— Если завтра утром я приеду к половине восьмого, это будет не поздно?
— Фрау Теплов, вы вообще можете приехать к концу операции, часам к двенадцати.
— Нет, — твердо ответила Зоя. — Я должна проводить его. За последние двадцать пять лет он трижды провожал меня на такие же операции. Последний раз — здесь, в Мюнхене…
— Я помню, — улыбнулся доктор Кольб. — Тогда я только кончил университет и пришел сюда на онкологию… Спокойной ночи, фрау Теплов.
— Спокой… — успела только проговорить Зоя Александровна Теплова, как…
…в полутемной палате вдруг неожиданно, по-птичьи, коротко и негромко вскрикнул Рафик Алимханов.
И кнопка, в виде салонной сонетки, дозированно подававшая ему обезболивающее лекарство прямо в позвоночник, выпала у него из руки и повисла на тонком электрическом шнуре…
— Боже мой… — по-русски прошептала Зоя и уже по-немецки закричала Кольбу: — Ну сделайте же что-нибудь!
Кольб подошел к кровати «герра Когана», взял его худенькую, навечно разрисованную, безжизненную руку и попробовал нащупать в ней пульс. Это ему не удалось. Тогда Кольб попытался прослушать сердце Рифката Когана-Алимханова.
И тоже ничего не услышал.
Он взял висящий над головой Рафика пульт вызова дежурных сестер и несколько раз нервно нажал на кнопку. У двери сразу же зажегся зеленый сигнальный огонек.
— Мы думали, что это произойдет вчера, — тихо сказал доктор Кольб.
В начале первого часа ночи обессиленная Зоя Александровна Теплова убедилась, что Кирилл Петрович, придавленный всеми транквилизаторами, судя по его громкому и глубокому дыханию, спит тяжеловатым, но крепким сном, поцеловала его и спустилась на лифте в огромный больничный гараж — машин на пятьсот. В кассовом автомате она оплатила очень дешевую дневную стоянку и с трудом отыскала свою машину.
Когда же она открыла дверцу, села за руль и попыталась вставить ключ в замок зажигания, остатки каких-либо сил покинули ее…
Она откинулась на спинку водительского сиденья и прикрыла глаза.
И тут же в ее сознании возникли все события последних полутора часов: деловитая суетня вокруг кровати мертвого Рафика…
….ночная дежурная санитарка собирает в специальный черный пластиковый мешок все его вещи…
Доктор Кольб и сестра усаживают худенькое тельце покойного «герра Когана» для того, чтобы вынуть катетер из его спины и отключить от обезболивающего аппарата…
…освободив его от всех проводов и трубочек, которые честно и упорно продлевали Рафику земное существование…
…Ночная сестра нажимает ногой на педаль у кроватного колеса, и изголовье кровати опускается… А вместе с ним укладывается и тело полусидящего, уже неживого, Рафика…
И когда Рифкат Шаяхметович Алимханов…
…купивший себе за тысячу долларов чужую фамилию и чужую национальность и не доживший до семидесяти пяти лет всего один месяц…
…горизонтально вытянулся во всю свою небольшую длину…
…его с головой закрыли специальной простыней.
А потом, освободив все четыре колеса кровати от тормозного устройства, тело бедного Рафика на этой же постели увезли из палаты два дежурных чернокожих парня, вызванных по телефону доктором Кольбом из круглосуточной специальной службы больничного морга.
«Здесь все «специальное»… — думала Зоя Александровна. — Все… И для жизни, и для смерти…»
Сестры выкатили из палаты и автоматический обезболиватель, и тумбочку Рафика, и еще что-то…
Когда же от пребывания Рифката Алимханова, или, как будет написано во всех официальных больничных бумагах, «герра Р. Когана», в этой палате не осталось ничего…
…пришли две ночные санитарки-турчанки и, очень недовольные тем, чем им сейчас придется заниматься, наскоро и небрежно промыли пол каким-то дезинфицирующим средством. А также крайне формально протерли все, к чему Рафик мог прикасаться, — телефон, пульт вызова дежурной сестры…
И молча ушли, сохраняя на своих лицах брезгливое и недовольное выражение, свойственное глуповатым людям, считающим, что они достойны гораздо большего…
Зоя мельком глянула на часы и уже хотела было завести двигатель, как вдруг представила себе, что домой она приедет не раньше начала второго. Пока поставит машину в гараж, пока поднимется из гаража на лифте к себе в квартиру, примет душ и ляжет спать — пройдет еще часа полтора.
А для того чтобы прибыть в клинику к половине восьмого утра во всей «дамской форме» («Мужик для того и существует, чтобы ему глаз радовали!» — иногда говорил Кирилл Петрович), ей нужно было бы проснуться максимум в половине седьмого утра. На сон оставалось всего три с половиной часа. Не густо.
В подобных случаях в ее возрасте уже не помогает даже самая дорогая и превосходная косметика от «Лореаль», «Диор» и «Ланком»…
Зоя заглянула в свою сумку, нашла там косметичку со всеми необходимыми «мазилками» и решила, что никуда не поедет. Откинет сейчас спинку водительского кресла, накроется старым пледом, валяющимся на заднем сиденье после какой-то загородной поездки, и продрыхнет здесь, в гараже, столько — сколько сможет.
А утром в любом коридорном туалете приведет себя в нормальный вид и к половине восьмого уже будет в отделении легочной онкологии, чтобы проводить Кирюшу до дверей операционного блока.
Успеть бы только предупредить дежурных сестер и доктора Кольба, чтобы Кириллу ничего не говорили о Рафике! И на все его вопросы, почему он лежит в палате один, отвечали бы, что, пока «герр Теплов» еще спал, «герра Когана» с утра повезли, предположим… на МРТ — магнитно-резонансную томографию.
Значит, в онкологии ей нужно быть не в половине восьмого, а чуть раньше!
Зоя еще больше откинула спинку водительского кресла, протянула руку назад, достала плед, развернула его, накрылась им и, свернувшись клубочком, закрыла глаза.
И подумала:
«Господи… Бедный Рафик…»
Она представила себе его, коченеющего в холодильнике больничного морга, полуоткрытые мертвые глаза, тонкие, исхудалые, истатуированные синие руки, натянула плед на голову и тихо заплакала…
Ровно в десять минут восьмого причесанная, умытая и в меру намазанная Зоя Александровна Теплова появилась в дверях палаты Кирилла Петровича.
Сонный и слегка приторможенный ночными успокоительными транквилизаторами Кирилл Петрович уже сидел на своей кровати, и две незнакомые немолодые медицинские сестры (наверное, из хирургии) надевали на него, совершенно голого, странный халатик. Причем задом наперед. То есть все, что у Кирилла Петровича было спереди, прикрывал этот короткий халатик. Все, что сзади, — замечательно проглядывалось. Скреплялся халат сзади на шее всего одной завязочкой…
Зоя Александровна подошла, поцеловала Кирилла Петровича в макушку, погладила по щеке и поздоровалась с сестрами.
— А… Заинька, — сонно пробормотал Кирилл Петрович. — Как хорошо, что ты пришла. А то во мне немецкий сам собой отключился. Ни сказать, ни понять ни хрена не могу… Ты не знаешь, почему нет Рафика?
— В коридоре я встретила доктора Кольба, он сказал мне, что Рафика увезли на томографию…
— А где же его тумбочка?..
— Тумбочка?.. — растерялась Зоя. — Ну… Тумбочку, наверное, укатили для дезинфекции. Не знаю. Я потом выясню и скажу тебе…
Сестры с интересом прислушивались к звучанию чужого языка.
Одна из них взяла руку Кирилла Петровича, где с первого же дня пребывания Теплова в клинике в вене у него стоял катетер с тонкой пластмассовой иглой и навинчивающейся заглушкой.
И предоперационная химиотерапия, и любая другая капельница, самые разные внутривенные инъекции делались через этот катетер. Что было чрезвычайно удобно всем.
Вторая сестра вынула из кармана ампулу кубиков на пять, ловко отломила у нее стеклянную головку, а первая сестра набрала оттуда все эти пять кубиков в шприц без иглы.
— Вы говорите по-немецки? — спросила одна сестра Зою.
— Да.
— А муж?
— Тоже. Но немного хуже…
— А вы из России? Я когда-то девочкой жила в ГДР, в Лейпциге. Там нас учили русскому. Но я так ничего и не помню. Кроме «здравствуй» и «спасибо».
Одна осторожно вывинтила заглушку катетера, а вторая медленно и уверенно ввела все пять кубиков в вену Кирилла Петровича.
— Что это? — тихо спросила Зоя.
— Успокоительное. Пусть подремлет… У него есть зубные протезы?
— Да.
— Пожалуйста, попросите его снять их… — сказала сестра и протянула Кириллу Петровичу круглую баночку с крышкой. В баночке лежало несколько слоев белой марли.
— Кирочка… — попыталась сказать Зоя Александровна.
— Я все понял! — капризно прервал ее Кирилл Петрович. — А нельзя ли сделать это позже, там — в операционной?..
