– В легких у него после операции чисто. Но с его, м-мм… основным диагнозом – как на пороховой бочке. В селезенке, в печени рентгенологи уже туберкуломы видят. Пока небольшие, но дальше… Кто знает? У ВИЧ-инфицированных внелегочный туберкулез обычно очень быстро распространяется.
– Опять резать придется? Когда? – спокойно произнесла она.
Врач взглянул ей в глаза:
– Резать-то мы можем до бесконечности… но вы будьте готовы. Может начаться массированная атака болезни, и хирургия тут будет бессильна.
Мать не вскрикнула, не заплакала. Сама все понимала. И видела страшную худобу Виктора. Безнадегу в его глазах.
Мечтать, что он поправится, и мать, и сын давно перестали. А сейчас, значит, пора думать, как ему умереть. Не в страданиях и хотя бы в относительном комфорте.
– Если что, его в хоспис возьмут? – спросила Людмила Аркадьевна.
– Если бы только ВИЧ – без вопросов. Но он ведь заразен, – снова опустил глаза доктор. – Ткани микобактериями туберкулеза буквально нафаршированы. Так что в хоспис его не положат. И вам бы, мамаша, самой профилактический курс пропить надо. А то заболеете, не приведи господь.
– Я, сыночек, сама разберусь, – отбрила она.
Конверт, заранее приготовленный, из сумочки доставать не стала. Благодарить явно не за что. И на будущее не пригодится. Резать сына она все равно больше не даст.
«Получается, я сдаюсь?» – спросила себя Людмила Аркадьевна, когда шли по территории больницы. Виктор тяжело опирался на ее руку, в другой – она волокла его сумку. Моросил дождь, в сером небе каркали вороны, и настроение было под стать – беспросветным.
Виктор будто прочитал ее мысли. Вдохнул влажный осенний воздух, раскашлялся. Прохрипел:
– Не дотяну я, мам, до весны.
И охватила ее вдруг настолько дикая ярость. Сорок восемь лет мужику, самый сок! Ему бы думать, как из зампредов в председатели совета проскочить, в крупной корпорации или банке, а он о смерти, как о решенном деле, говорит.
И всему виной какая-то деваха.
Людмила Аркадьевна привычно прижала сына к себе. Похлопала нежно по спинке, как в детстве делала. Прошептала в ухо:
– Держись! Держись, мой миленький!
Виктор, кажется, плакал. Сейчас лучше не утешать, перевести разговор на другое.
– Что это за девчонка была? – спокойно спросила Людмила Аркадьевна.
– Какая? – Сын поспешно отстранился от нее, смахнул слезы.
– Та, что заразила тебя. Саша, ты говорил?
– Ой, мам, зачем тебе это?
– Хочу знать. Кому мы всем обязаны. – Ей не удалось сдержать сарказм в голосе.
– Мне, дураку, мы всем обязаны, – буркнул он. – Исключительно мне. Сашка-то отбивалась, ревела. Предупреждала меня. А я ржал. Думал, специально врет, чтоб отстал от нее.
– А фамилия как у Саши?
– Мам, да ты чего? – Он взглянул проницательно. – Мстить собралась? Говорю тебе: я сам ее трахнул. Изнасиловал.
– Сучка не схочет – кобель не вскочит, – парировала Людмила Аркадьевна.
– Как ты изысканна, мамуля, – усмехнулся сын. И задумчиво добавил: – Но, может, ты и права. Она отбивалась-то со всех сил, но я видел: хотела меня. Знаешь, когда женщина хочет, от нее совсем по-особому пахнет.
– Тварь, – припечатала Людмила Аркадьевна.
– Да чего теперь-то? – отмахнулся Виктор. – А фамилии ее я все равно не знаю. Просто Сашка. Худая, глазастая. Студентка. Институт какой-то ерундовый, но по-английски хорошо шпарила. И машину водила как дьявол.
Информации оказалось негусто. Да и порыв ярости у матери полыхнул – да и прошел.
Не до мести ей сейчас было. Не до поисков.
После операции Виктор стал очень быстро сдавать. Худел, как она его ни откармливала. Вечерами температурил. Ночью метался в кошмарах, просыпался – футболка, простыни, подушка мокры насквозь.
Из Центра борьбы со СПИДом звонили, звали сдавать анализы.
– Он не доедет, – вздохнула Людмила Аркадьевна.
Нашла, за огромные деньги, медсестру, которая согласилась взять кровь на дому.
Результат оказался печальным. Уровень CD4+ лимфоцитов снизился до двадцати шести.
– Увы, но это терминальная стадия, – приговорил инфекционист.
Речь теперь шла только о поддерживающем лечении. И опять бесконечная борьба, борьба. Рецепт на опиоидные обезболивающие не положен, нужно биться. Капельница на дому? А где найти медсестру, кто согласится рисковать – подцепить одновременно туберкулез и ВИЧ?
Будь Виктор один – умирал бы в мучениях.
Но мать сделала все, чтобы он ушел легко. Не умер, а как в детстве провалился в сладкий, с полетами к звездам, сон.
Она сама научилась ставить капельницы, наука оказалась невеликой. Колола обезболивающие. Давала кислород. Уговаривала съесть домашний оладушек или блинчик, Виктор раньше их обожал.
Когда сын ненадолго засыпал, она читала и перечитывала «Советы умирающего» Олега Фесенко.
«Я не буду с вами добр. Я в царстве боли. Даже если боли нет, я жду ее. И я срываюсь ежесекундно, ежеминутно. На вас, любимые. Я ору на вас, посылаю последними словами. Я могу ударить и прогнать вас. Это странно, парадоксально, неестественно. Потому что как только я прогоню вас, я хочу, чтобы вы вернулись»[16].
И когда Виктор открывал глаза, она первым делом ему улыбалась. Болтала чепуху. Приносила охапки журналов, все подряд: голых девчонок, «Популярную механику», «Форбс». Прикладывалась рядом на постель, гладила, причесывала, жалела. Вместе смотрели «Поле чудес», КВН, «Сватов».
Однажды наткнулись на ток-шоу.
Людмила Аркадьевна потянулась переключить канал, Виктор ненавидел, когда на экране орут и перебивают друг друга. Но сейчас сын остановил ее руку.
Мать взглянула на экран. Что его заинтересовало?
Действо сомнительное. Очень толстая, вульгарная, с рыхлым телом, певица зачем-то обрядилась в балетную пачку. Ходит на пуантах, приседает, кланяется, пытается па-де-де сделать, да не выходит – равновесие теряет.
Зал вежливо хлопает. Ведущий насмешливо улыбается.
– Вот корова! – не удержалась Людмила Аркадьевна.
Но поняла: сын смотрит вовсе не на певицу, что выставила себя на посмешище. А куда?
Орлиным, дальнозорким взглядом она уставилась на экран.
В креслах, как положено, эксперты. Пожилой певец в бандане и кожаной куртке. Депутатша – Людмила Аркадьевна раньше встречала ее в коридорах Госдумы. В то время совсем мелкая сошка была, а теперь, вишь, пиарится – на центральный канал пролезла.
Третьей в ряду экспертов оказалась совсем юная девочка. Ерзает в кресле, в глазах чертики. Рот прикрывает лапкой. Видно, смешно ей.
– Саша… – пробормотал Виктор.
– Где? – насторожилась мать.
Он не ответил. Повторил сам себе:
– Сашка… Все такая же… Или это дочка ее?
Толстая певица завершила свой выход гран-батманом и грохнулась пятой точкой на пол. Зал заулюлюкал. Ведущий затараторил:
– С нами были неподражаемая Кармелита и наши эксперты: певец и композитор Юрий Антипов! Глава думского комитета Елена Коптилина! А также лауреат многочисленных конкурсов бальных и спортивных танцев Сонечка Степанцева!
По экрану замелькала реклама. Людмила Аркадьевна переключила канал на Discovery. Виктор раскашлялся, схватился за горло. Она привычно обняла его, начала гладить по спине. Но кашель не проходил – наоборот, становился надсадней. Потом в груди что-то захрипело, сын прижал ладонь ко рту, отнял – она была вся в крови.
– Нет! – взмолилась Людмила Аркадьевна.
Но алая струйка уже текла по подбородку, капала на постель.
Он схватил покрывало, промокнул рот. Произнес деловито:
– Мам. Кажется, все. Кранты мне. Врачей не зови. Только измучают.
…Через три часа Виктор ушел.
Мать, как сын и просил, не стала вызывать «Скорую».
Даже в последний, самый страшный час, старалась улыбаться Виктору. А он – то видел ее, то не видел.
Минут за десять до конца глаза стали совсем потусторонними. Сын обиженно вытянул губы, пробормотал:
– Хитра ты, Сашка… Сидишь на пляже, дочку матери сбагрила… Все хорошо у тебя…
Дернулся, заметался на постели – и затих.
Грудь сына поднялась. В последний раз. Опустилась. И все.
Людмила Аркадьевна сама закрыла ему глаза. Вытерла со лба пот.
Подоткнула одеяло, погладила по голове. Пусть ее мальчик видит только сладкие сны.
Но не давали ей покоя последние слова сына. Сашка, пляж…
Бред был предсмертный? Но, говорят, перед самой смертью людям только правду показывают.
Запросто мог видеть, что в самом деле есть.
Неужели та, кто его погубила, сейчас жива, здорова и любуется морем?
А сын – мертв…
Людмила Аркадьевна бессмысленно уставилась в окно. За стеклом бушевал беспросветный октябрьский дождь.
Надо вызывать милицию, «Скорую». Зафиксировать смерть. Организовывать похороны.
