Пуля вошла убитому в грудь, вырвав клок рубашки, но лицо у него было безмятежное, как у спящего. Его распростертое тело лежало у стола, на котором громоздились бутылки, перевернутые воронки, картонная коробка с пробками и инструментами, а также клещи и французский ключ. Тут же теснились стаканы для воды, тряпки и свеча. На столе царил такой беспорядок, что казалось, будто все предметы метались по комнате и по мановению волшебной палочки замерли там, где были застигнуты. Только сейчас Ашер заметил, что стоит на резиновом шланге, и поспешно убрал ногу. Выходя из дома, они столкнулись с гробовщиком из Мальчаха. Двое глухонемых как раз выгрузили из кузова машины гроб и понесли его в винный погреб. За ними потянулись и старики, до сих пор плакавшие во дворе, и сам гробовщик. Он поздоровался с Ашером небрежным кивком. Его сопровождал полицейский в плаще и в фуражке. Глухонемые выполняли свою работу с непроницаемыми лицами, один, когда-то взятый гробовщиком из психиатрической больницы в Фельдхофе в качестве подсобного рабочего, приветствовал каждого радостной улыбкой, но потом без всякого перехода снова принимал серьезный вид. Когда тот, что шел первым, не смог пронести гроб вниз по ступенькам, он засиял и поглядел на других, ожидая, что они тоже рассмеются. Женщину во дворе уже унесли. Там, где она лежала, осталось только пятно крови, и снег подтаял так, что можно было различить очертания ее тела.
Ашер прошел мимо брошенного дома со снятой крышей к школе. Рядом со старым желтым зданием с металлическим флюгером построили новое. «Школа имени императора Франца-Иосифа», — издали прочел он на фасаде. Обнесенный забором двор с чахлыми деревьями и посыпанными гравием дорожками был пуст. Только у входа на тротуаре был припаркован большой школьный автобус. Рядом стояли двое жандармов. Подойдя поближе, Ашер услышал, как в школе поют дети. Тут к нему обратился какой-то человек, и Ашер узнал его не сразу. Это был болтун, с которым он познакомился, когда в старом доме установили гроб с телом старика.
Ашер заметил, что он пьян.
— Детей выведут, только когда поставят на улице оцепление, — сказал он без обиняков. — А то он еще вернется и возьмет какого-нибудь ребенка в заложники.
Он сонным взглядом посмотрел на Ашера. Возможно, он уже ходил поглядеть на убитых. Ашеру не хотелось его об этом спрашивать. Не испытывал он никакого желания и разговаривать с ним об убийстве, и потому ограничился кивком.
— Можете выходить вместе с детьми! — крикнул один из жандармов.
Пение тут же смолкло. Знакомец объяснил, что старое здание — это школа для умственно отсталых детей, а новое — начальная школа, пожал ему руку и сказал:
— Мне пора, до свидания.
Водитель завел автобус, развернулся и открыл дверцу. Дети стали парами выбегать из школы, а две молодые учительницы, одна из них — в спортивном костюме, следили за порядком. Дети уселись в автобус очень быстро.
— Это последний автобус, — сказал один из жандармов.
Другой пропустил это замечание мимо ушей. Сжимая в руках автомат, он осматривался. Теперь Ашер разглядел и директора, невысокого человечка, который проверял, все ли идет гладко. Сложив руки за спиной, он беспокойно ходил взад-вперед, не спуская глаз с детей. Когда дети расселись по местам, в автобус вошли жандармы, один сел рядом с шофером, а старый знакомец Ашера расположился среди детей, помахал ему, и автобус тронулся. Дети не казались испуганными. Возможно, им только передалось волнение взрослых, но истинную меру опасности они не осознавали. Учительница и директор снова ушли, большие школьные ворота закрыли. Ашер какое-то время различал урчание автобусного мотора, потом все стихло. Он вернулся на федеральную трассу, на которой больше никого не встретил. Сначала он прошел мимо церкви, потом — мимо двух трактиров. На дверях висели таблички «Закрыто», — он задрал голову, но никого не увидел и в окнах второго этажа. Бензоколонка за пожарной частью не работала, насосы были отключены, в витрине заправочного павильончика громоздились желтые жестянки с моторным маслом. Чуть дальше, напротив здания Райффайзенбанка, располагалось кладбище, за ним — зал общинных собраний. На кладбище могилы и дорожки были засыпаны снегом, надгробные камни возвышались над сугробами, покрытые тонкими белоснежными колпаками. Издалека до него донесся шум вертолета, и, подняв глаза, он и в самом деле заметил вертолет, исчезающий за серой чертой леса. За лесом начиналась Югославия. Жандармы прочесывали этот лес с собаками; если он правильно подсчитал, их должно было быть не менее сорока. Когда он поравнялся с отделением Райффайзенбанка, с крыши Общинного здания с грохотом съехал пласт снега. Деревья на полях уже стояли без инея и выделялись на фоне окружающего ландшафта, словно черные буквы на бумаге. За домами в заснеженной лощине текла речка Заггау. Еще дальше, на плоских полях, он различил высокий земляной холм, припорошенный снегом, и экскаватор, пригнанный для расширения речного русла. Работы по укреплению речного русла осенью все же продвинулись. Большинство жандармов уже куда-то перебросили, последние, вероятно, оставались в домах, где произошли убийства. Он поднялся по ступенькам в трактир. Не успел он постучать в дверь, как кто-то изнутри громко спросил его, кто он и что ему нужно. Большая, круглая, синяя неоновая табличка, укрепленная на металлической штанге, старомодными буквами рекламировала «пунтигамское пиво». Ашер ответил, что хочет выпить и отдохнуть.
Дверь тотчас отворили и, впустив его, снова заперли.
— Приходится осторожничать, — пояснил высокий, плотный темноволосый мужчина в свитере, который ему отворил. — Сначала я убедился, что вы один.
У него было покрасневшее лицо, маленькие глазки и такие большие и мясистые оттопыренные уши, что Ашер невольно сразу обратил на них внимание. Волосы у него были гладко зачесаны назад, поверх свитера выправлен воротничок рубашки.
— Сейчас мы поневоле всего остерегаемся, — сказал он.
Ашер прошел в зал, где горело электричество. Поскольку ставни были закрыты, ему казалось, что уже вечер. Желтые стулья стояли вокруг столов с пластмассовыми столешницами и большими пепельницами. За одним из столов сидели несколько мужчин, у двери лежало ружье с оптическим прицелом. Ашер смотрел, как трактирщик разливает вино за стойкой, освещенной неоновой лампой.
— А что, если он заболел бешенством? — предположил кто-то из посетителей. — Вдруг он болен, и сам не знает. Если он сейчас сюда вломится, лучше держать оружие наготове.
Трактирщик подал им вино и спросил Ашера, что́ он будет пить. Однако заказанное им пиво он поставил на столик, за которым уже расположились другие.
— Присоединяйтесь, — предложил он.
Тем временем крестьяне продолжали разговор о бешенстве. Ашер пересел к ним. Никого из посетителей он не знал. Им всем было примерно по сорок-пятьдесят, и сейчас, зимой, они могли позволить себе просто посидеть и обсудить случившееся. Кроме того, насколько Ашер понял из разговора, у каждого из них оставался в доме сын, брат или отец, так что за женщин они не боялись. Но, с другой стороны, не хотели и засиживаться долго. Одни из них поведал, что Люшер, прежде чем застрелить первого, столкнулся с фермером, жившим неподалеку от трактира. Он-де спросил, почему у Люшера лицо в крови, и тот пригрозил ему ружьем и велел убираться к себе домой. Фермер послушался, поступил, как было велено, и быстренько удалился. А когда снова осмелился высунуть нос из дому, Люшер уже прикончил первого. Немногим позже другой фермер, Шварц, повстречавшись с Люшером, спросил, а зачем это ему два ружья. Люшер ответил, что, мол, собирается застрелить Эггера. Поскольку он и вправду решительно направился в сторону дома Эггера, а Шварц и без того знал, что Эггер в деле о лошади поддержал Хербста, он стал думать, как же ему поступить. Предупредить Эггера? Сообщить жандармам? У него не было телефона, поэтому он не мог ничего предпринять немедленно. А когда он наконец решился предупредить Эггера, было уже поздно. Другой завсегдатай трактира рассказал, что Шварц прибежал во двор Эггера спустя некоторое время после того, как туда приехали двое жандармов. Один из них, мол, как раз ворвался во двор и обнаружил трупы. Когда этот жандарм дал предупредительный выстрел, так как полагал, что Люшер еще прячется где-то в доме, Шварц подошел ко второму жандарму и рассказал, что Люшер ему угрожал. Этот второй жандарм еще сидел в машине, у него случился сердечный приступ, и его стошнило. Потом трактирщик поведал, что Люшер, совершив второе убийство, столкнулся еще с двумя жителями деревни, угрожал им, а они успели позвонить последнему оставшемуся в живых коннозаводчику и предупредить его, чтобы тот спасался вместе со всей семьей. Мнения о том, собирался Люшер убить одних мужчин или истребить всю семью, расходились. В конце концов, он застрелил жену одного, но пощадил жену и маленьких детей другого. Кто-то высказал предположение, — оттого, мол, что жена Хербста, когда Люшер застрелил ее мужа, упала в обморок. При этом посетитель трактира сослался на слова одного жандарма. Ашер пил пиво и слушал. Пиво было ледяное, вкусное. Расходились мнения и о том, когда именно Люшер столкнулся с жандармами, до или после того, как он застрелил Эггера и его жену?
