хотя бы без вспышки, пожалуйста!» На Нору уставились темные взгляды фотоаппаратов, готовых размножить ее образ.
Проводила взглядом сутулые спины туристов. Когда они пропали в дали коридора, спустилась из витрины и продолжила путь. Много медленнее, чем туристы, чтобы не догнать их густой шум.
На стенах висели портреты разряженных королев. Родственниц. Предков. Их позы, наряды и воротники разнились очень сильно, а фон был везде одинаковым, черным, и лица – одинаковые, белые от пудры с двумя озерцами прозрачных глаз. Насколько могла, Нора поднимала голову, смотрела на картины. Ей нравилось. «Почему вы никогда не встанете привидениями, не сойдете, не поговорите со мной? – думала она. – Ведь мне бывает так скучно. Рассказали бы истории своих печальных страстей, хоть бы повыли в саванах…» Из своих рам они смотрели невесело.
Увидев одну гордую нарисованную даму в красном платье, Нора вспомнила, что в этом платье давно ходила по помещениям, искала маму. Шла дальше под шорох шлейфа и шепот.
– Нора! Нора! Но-о-о-ра! – доносилось издалека. Это был не шепот, это был крик, но такой слабый, слабее самого невесомого шепота. Где, на каких этажах кричали? Дальних нижних или дальних верхних?
Сначала в голосе была радость, потом досада, потом отчаяние, голос звучал все ближе. Только теперь она узнала – это кричал ее возлюбленный, и остановилась. Шепот испуганно стих. В тишине послышались шаги – его. Он вышел из-за ее спины, он стал перед ее лицом. Он был прекрасен, как всегда, но дышал тяжело, и лицо было влажным, усталым.
– Ты болен? – спросила испуганно, но он только рассмеялся.
– Я не мог догнать тебя. Мне пришлось бежать. Я звал тебя, но ты не оборачивалась.
– Ты же знаешь, когда на мне этот убор, я не могу обернуться. Но я шла медленно. Я всегда иду медленно.
– Я знаю, – ответил, отводя взгляд. Это на самом деле было так: Нора удалялась медленно, он бежал изо всех сил, но она была все дальше и дальше, несмотря на то что бегал он всегда хорошо и на слабость не жаловался. В какой-то момент он потерял веру в то, что догонит когда-нибудь эту медленную, затянутую в ткани фигуру, и поверил в то, что теперь все на самом деле кончится, – он здесь в последний раз, слишком много открыл проклятой Леночке. И сказал себе: если нужно, я останусь здесь. Они не смогут меня выставить.
Но все разрешилось просто, вот Нора, стоит и смотрит на него из-под рыжих запудренных ресниц. Губы ее неподвижны, но из глаз льется свет. И, как всегда, ему захотелось стереть с ее лица краску, снять с тела одежду, выпустить из-под убора волосы, найти настоящую Нору, запрещенную, как он догадался.
– Моя матушка умерла, – сказала она тихо.
– Мне очень жаль, – ответил подцепленной в фильмах фразой. Он не знал, кто умер и где умер в этой игре. Разве была у Норы мать?
Уговорил ее идти в спальню – сегодня желание добраться до настоящей Норы было невыносимым, оно было едва ли не лишено эроса – после почти двух месяцев, в течение которых его не пускали, и смутно зрело подозрение, что самый странный роман в его жизни завершился после изнурительной погони за медленно идущей фигурой и острого понимания – всё, больше ничего не будет, ему так жадно хотелось, чтобы Нора была, хотелось доказательств.
