Деваться мне было некуда, и я был безмерно благодарен Ко Ба Тину за гостеприимство.
Я терялся в догадках — с чего начать, как отыскать путь ко «всем благам жизни». Найти какую-нибудь работу с постоянным жалованьем в Рангуне было практически невозможно — для этого требовалось образование. Самое большее, на что я мог рассчитывать, это должность рассыльного в каком-нибудь учреждении или конторе. Но и такое место заполучить оказалось не так-то просто, слишком много было желающих. Впрочем, если бы мне и посчастливилось устроиться рассыльным, при его мизерном окладе все равно пришлось бы влачить жалкое существование. Многие, размышлял я, начинают с мелочной торговли. Ходят по улицам с лотком, торгуют вразнос всякой ерундой и постепенно копят денежки. Я даже поинтересовался, сколько зарабатывают в Рангуне уличные торговцы. Оказалось, что их выручка в день не превышает трех-четырех джа. Подумать только! Ради жалких трех-четырех джа надо с утра до поздней ночи ходить из конца в конец по городу! Нет, с таким доходом далеко не уедешь, а о каком-либо богатстве и думать нечего. В пору бы только прокормиться.
Я стал присматриваться к индийцам. Как это они умудряются делать деньги. Сидит себе в крохотной лавчонке, торгует всего-навсего бетелем — и, пожалуйста вам, разбогател. Решил и я попытать счастья, отправился к одному хозяину такой лавочки за советом. Оказалось, чтобы начать такое скромное «дело», требуется не одна тысяча джа.
Пока я искал работу, те пятьдесят джа, которые мать с трудом собрала мне на дорогу, иссякли. Теперь мне ничего не оставалось делать, как браться за любую, первую попавшуюся работу, лишь бы не умереть с голоду. К тому времени я уже точно знал, что в Рангуне найти работу не так легко, как мне казалось поначалу. Можно, конечно, устроиться водоносом или грузчиком в порту, но для этого надо быть физически очень крепким и сильным. К тому же я мечтал найти такую работу, которая не только обеспечила бы мне пропитание, но и помогла бы обучиться какой-нибудь благородной профессии.
Наконец мне повезло. Ко Ба Тин устроил меня в авторемонтную мастерскую с окладом шестьдесят джа в месяц. Вскоре я перебрался к своему новому приятелю — Маун Ньё. Он пользовался репутацией хорошего рабочего и получал девяносто джа в месяц. Однако ему было не по карману снимать какое-нибудь приличное жилье, а посему он нашел себе пристанище в полуразвалившемся кирпичном доме рядом с мастерской. Владелец дома сдавал комнаты за двадцать пять джа в месяц. Внизу жили китаец да кули с семьей, а наверху — жестянщик, точильщик, продавец керосина, рабочий из порта, водонос и продавец газет. Когда-то здесь была гостиница. Сейчас ни в одной из комнат не было дверей. Во время японской оккупации солдаты извели их на топливо.
В каждой комнатушке ютилось двое-трое совсем незнакомых людей. Семейные же располагались в бывшем холле.
Я очень уставал за день и, возвращаясь с работы, мечтал как следует выспаться, но мне это никогда не удавалось. Вечерами женщины собирались вместе и устраивали настоящий базар, а мужчины допоздна резались в карты или, что еще хуже, под дружный хохот рассказывали анекдоты и всякие веселые истории. Когда же наконец утихомиривались взрослые, вдруг посреди ночи начинал плакать чей-нибудь ребенок или же муж с женой затевали громкую ссору. Сколько раз я готов был бежать куда глаза глядят, лишь бы не слышать всего этого! К сожалению, бежать было покуда. Мой единственный друг Ко Ба Тин основательно задолжал хозяину за квартиру, а так как платить было нечем, ему с семьей пришлось тайком уехать из города. А кроме Ко Ба Тина, я не знал никого, кто согласился бы меня приютить. Так что мне поневоле приходилось терпеть все неудобства.
Маун Ньё жил вдвоем с матерью, которая трогательно заботилась о нем. Когда сын возвращался домой с работы усталый, она уже ждала его, чтобы накормить только что приготовленным вкусным обедом. Каждый день она стирала его промасленную одежду, а когда он ложился спать, отгоняла от него комаров. Она очень напоминала мне мою мать, оставшуюся в деревне. Что и говорить, я ужасно скучал по матери и по нашей деревне. Я с огорчением думал о том, как страдала бы мать, узнав о мытарствах своего единственного сына. И какая мать останется равнодушной, если узнает, что ее любимый сын ест в придорожных харчевнях, спит, как бездомная собака, и сам на себя стирает.
Несмотря на все эти невзгоды, я продолжал упорно работать и старался научиться всему, чему только мог. Через год с небольшим я умел уже довольно прилично водить машину и даже ремонтировал ее. Получив водительские права, я распрощался с мастерской и нанялся шофером к одному китайцу, владевшему несколькими джипами, которые он использовал как такси. Теперь я уже получал сто двадцать джа в месяц.
Наконец-то на моем тернистом пути ко «всем благам жизни» вдалеке мелькнул огонек надежды. Теперь мне вполне хватало денег на жизнь, и я даже смог понемногу откладывать на машину. Казалось бы, ничто не могло помешать осуществлению заветной цели; сделаться обладателем не только собственного автомобиля, но и первоклассной виллы. Однако сбыться моей мечте было не суждено.
Я экономил буквально на всем и в течение трех месяцев копил деньги. Но потом я почувствовал однажды сильное недомогание. Однако к врачу не обращался и продолжал работать, потому что не хотел тратить деньги на лекарство. Мне становилось все хуже и хуже, и в конце концов я уже не мог подняться с постели. Пришлось все-таки вызвать врача и всерьез заняться лечением. С каждым разом врач прописывал мне все более и более дорогие лекарства. Кроме того, мне было строго предписано усиленное питание, которое обходилось во много раз дороже, чем та грубая пища, к которой я привык. Одним словом, к тому времени, когда я выздоровел, у меня не только не осталось никаких сбережений, но я еще и задолжал своему хозяину больше сотни джа.
Лишиться накопленных денег было для меня равносильно гибели. Я совсем потерял надежду когда-либо достигнуть цели, к которой так жадно стремился. «Видно, не суждено», — решил я и стал все больше склоняться к мысли о том, что не так уж плохо жить, как живет большинство моих сверстников, заботясь лишь о доступных им удовольствиях. Надо сказать, что страсть к удовольствиям была мне присуща всегда, но я подавлял ее усилием воли. Теперь же болезнь подточила волю, и я спасовал.
К тому же среди моих дружков-таксистов было немало любителей вина и азартных игр, водивших дружбу с продажными женщинами. Поэтому я прекрасно знал, где следует искать развлечения.
В игорные дома меня, однако, не тянуло. Я там бывал, конечно, но очень редко. Зато вино и женщины влекли меня неодолимо.
«Какой прекрасный город Рангун! — думал я. — Зачем обзаводиться семьей, детьми, роскошными машинами и виллами. Достаточно иметь немного денег, и все удовольствия — твои».
В детстве я любил бегать босиком по траве, прохладной от утренней росы. Это приносило мне истинную радость, дарило ощущение счастья. Нечто подобное я испытывал сейчас.
Я редко вспоминал родителей и родную деревню, а когда вспоминал, то неизменно с иронической улыбкой. «Деревня — она и есть деревня. Какие там могут быть радости, даже при наличии денег там делать нечего. А здесь и за небольшие деньги можно иметь все удовольствия. Одним словом, лучше в городе быть нищим, чем в деревне богатым». Теперь во мне уже нельзя было узнать того простодушного и честного парня, каким я приехал из деревни. Поначалу я всю выручку без остатка отдавал хозяину. Сейчас он получал лишь маленькую толику того, что я зарабатывал за день. Я наловчился экономить на бензине, не говоря уже о ремонте, который обходился хозяину втридорога. А мне все было мало — вино и женщины стоили больших денег.
Разгульная жизнь не замедлила сказаться и на здоровье. Я стал часто болеть и уже не расставался с лекарствами. Да и общение с женщинами не приносило прежней радости. Мне хотелось, как в детстве, пробежаться босиком по свежей траве, покрытой утренней росой.
