– Так это ты на нее так среагировал? Ну, Фурман, ты даешь! Вообще-то на тебя это не очень похоже… Черт, что за день сегодня – сплошные открытия. Бр-р! Между про чим, ты и меня заразил своей дурацкой истерикой! Меня вон аж затрясло всего. Причем, в отличие от тебя, – без всякого реального повода. Ну, так что, ты уже готов идти? А то становится неудобно перед Асей. Она может подумать, что это мы от нее прячемся, хи-хи-хи…
По-мальчишески потолкавшись в коридоре, кому идти первым, они наконец предстали перед Асей, похожие на двух нелепых длинноволосых клоунов – высоченный тощий Макс и мелкий, бледный, обливающийся пóтом Фурман… о котором эта чудесная незнакомая девушка, по ее словам, слышала много хорошего, причем от разных людей. «Да? Я тоже много хорошего о вас слышал…»
Ася оказалась совсем другой, чем на той злосчастной фотографии. Ростом она была чуть-чуть выше Фурмана. И в ее глазах не было никакой тревоги – только смех, ум и любопытство. Она по-свойски подкалывала зануду Макса, в сердцах нежно называла Борьку «гадом» («Ну какой же ты все-таки гад, Минаев!..») и первой начинала хохотать над «сложносочиненными» остротами скованного Фурмана. А после второго бокала сухого вина, которое Минаев торжественно выставил на стол вместе с остатками пирожков, она ответила на очередную ядовитую фурмановскую шутку таким метким ехидным замечанием, что все чуть не попадали со стульев от смеха. В общем, Фурман все больше укреплялся в мысли, что Борьке не просто повезло – этому дураку вот так, ни за что ни про что, можно сказать, досталось самое настоящее, редчайшее сокровище.
Макс ушел в восемь, а в десять вернулись минаевские родители (Мишку незадолго перед этим удалось уложить в кровать). Фурман уже начал тревожно примериваться к тому, что ему придется провожать эту блестящую и все еще совершенно незнакомую девушку, но, к счастью, Борька сказал, что отвезет ее домой на такси. Кстати, она живет не так уж далеко от Фурмана – по другую сторону от «Ждановской», поэтому они могут прихватить его с собой.
В дороге праздник общения продолжился. Сначала они ненадолго заглянули к Асиной однокласснице и взяли у нее сломанную, но еще могущую быть починенной гитару, на которой Борька твердо собирался научиться играть (Сонька же смогла!). Потом, опять же на такси, доехали до Аси (она была единственным ребенком в семье, и родители у нее оказались на удивление молодыми); попили чаю, и вдруг на часах оказалось половина первого. На метро Борька уже явно не успевал, а денег у него больше не осталось. Одалживать их у Асиных родителей он категорически отказался. Но если выбежать прямо сейчас, то еще можно было попытаться добраться до фурмановского дома: на автобусе до «Ждановской», там перебежать по подземному переходу на другую сторону и сесть, если повезет, на последний троллейбус – все очень просто. Они успели.
Из дневника Фурмана
24 февраля
Морозов подарил Наппу «Тайные общества». Поздно вечером поехали с Морозовым к Минаеву. Я остался, говорил о себе.
Взял Трифонова «Нетерпение».
В следующие выходные большая компания отправилась с ночевкой в Переделкино – надо было помочь маме Вальки Юмашева перетаскивать уголь, которым она топила свою избушку.
Из дневника Фурмана
27 февраля
Утром ходили на кладбище.
Потом набирали уголь, ели, говорили с Морозовым, балдели, издавали приказы. Под конец пели.
Потом хорошо пели в электричке.
На мою (подаренную дедушкой на день рождения) десятку, вернее то, что от нее осталось, поехали на такси к Асе.
Сидели у нее, ели. Читал морозовский детектив.
Поехали к Борьке. До полтретьего говорили о «Парусе» – хорошо.
28 февраля
Борька проспал первую лекцию.
Я пытался организовать Морозова на помощь Борьке в делании курсовой на завтра (!), но он так тоскливо согласился, что я не стал его мучить. Бедный Борька!.. Надеюсь, что его не выгонят.
Кончил «Эстетику нигилизма».
Принялся за «Нетерпение».
1 марта
важнейшие дела дня
Весна.
Отправить телеграмму Нателле.
Пойти в магазин.
Отправил телеграмму.
В магазине нет ничего.
Дочитывал «Нетерпение» со все возрастающим волнением. Удивительная книга. В конце чуть с ума не сошел: воздевал руки и сжимал ими голову, страшно было, хотелось выть.
Приехал Макс, привез билет на вечер Арсения Тарковского. Проговорили до двух.
Устал я уже ложиться поздно.
2 марта
Конечно, перелопатил мне все утро, я-то хотел писать.
Читал «ЛГ» (Шаталова вырезать), перепечатывал архивные бумажки Наппу – испортил листов больше, чем вышло, а Макс скучал вокруг.
Около двух он ушел, я прибрал комнату, разболелась голова.
В семь часов, только сел к столу с ручкой, вошли Борька с Асей. Я их кормил, до девяти посидели, ушли, а я влез на свой стол и смотрел в темноте в окно.
4 марта
Тарковский. Козаков.
На обратной дороге от грусти решил остаться на «Ждановской» и, распевая, дожидаться Борьку с Асей из универа. Но через 40 мин. увидел одну Асю, побежал за ней после пятисекундного колебания, от нее позвонил Борьке и помчался к нему от «Ногина» на такси почти без денег.
5 марта
Вечер Аронова в «Музе» Храповицкого.
Проводили с Борькой Асю и сидели на скамейке.
6 марта
Поехали в Переделкино с Сонькой и Морозовым, потом прибыли Макс и Борька.
Сонька привезла пленку Ланцберга – есть прекрасные песни и стихи.
Валькина мама стала делать смешных кукол – нас самих.
Вечером играли в вопросы «каждый – каждому». Ночью тянулось разбирательство отношений (Сонька спала). Как-то Морозов откликнется на меня?
7 марта
важнейшие дела дня
РОДИТЬСЯ
Родить ся.
Морозов подарил подборку стихов Бродского, Сонька – замочную скважину.
Ночью мучили писателей песнопениями и парадами.
Утром Морозов уехал.
Слушали Ланцберга. Пели под Сонькину гитару. … Ночью приехал ко мне домой Борька.
9 марта
…Минаева и Дубровского исключают из университета (после пожара их поймали с сигаретами).
10 марта
Утром позвонил Наппу: Ленка сказала, что он отказался вытаскивать Минаева, т. к. Борька, получается, не хочет учиться как следует.
Вот ведь как: Наппу сам взял на себя ответственность, решение за Борьку. Он поступил по высшей справедливости, это соломоново решение и рассуждение. Но ведь теперь Борька может сломаться – в результате действия Наппу (отказ от действия есть тоже действо) – и вина будет в этом Наппу. Т. е. нельзя просто отказать, он теперь должен о нем печься.
Запись Бориса Минаева,
сделанная на пишущей машинке Фурмана
Таким образомна сегодняшний день мы имеем
Я ушел (или не ушел) из дома…
Получая неаттестацию по языку в этом месяце – вылетаю из журфака и ухожу в армию осенью (либо в июне)
Завтра я могу: либо вернуться домой либо уехать всеми правдами и неправдами в переделкино.
Причины чтобы вернуться таковы: не накалять обстановку, не бросать родителей чтобы потом в случае не дай бог чего не сойти с ума со стыда
Поскольку уйти по настоящему не получается то настроиться на образ жизни «не дома» все равно не удастся – может полететь учеба а дома будет окончательный взрыв ненависти.
Причины чтобы вырвать себе эту неделю таковы:
Отрешение мне необходимо до зарезу
Нужно испытать: а могу ли вообще жить без контроля над собой – сейчас ответ на этот вопрос для меня не совсем ясен
Цитируя А.Морозова: «В третий раз мне могут вообще не поверить»
Я возвращаюсь с нелюбовью к родителям совершенно не обретший никаких новых установок, а кроме того возвращение дает им основание попросту считать меня капризным негодяе м и через все радости это весьма скоро проступит. То есть их установка на меня как на человека которого нельзя не контролировать которому нельзя доверять не изменится.
Все эти соображения необходимо взвесить и решить как быть.
Б.Минаев
10 апреля 1977 года.
А. Морозов – Б. Минаеву
Старик!
Наверное, сейчас лучший вариант таков: ты возвращаешься домой. Понимаешь, если ты вернешься и сделаешь невозможное – выправишь свое положение титаническими усилиями, то, естественно, я и, думаю, все остальные станут относиться к тебе чуточку лучше, чем сейчас. То, что ты уходил дважды и не ушел, тебе простится. Я ведь и сам в десятом классе был в такой ситуации: бросал школу, уходил из дому, потом вернулся, но так и не смог с собой совладать, – в результате нечестно кончил школу, что мучило меня достаточно долго.
Не мучайся в этом смысле. Не верят тому, кого не любят. Вот если бы Макс оказался в такой ситуации, я бы, конечно, изображал презрительную мину (что то же, кстати, было бы неверно). Но я, в общем-то, люблю тебя, и эти твои мытарства слишком малы, чтобы я изменил свое отношение к тебе. Речь идет не о предательстве, не о подлости – о кризисе. Кризис – явление, увы, частое. Я, вон, в Челябинске! Что ж, меня казнить теперь, что ли!
