— А это что?! — сказала Катя и подняла вверх руку с красно-рубиновым кольцом. — Кроме того, это уникальная вещь! — Она щелкнула пальцами по банке, издавшей при этом громкий глухой звук.
Эвелин взяла Адама под руку. Они перешли через дорогу и пошли дальше по каштановой аллее.
— Михаэла и Габриэла, — произнес Адам.
— Нечастое сочетание, — сказал Марек.
— Из хорошей семьи, — добавила Катя.
— Что значит «из хорошей семьи», что ты говоришь? — спросил Адам.
— Но это так, у вас абсолютно элитное соседство.
— Раньше это называлось «коммуналка».
— Точно! — воскликнул Марек. — Коммуналка!
— Мне бы больше хотелось чего-нибудь своего, это не должно быть что-то выдающееся, но со своей ванной, со своим туалетом, хотя бы ради ребенка.
— В этом районе ты ничего своего не снимешь.
— Или в подвальном этаже, — сказал Марек. — Я как-то жил в подвале.
— По мне бы лучше так.
— Но не с беременной женой, Адам. Вы, кстати, можете предложить своим соседкам стать крестными мамами.
— И там правда есть сад?
— Окна выходят в сад — он, правда, только для жильцов нижнего этажа, им весь этот дом принадлежит. Но они наверняка не будут против, если вы будете вывозить на полянку детскую коляску или если Эльфи там иногда будет ползать.
— А залог? У тебя так много денег? — спросил Адам. — Мы тебе потом все отстегнем, при первой возможности…
— Стегнете? — спросил Марек и улыбнулся.
— Выплатят, все выплатят. Нет проблем, правда, — сказала Катя и просунула руку под локоть Эвелин, так что их четверка занимала теперь весь тротуар.
Эвелин двигалась, словно во сне. Она слышала голоса других, но ей не хотелось, чтобы что-то отвлекало ее от этой новой жизни. С каждым шагом, который приближал ее к ее собственной комнате с паркетом и лепниной и огромной кухней, она чувствовала себя увереннее.
— А почему этот дворец так дешево стоит? — спросил Адам.
— Не так уж и дешево. Это все благодаря их родителям. Они хотят, чтоб с их дочерьми жили приличные люди, — объяснила Катя.
— А мы — приличные люди?
— Ну конечно, не наркоманы, не богема, бежали от коммунизма, учитесь, трудолюбивые и красивые, таким нужно помогать. К тому же Эви будет обучать их русскому языку.
— Ты? — Адам остановился.
Эвелин пожала плечами и потянула его дальше.
— Повезло тебе, — сказал Марек. — Вам всем повезло, вам уже ничего не будет!
— А сколько им лет?
— Года двадцать два, двадцать три, еще учатся. Михаэла все знает о музыке, а Габриэла — о политике, два супермозга. Габриэла даже диссертацию уже начала писать, что-то про Ближний Восток. Она когда-нибудь станет послом, на что угодно поспорю. В споре с тобой я ведь тоже выиграла.
Она нагнулась вперед, чтобы посмотреть Адаму в лицо.
— А что, тут в университете можно изучать политику? — спросил Адам.
— Конечно, ты тут что хочешь можешь изучать, — сказал Марек. — Но выглядят как абитуриентки. По здешним женщинам вообще не разберешь, сколько им лет.
Возле кондитерской они остановились. Очередь доходила до дверей.
— Тут ты каждый день можешь покупать булочки или яблочный штрудель с ванильным соусом, — сказала Катя.
— Каждый день свежая манна, — сказал Адам.
— Они же обещали что-то испечь, — сказала Эвелин.
Ей не хотелось останавливаться. Только когда они шли, она чувствовала себя уверенно.
— Я же вам еще не рассказала, что звонила госпожа Ангьяль, — сказала Катя.
— Госпожа Ангьяль?! — воскликнул Адам. — А откуда у нее твой номер?
— Наверное, Михаэль дал.
— Замечательно. Он что, не заплатил?
— Она просто хотела узнать, как у нас дела.
— И что она сказала?
— Ничего особенного — только чтобы ты ей как-нибудь позвонил.
Адаму пришлось чуть отойти в сторону, чтобы дать выйти двум женщинам с большим тортом.
— Пойдемте, тут еще долго стоять, — сказала Эвелин.
— Но тогда мы придем с пустыми руками, — сказала Катя.
— Ну и что? Зато вовремя.
Эвелин потянула Адама дальше. Катя и Марек пошли за ними.
— А если тебе вдруг захочется назад, на свою виллу? — спросил Адам и подождал, пока Катя снова возьмет Эвелин под руку.
— Не захочется, — ответила Катя и поцеловала Марека.
— Ну пойдемте! — сказала Эвелин.
— Адаму стоит только начать, — сказала Катя, — когда ты раскрутишься, вы всюду сможете жить, почти всюду.
— Да это все слова! Где мне раскручиваться? Здесь все по-другому, совсем по-другому. Еще пару дней назад я думал, что у нас есть выбор, но теперь все в прошлом, неужели ты не понимаешь?
— Нет, а почему в прошлом? — сказала Катя.
— До Адама дошло, — сказал Марек, — что теперь везде будет одно и то же, хрен редьки не слаще — так говорят, да?
— Да, хрен редьки не слаще, — сказал Адам.
— Адаму ничто не поможет, даже если он переселится в Польшу, — сказал Марек. — Но лучше жевать этот хрен здесь, чем там.
— Пока есть что жевать, — сказал Адам.
— Да ладно вам, — сказала Катя. — Заладили, прям как на похоронах. Вы вообще верующие?
— Ты про то, не смущает ли нас, что номер дома — тринадцать? — спросил Адам.
— Нет, вы верите во что-нибудь, в Бога или во что-нибудь такое?
— С чего ты взяла?
— Я просто спрашиваю.
— А ты?
Катя отрицательно покачала головой:
— Меня тут уже спрашивали, католичка я или протестантка. По крайней мере, у меня муж-католик.
— Ой, нет, нет, никакой я больше не католик, я тебя умоляю, — сказал Марек и поднял свободную руку, словно защищаясь.
— Надеюсь, мой перс меня об этом не спросит, — произнес Адам.
— Да нет, никаких проблем.
— Эви даже крещеная, это все ее благочестивая бабушка, правда?
— Да, — сказала Эвелин, — но на том все и кончилось.
— Тогда я наверстаю упущенное, все равно все скоро толпами побегут креститься, — сказал Адам.
— Ох, не надо было мне об этом заговаривать.
— Ты только посмотри, к чему привели эти две тысячи лет. Они возмущаются нашими дубиноголовыми политиками, потому что те верят в то, что средства производства больше не должны находиться в частной собственности…
— Не надо, я прошу тебя, — вдруг сказала Катя совершенно серьезно. — Если мне чего и не хочется никогда больше слышать, так этого.
— Да не в этом дело, это я еще могу как-то понять! Но все остальное, ну не доходит до меня, как взрослый человек может всерьез верить в вечность, в грех, в ад и во всю эту дребедень.
— Когда с утра до вечера внушают, еще и не в такое поверишь.
— Это не оправдание, — сказал Марек.
— Вот так, понятно? Мой дядя, брат моей мамы, тоже был членом партии и в нее верил. Но в шестьдесят восьмом у него это прошло, после Дубчека этому раз и навсегда пришел конец, — сказал Адам.
Эвелин уже различала впереди очертания дома. В большинстве окон горел свет, вид был очень торжественный.
— Нельзя так сравнивать, — сказала Катя. — В каждом человеке есть какая-то религиозность, с этим ничего не поделаешь.
— Разве я что-то не то говорю? Скажи, я не прав?
— Слушай, Адам, что ты так переживаешь? — сказала Катя. — Тебе вообще до лампочки должно быть, во что они все тут верят.
— До лампочки, — повторил Марек. — До лампочки!
— Вон там, те два окна на втором этаже, это ваши.
— Неужели уже к Рождеству украшают? — спросил Адам.
— На следующей неделе первый адвент. А у тебя ведь скоро день рождения, может, в гости позовешь?
— Если меня к тому моменту не выгонят наши милые ангелочки… или Эви.
— Вот это будет лампочка, — сказал Марек.
— Давай ты, — сказала Катя и протянула Эвелин связку ключей. — Большой, с зубцами.
«Что все слова по сравнению с этим ключом?» — подумала Эвелин.
Калитка открылась с легким щелчком.
— Они очень милые, милые и смешные, — говорила Эвелин, входя в комнату и помахивая полароидным снимком. — А маленький туалет вообще практически только для нас одних.
Она подошла к Адаму, который обхватил одной рукой оконную ручку и прислонился лбом к стеклу. Рядом с ним лежал кубик Рубика, все стороны которого были собраны.
— Чем вы там занимались?
— Освобождали для Эльфриды овощную полку — она прекрасно подходит, там как раз шесть градусов.
— Ты уверена, что она не умерла?
— Габриэла уколола ее зубочисткой в лапку, она отреагировала, но не проснулась. Да ты не беспокойся. К тому же, если б она умерла, она бы высохла и весила намного меньше.
— Но ей же никакого сна не будет на овощной полке!
— Почему? В марте или в апреле мы ее оттуда достанем. Ты видел коллекцию CD-дисков? Михаэла пишет работу о «Сотворении мира» Гайдна.
— Знакомая музыка, очень даже знакомая.
