— Вы что тут забыли? — набросился он на Ашера.
На лице его застыло выражение враждебности и плохо сдерживаемой ярости. Похоже, он терпеть не мог зевак, причем ненавидел каждого в отдельности, ведь чуть раньше Ашер видел, как он с бранью оттесняет любопытных от места преступления. Его стальная каска сползла набок, хотя и застегивалась под подбородком кожаным ремешком.
Ашер ответил, что слышал, будто тут кого-то застрелили, и потому пришел, ведь он врач.
— Вы не новый врач из Арнфельса? — спросил жандарм недоверчиво и по-прежнему повышенным тоном.
Ашер сказал, что нет.
— Мы вас не знаем, — констатировал жандарм.
— Если хотите, можете заглянуть в мой рюкзак, — предложил Ашер.
Жандарм без энтузиазма осмотрел содержимое рюкзака и покачал головой. Потом он махнул рукой, словно говоря: «Проваливай!» В это мгновение остальные жандармы выбежали со двора, кинулись к машинам, поплотнее закутались в свои плащи и, не подавая виду, уехали.
Ашер достал из кармана пиджака удостоверение личности и протянул его жандарму. Словно утратив былую уверенность с отъездом товарищей, жандарм минуту изумленно смотрел на него, а потом снисходительно произнес:
— Ну, ладно, пройдите, только не задерживайтесь.
Внутри двор оказался еще более запущенным. На гумне валялся велосипед со снятыми колесами. Детали разобранной повозки громоздились неопрятной кучей, деревянный колодец прогнил, рукоятка ворота отвалилась. Но в хлеву мычали по меньшей мере пятьдесят коров, рядом располагался свинарник, на гумне стоял один трактор, а посреди двора — другой, неприкаянный, словно из-за него все и случилось. Позади него на подтаявшем снегу лежала женщина с неестественно вывернутыми руками и ногами. Она была в одних чулках, обувь она потеряла, спасаясь от убийцы. Неподалеку валялась корзина с сеном, выпавшая у нее из рук. Лицо женщины он не мог разглядеть, она лежала на животе, вокруг нее нервно расхаживал жандарм, а возле трактора стояли плачущие старик со старушкой. Старушка утирала глаза платком. Они со стариком не подняли глаз, не обратили на Ашера внимания, а так и стояли, невидящими глазами уставившись друг на друга, старик, — сложив руки, как на молитве. Время от времени они склонялись над убитой, одетой в синее платье, передник и черную косынку. Она лежала, словно воздев ладони к небу, и оттого казалась Ашеру еще более беспомощной. Кровь натекла на снегу темным пятном.
— Муж ее в погребе, — сообщил жандарм, который за это время успел успокоиться и незаметно прошел следом за Ашером.
— А вы не журналист? — недоверчиво спросил он.
Ашер сказал, что нет.
— Хорошо, — сказал жандарм. — Журналистам здесь находиться запрещено.
Он как будто даже немного гордился тем, что принимает участие в таком деле.
— Мы еще не знаем точно, как все произошло, — сообщил он. — Либо он сначала застрелил мужчину в погребе, а потом женщину, либо наоборот. Некоторые думают, что он увидел, как женщина… — Он подождал, пока Ашер не осмотрит убитую… — идет по двору, и сразу же ее застрелил, а другие — что он застрелил мужчину в винном погребе… — Теперь он показал на погреб… — и что женщина прибежала на выстрел и попыталась его задержать. По-видимому, она хотела ему помешать. Иначе почему он не застрелил жену и детей другого?
— Пойдемте, — позвал он Ашера после паузы. Он тяжелыми шагами прошел вперед, мимо покойницы, не удостоив ее и взглядом.
Возле дома, в тени, снег еще не растаял. Сейчас Ашер заметил, что ставни были раскрыты, и потому дом казался веселым и гостеприимным. Но здесь, подумал он, похоже, некому прятаться. Погреб освещала электрическая лампочка. Ашер спустился вслед за жандармом на две ступеньки и оказался в маленьком побеленном закутке. У их ног на спине лежал мужчина. На нем были резиновые сапоги, синий комбинезон, свитер и синяя рабочая куртка. Его явно немного отодвинули в сторону, потому что рядом с ним, на бетонном полу погреба, виднелись очертания его ног, ступней и одной руки, обведенные мелом, отчего он казался огромной странной куклой. Стоя у входа, Ашер мог разглядеть только следы крови на стене и маленькую дыру, обведенную карандашом, — очевидно, пулевое отверстие. Жандарм проследил его взгляд и пояснил:
— Пуля прошла навылет и застряла в штукатурке.
Всю правую стену погреба занимали высокие винные бочки, а перед ним теснилась батарея больших, пяти-, десятилитровых винных бутылей, наполненных до краев. По задней стене к насосу шли стальные трубы, снабженные водопроводными кранами и датчиками, а кое-где соединенные шлангами. Над ними висели стеклянные сифоны и баллон с всасывающим патрубком, а также доска с деревянными шпильками, — видимо, на них сушили стаканы. Ашер еще раз оглядел все оборудование чрезвычайно внимательно.
Между тем, о Люшере жандарм стал сообщать следующие сведения (на сей раз указывая в погребе на места преступления). Люшер-де уже сорок лет женат, отец троих детей. Несколько лет тому назад четверо фермеров решили основать небольшой конный завод. Они были примерно ровесники, каждый имел по двое-трое детей. Люшер оказался единственным, кто остался там без всякой должности: Хербст стал председателем, Эггер (это убитый) — заместителем, и третий из основателей — кассиром. Кстати, он с женой и детьми спасся бегством и вернется, только когда поймают Люшера. Продав после спора свою лошадь, Люшер все-таки не ушел из конного клуба. Однако не так давно захотел получить свои деньги и через адвоката подал жалобу в суд. Но проиграл процесс. Он не получил возмещения затрат за строительство забора для конского выгона, в которое, по его словам, вложил свои деньги, ни компенсации за работу в конюшне.
Он пожал плечами и опустил уголки рта, словно выражая свое презрение и одновременно показывая, что он к этому делу не имеет никакого отношения. Потом он немного подумал и снова заговорил очень осторожно, подбирая слова. У Ашера возникло впечатление, что он пытается сказать правду. Возможно, так он будет говорить на суде, если его призовут для дачи показаний. Вообще-то он полагает, что компаньоны обманули Люшера, сказал он, запинаясь. Исход судебного разбирательства совсем сломил Люшера. Он ведь всегда верил в закон и порядок. Жандарм снова умолк. В каком-то смысле он был образцовым гражданином, задумчиво продолжал он. Потому все и смеялись так, когда он проиграл процесс, что это было редкое совпадение: именно он всегда верил в силу закона, а его иск отклонили.
Он словно очнулся от сна и внезапно осуждающе покачал головой. Ашер спиной ощущал холодный сквозняк, слушая жандарма, явно обрадовавшегося, что может рассказать всю предысторию во всех подробностях свежему человеку, который о них и знать не знал. С другой стороны, сумма ущерба была не столь велика, чтобы из-за нее так реагировать, сказал он презрительно. О «составе преступления» он-де знает вот что: ранним утром Люшер опять спорил со своей семьей по поводу конного завода и проигранного процесса. У него даже пошла кровь из носа. Он кричал на детей, которые как раз собирались в школу, что не потерпит несправедливости и что они пусть «остерегутся, а не то их тоже проведут». Это показала на допросе его жена. Потом он расколотил транзисторный приемник и бросился к соседу. Там он застал только его жену и невестку — сам сосед, охотник, ушел в поля. Люшер потребовал два ружья, оттеснил женщин в комнату. Забрал ружья и убежал.
— Самое страшное последовало за этим, — сказал жандарм.
Он шагнул к убитому и стал попеременно посматривать то на него, то на Ашера. Хотя Люшер запер женщин в комнате, они все-таки вырвались и позвонили бургомистру и в жандармерию, но ни там, ни там никто не снял трубку. Двое жандармов (его друзья) как раз расследовали дорожно-транспортное происшествие. Люшер тем временем добрался с ружьями до дома семейства Эггеров, застрелил мужа и жену и направился дальше по федеральной трассе. Тут он столкнулся с двумя жандармами. Они-де уже знали, что Люшер украл ружья, потому что жена охотника успела к ним прибежать и сообщить о краже. Не имея представления о том, что уже случилось, они вышли из машины, но Люшер сразу же стал угрожать им оружием. Его угрозы они восприняли серьезно, потому что он был в состоянии аффекта, да и лицо у него было в крови. Когда они укрылись за машиной, Люшер медленно отступил. После того, как он скрылся за углом, они бросились за служебным оружием. Ведь в тот момент они были не вооружены. Тем временем Люшер застрелил Хербста. «Остальное скоро выяснится», — заключил он.
Пуля вошла убитому в грудь, вырвав клок рубашки, но лицо у него было безмятежное, как у спящего. Его распростертое тело лежало у стола, на котором громоздились бутылки, перевернутые воронки, картонная коробка с пробками и инструментами, а также клещи и французский ключ. Тут же теснились стаканы для воды, тряпки и свеча. На столе царил такой беспорядок, что казалось, будто все предметы метались по комнате и по мановению волшебной палочки замерли там, где были застигнуты. Только сейчас Ашер заметил, что стоит на резиновом шланге, и поспешно убрал ногу. Выходя из дома, они столкнулись с гробовщиком из Мальчаха. Двое глухонемых как раз выгрузили из кузова машины гроб и понесли его в винный погреб. За ними потянулись и старики, до сих пор плакавшие во дворе, и сам гробовщик. Он поздоровался с Ашером небрежным кивком. Его сопровождал полицейский в плаще и в фуражке. Глухонемые выполняли свою работу с непроницаемыми лицами, один, когда-то взятый гробовщиком из психиатрической больницы в Фельдхофе в качестве подсобного рабочего, приветствовал каждого радостной улыбкой, но потом без всякого перехода снова принимал серьезный вид. Когда тот, что шел первым, не смог пронести гроб вниз по ступенькам, он засиял и поглядел на других, ожидая, что они тоже рассмеются. Женщину во дворе уже унесли. Там, где она лежала, осталось только пятно крови, и снег подтаял так, что можно было различить очертания ее тела.
