Ничего странного: таково действие эндорфинов, которые при помощи препарата начинают вырабатываться в организме, словно пузыри в початой бутылке минеральной воды.
Эндорфины — гормоны счастья, на которых помешались все современные люди — и которые (есть и такая версия) суют теперь всюду — в йогурты на завтрак, в окорочка на обед, в подгузник на ночь… Да, при современном развитии биохимии даже вещи можно пропитывать соответствующим составом. Разве не перспективны «возрастные колготки»? Тебе — семьдесят, а натянула колготки — и сразу электромурашки по ляжкам взбегают вверх — и визжишь, как пятнадцатилетняя. А душ? Когда-то человечество сочиняло сказки про ковер-самолет. Теперь шныряет на самолетах. Так и с душем. Вошел в душ плешивым боровом, вышел из душа — молодец на загляденье! Где брюшко? Где мешочки под глазами? Где бородавки у нескромных мест? Все смыли эндорфины, великолепно впитавшись через поры. А зачатие в девяносто? А стать отцом в сто десять? Нет, это, конечно, еще мечты, но разработки ведутся, ведутся…
Иногда говорят, что действие препарата — в активизации памяти. Разумеется, это правдоподобней, чем версия сжатия окружающей материи, если она несет в себе зло, — достаточно ткнуть пальцем и лопается. И уж тем более смешно вспоминать историю с левитацией, которая будто бы произошла в лаборатории Берлин-Буха.
С памятью — проще. Что когда-нибудь видел, выплывает из тайников памяти под действием порошка.
В таком случае, что мог видеть Илья в свои последние дни? — когда где-то далеко пищало, пищало «…итак, вы признаете, что сотрудничали…» — конечно, он видел свой земной град с червонной монетой Исакия. Видел дачи с веселыми стеклами, желобок от велосипедной шины с теплой грязью, ловко приподнимаемые удобными рычажками надкрылья у божьей коровки — вдумчивость этого существа перед взлетом и дорожку желтых отметин на ладони, видел, разумеется, снег — тоскливую питерскую поземку, дачную метель (камин бухает поленьями и светит красным), изморозь на утреннем стекле, белых мух, которых следует ловить на язык, — видел впрыгивающий на льду возок и лицо Ольги в оторочке меха, губы, на которых шерстинка от шарфа или, нет, такой узел, что невольно надо развязывать зубами, и тогда, и тогда, — нет, лишь откинешься на спинку — и возок толкнет тебе не без грубости подзатыльник.
Пусть возок парит сквозь белую мглу, мимо зеленого сна Казанского собора, мимо прищура красавицы в бирюзовой епанче; в инее брови Исакия, он тоже в спячке, только февральский ветр вдруг звякнет в колокол. Что делает сквернословщик Харлашка — звонарь Исакия? Спит, спит на топчане, почесывая болтающее о своем пузо. Пасха еще далеко. А вот когда Пасха прикатит — он вышагает все двести пятьдесят шесть ступеней — он завяжет веревки малых колокольцев только ему известным способом — кукишем — чтобы ударить с передергом, чтобы после первых «кнам-кнам, кнам-кнам» — хлопнуть пробкой колокола-брюхана — «пиво кнам!»
Что ты споешь, Харлашка, на этот раз? Что выстучишь колоколами? «Каждый час, каждый час // Бам-бам-бас, бам-бам-бас // Старец наш архимандрит // Игуменью тит да тит, тит да тит!»
А может, курлыкнешь в колокол-лебедь серебряным горлом — «О-ля, О-ля — Во-ля, Во-ля»? — «Тин-ки, тин-ки, // Тин-ки, тин-ки, // Съешь скорее все сардинки!» — «Митро-полит ща-ми облит // Пол-беды, пол-беды // Где штаны? Где штаны?» Кто услышит, как Харлашка склоняет митрополита? Разве, что гипсовый ангел с ситными щеками, с пьяными щеками… «О-ля, О-ля // Во-ля, Во-ля!» Черти — вниз, вниз от Харлашки, как фигурки картонные переносного театра, тонут от звона, от гула, от бряканья колокошек в синей воде — нет, не летать им в пасхальную ночь над городом.
Бей, Харлашка, в колокол, не уставай! Вот и Москва в ответ закряхтела веревками звонарей на Великом Иване…
Илья видел Москву. В снегу переулки, окошко с протаявшим глазом (сторож должен знать, кто пришел) — не подвальчик ли это их первой, глупой, лаборатории? Там они пытали природу, чтобы узнать тайну нелепого, нелепого бессмертия физического существования. К чему? Ведь давно уже есть бессмертие иного порядка, можно сказать, так просто, ну же, вот она — формула…
Хорошо (фр.).
Гражданина (фр.).
Напечатано в Бельгии (фр.).
Убийца (фр.).
Вы покупаете апрельскую рыбку? (фр.).
Нет (фр.).
Кто вы? (фр.).
Нос (фр.).
Мой дорогой Илюша, ты не изменился (нем.).
Все проходит, все разрушается, все лжет (фр.).
Принцесса Дагмар смотрит теперь на море (дат.).