— Вот, посмотри на меня. Примерно так выглядят те, кому столько, сколько будет тебе лет через тридцать-сорок. А дальше — больше. Трясущиеся руки, слезящиеся слепнущие глаза, из беззубого рта течет слюна, голова дергается, кожа в темных пятнах… Я не говорю уже о постоянных болях, провалах в памяти, помутнении разума… И в таком вот виде ты хотел бы существовать вечно? Знаешь, сколько тех, кто уже не в состоянии себя контролировать и обслуживать, кого измучили боли и страдания? Они призывают меня день и ночь. А я прихожу не к ним, а к тебе.
— Ну и что? Не ждешь же ты от меня благодарности за то, что не даешь мне дожить до старости?
— А разве это не лучше? Умереть молодым, сильным, здоровым? Избежав всех этих мучений, физических и моральных? Знаешь, как тяжело постоянно жить с ощущением, что другим твое существование в тягость? Что родные и дорогие тебе люди вынуждены улыбаться тебе, разговаривать бодрым тоном, тратить свое время и силы на уход за тобой, хотя в душе…
— «…вздыхать и думать про себя: «Когда же черт возьмет тебя?» — усмехнулся Виталий.
— Да, именно так. Ваш поэт был прав. Я, кстати, хорошо помню его. Мы долго встречались с ним, говорили — вот как с тобой. Откуда, ты думаешь, он взял эти слова?… И он, кстати, оказался в конце концов в более худшем положении, чем ты. У него не было выбора — а тебе я его предложила. Кстати, а хочешь — другой выбор предложу? Ты вот вчера опять сблагородничал, денег на лечение девочке Наде дал… И вроде как даже и не думаешь о том, что ее отца наняли тебя убить. Или ты все-таки хотел таким образом откупиться от него, а заодно и от меня? А? Признайся?
— Я… Нет… — Ему почему-то было очень стыдно. Так стыдно, как бывало только в очень раннем детстве, когда бабушка Вера ругала за мокрые штаны.
— Не нет, а да. Меня-то не обманывай… Слушай, а если я тебе предложу поменяться с Наденькой? Ты уйдешь' со мной — а она за это останется? Или наоборот?
Видимо, лицо Виталия отразило все происходящие в его душе сомнения, потому что она посмотрела на него и рассмеялась старческим кашляющим смехом.
— Ладно, не бойся, деточка, я пошутила… Как вы говорите в ваших играх, первое слово дороже второго. Да и меня та кандидатура куда больше интересует… Итак, когда ты дашь мне свой ответ — кто? Ты — или твой будущий убийца?
— А сколько у меня еще есть времени? — торопливо спросил Малахов.
— Все боишься, все тянешь кота за хвост… — покачала она седой головой. — Ну хорошо, так уж и быть. Я дам тебе еще отсрочку. Но это будет последний раз, слышишь?
«Какой срок я могу попросить, чтобы она согласилась? — судорожно размышлял Виталий. — Год? Нет, это много, не даст… Месяц? Неделю? Хотя бы неделю… Но как же этого мало!..»
— Я даю тебе пять дней, — строго проговорила она. — Пять суток. — Морщинистая рука развернула настольный календарь с изображением петуха. — Сегодня четверг, девятнадцатое мая. Значит, мы встретимся с тобой во вторник, двадцать четвертого. На нашем месте. Не позже четырех часов. Это будет последняя наша встреча, и поверь мне, будет лучше, если ты сам приедешь, а не заставишь гоняться за тобой, как сегодня.
С неожиданной для ее облика энергией она поднялась с места и почти мгновенно исчезла за дверью кабинета. Малахов рванулся следом за ней в приемную — и наткнулся на удивленный взгляд Полинки.
— Виталий Палыч, что с вами? У вас такое лицо…
— Ты видела, кто сейчас вышел из моего кабинета? Аккуратно выщипанные бровки девушки поднялись чуть не до середины лба, подведенные глаза распахнулись во всю ширь.
— Никто не выходил! Я тут сижу не вставая, но никого не видела… Ой, Виталь Палыч, у вас там мобильник в кабинете разрывается, слышите?
На этот раз звонила Лана.
— Зайка, ты в последние дни стал такой неуловимый… Скоро мне, чтобы встретиться с тобой, придется записываться у Полины на прием. Я просыпаюсь — ты уже уехал, приезжаю домой — ты спишь…
У Виталия так и рвались с языка слова, что приезжать надо, как нормальные жены, ранним вечером, и готовить мужу ужин, а не шляться неизвестно где, свалив всю домашнюю работу на помощницу по хозяйству. Но он сдержался:
— Да, я что-то совсем закрутился последнее время.
— A y меня для тебя новость. Моя Таня Тосс побывала в нашем поместье и говорит, что там все нормально, забор уже начали ставить. Теперь нам с тобой нужно опять связаться…
— Постой-постой! — перебил Малахов. — Она ездила туда одна, без тебя? Но ты же говорила, что она не знает дороги!
— Виталик, ну что ты вечно создаешь проблемы там, где их нет! Как не знала, так и узнала. Может, ей Максим рассказал…
— Может или точно?
— Ой, зайка, ну что ты ко мне пристал? Мне что — больше заняться нечем? Ты бы лучше позвонил Стасу Кириллову в «СТК-проджект», договорился бы о встрече. Пригласи его куда-нибудь в приличное место на ужин. Надо нам с ним втроем сесть, все распланировать, поговорить о строительстве…
— Ладно, позвоню.
Он дал себе слово, что потратит оставшиеся пять дней с максимальной пользой. Но время бежало с ужасающей скоростью, а дела, заполнявшие его, были какими-то мелкими и суетными. Да, нужно было встретиться со Стасом, договориться о ходе проектных работ в «Черной радуге» и оплате, чтобы дальше все бы шло уже без него. Да, необходимо было привести все в порядок в бизнесе — чтобы фирма «Мит-сити», когда ее владельца не станет, продолжала бы нормально функционировать и приносить вдове и их дочери приличный и стабильный доход. Но это были совсем не те дела, которыми Виталию хотелось заниматься за сто, девяносто, восемьдесят часов до смерти…
Ближе к концу рабочего дня в пятницу на дисплее зазвонившего сотового снова отразился незнакомый номер.
— Слушаю.
— Виталий Павлович, это Сергей Псарев. Я… Это… Ну, в общем… В общем, Надюхе только что операцию сделали… — Голос бывшего водителя дрожал, речь была сбивчивой.
— И как все прошло? — быстро спросил Малахов. Он сам удивился, насколько взволновало его это сообщение.
— Хорошо, Виталий Палыч, хорошо! — захлебнулся в трубке голос Сергея. — Знаете, как доктор сказал? Результаты, говорит, превзошли самые смелые мои ожидания. Самые смелые ожидания! Виталь Палыч, вы понимаете, что это значит? Наша Надюшка будет жить, слышите? Жить как нормальный, полноценный человек! В школу ходить! Танцевать! На коньках кататься!
— Я рад. Очень рад. И за Надю, и за тебя, и за Лелю.
— Виталий Павлович, это вы нас спасли! — продолжал Сергей. — Я вот ведь и звоню, чтобы сказать — теперь я ваш должник до гроба. Что хотите для вас сделаю! Жизнь отдам…
— Нет уж, не надо, — горько усмехнулся Малахов. — Поживи еще…
И тут ему в голову пришла одна идея. Что, если попробовать?… В конце концов, почему бы и нет? Он посмотрел, плотно ли прикрыта дверь кабинета, и проговорил, чуть понизив голос:
— Знаешь, а ты ведь действительно можешь мне помочь…
— Все, что хотите! Только одно ваше слово. Я хоть в огонь, хоть в воду…
— Сергей, тут ходят слухи, что кто-то решил меня убрать.
— Да, Виталий Павлович… — даже по телефону было ясно, что собеседник помрачнел. — Я и сам давно собирался сказать, да не знал как… В общем, поговорить об этом надо. Может, встретимся?
— Когда?
— Да хоть прямо сейчас. Я в центре, на Садовом кольце, мигом подскочу, куда скажете.
— Знаешь, тут недалеко от нашего офиса есть маленькое кафе…
— То самое, ваше любимое? Помню, конечно. Буду там максимум через полчаса, идет?
Кафе встретило Малахова не слишком радушно. Мало того, что «девушка из таверны» была сегодня выходная, так еще и любимый столик у окна с цветком оказался занят. Сергей, с трудом разместивший свое большое тело в тесном пространстве между столом и стеной, помахал рукой.
— В общем, я прямо к делу, ладно? — спросил он, едва официантка отошла от их столика. — Мне так легче — без реверансов… Короче, где-то дней десять назад, может, чуть больше, открываю почтовый ящик, а там письмо. Для меня. С именем, но без адреса и штемпеля. А в письме написано — тебе, парень, деньги нужны, так убей своего бывшего командира, получишь за это тридцать пять европейских кусков.
— Интересно! — присвистнул Виталий. — И как тебе предлагалось убить меня?
Водитель покачал головой.
— Там про это ничего сказано не было. Может, потом бы сообщили, в дальнейших, так сказать, инструкциях.
— Логично. — Малахов кивком поблагодарил другую официантку, поставившую перед ними кофе. — А что еще было в письме?
— Что-то вроде: подумай и пойми, что жизнь Нади для тебя важнее всего остального. Я тогда сразу понял, что это не шутка, не розыгрыш дурацкий. Они ведь знают и что дочка больна, и что меня уволили… И даже сколько денег нужно на операцию. Да и вообще, не шутят такими вещами…
