– …Искать нас будут! – сказал Вэнс позорно срывающимся голосом.
– Вэнс, – произнес Хойт, – но мы ведь не собираемся сидеть и ждать, пока этот хренов губернатор будет нас здесь искать. Давай сами пригласим его сюда.
– Что? – не веря своим ушам, переспросил Вэнс. – Что это за хрень ты городишь?
Хойт пришел в восторг от выражения неподдельного ужаса на лице товарища. По правде говоря, он и сам плохо понимал, какую хрень городит, но сама идея пришлась ему по вкусу. Нужно действительно выкинуть что-нибудь этакое.
Впрочем, очередная выходка – дело будущего, а сейчас Хойту было очень приятно еще сильнее напугать Вэнса и посмотреть, как тот будет трястись от страха, одновременно пытаясь сохранить лицо.
– Понимаешь, старик, если мы его сюда затащим, то он уже от нас никуда не денется. Вот увидишь, этот мудак хренов сам перепугается и будет прыгать перед нами на задних лапках.
Нет, Хойт все-таки перегнул палку. Страх на лице Вэнса сменился подозрительным выражением, несколько секунд он молча глядел на приятеля, а потом сказал:
– Слушай, Хойт, тебе еще никто не говорил, что у тебя башню сносит?
Хойт не смог сдержаться и рассмеялся в голос. Мысли его уже были заняты другим… А что, если все-таки провернуть это дельце… Можно стать действительно легендой на долгие годы… Остается только придумать, как затащить губернатора Калифорнии в общагу, обстряпав этот визит на условиях благородного шевалье Хойта… Один козырь у него был. Один, но зато какой: если выложить эту карту перед хреновым калифорнийским губернатором, тот действительно встанет на колени, лишь бы Хойт проявил милосердие и не предъявил свой козырь широкой общественности…
Вэнс тем временем продолжал:
– Ты, небось, считаешь, что все это охренительно круто. Особенно круто ты себя чувствуешь, когда тебе говорят, что ты совсем охренел. Ты думаешь, это комплимент. – Вэнс явно не верил своим глазам, глядя, как блаженно-мечтательно улыбается Хойт. – Так вот, это не комплимент, и никакой крутизной здесь на хрен не пахнет. Ты вовсе не крутой до охренения, ты просто охренел – вот и все.
Хойт снова рассмеялся.
– Не упускай свой шанс, чувак! Держись меня – и тоже станешь настоящей легендой нашего времени.
– Я? Еще чего не хватало. На хрен мне эти легенды. Я уже от них и так охренел, если хочешь знать. Надо тебе – ищи и дальше приключений на свою задницу, но только без меня.
– Да брось ты, бояться тут нечего. Дело верное. Я тебе растолкую попонятнее – может, и въедешь в то, что я предлагаю. Дай-ка я еще пивка хлебну, а потом и расскажу, какую еще хрень придумал.
Войдя в учебный класс, Джоджо сразу же наткнулся на Чарльза Бускета и Вернона Конджерса. Чарльз, по своему обыкновению, изводил первокурсника, на что имелось целых две причины: во-первых, Конджерс был новичком, во-вторых – очень легкой мишенью.
– Охренеть, мужик, – заявил Чарльз. – Вернон, я просто ушам своим не верю. Ты что, совсем охренел? Хочешь, чтобы все прознали, что у тебя на чердаке места свободного много? Может, ты там помещения в аренду сдавать собираешься?
Конджерс мрачно смотрел на Чарльза и молчал. До него всегда с трудом доходил смысл чересчур интеллектуальных приколов. Вот и сейчас он оказался в тупике, не понимая, на каком таком чердаке он может что-то там сдавать в аренду.
– Слушай, ну вот ответь мне на один простой вопрос, – снова обратился к нему Чарльз. – В каком мы штате?
– В каком штате?
– Ну, в штате – в каком? Соединенные Штаты Америки состоят из пятидесяти штатов, и мы с тобой находимся в одном из них, согласен? В какой же штат нас занесло, друг Вернон?
Конджерс помолчал, пытаясь сообразить, не кроется ли в этом простом вопросе подвох. Потом буркнул:
– Ну, в Пенсильванию.
– Абсолютно правильный ответ, – согласился его мучитель. – Ну, а теперь назови нам столицу Пенсильвании.
Ответа на этот вопрос Конджерс явно не знал, но ни за что не хотел признаваться в своем невежестве, а прервать этот позорный допрос у него духу не хватало. После очередной паузы парень не слишком уверенно выдвинул свою версию:
– Филадельфия?
– Господи, Вернон! Филадельфия! Да с каких это пор она стала столицей штата? Слушай и запоминай: столица Пенсильвании – город, который называется Гаррисберг. Диктую по буквам: Г-а-р-р-и-с-б-е-р-г. Это милях в ста пятидесяти к западу отсюда. Гар-рис-берг. Запомнил?
Кёртис, Алан и Трейшоун не без удовольствия прислушивались к этому избиению младенцев, причем Кёртис даже позволил себе негромко усмехнуться.
– Да кому какое, на хрен, дело до этой хреновой столицы, – сказал Конджерс.
– Вернон, ты мне эти штучки брось, – продолжал проводящий допрос инквизитор. – Такие вещи нужно знать. Ты ведь теперь человек публичный. Ты должен подумать хотя бы о том, что напишет о тебе эта хреновая пресса. Вот представь, подходит к тебе какой-нибудь мудила-журналист и начинает задавать вопросы. Что ты ему сможешь ответить? Да ни хрена толкового! Здесь тебе не школьный спортлагерь, малыш, здесь играют по-серьезному!
Сдержанный, но отчетливо слышный смех раздался в зале. Глаза Конджерса налились гневом, и чувствовалось, что он в любой момент готов перейти в контратаку.
Но Чарльз не унимался.
– Географию знать надо, парень! Поди купи себе карту или глобус, а если для тебя это слишком сложно, смотри иногда телевизор, там можно найти исторический канал или еще чего-нибудь в таком роде. Вот вдруг спросит тебя мамочка, куда, мол, тебя занесло, а ты и ответить ей не сможешь!
Взрыв уже не скрываемого хохота. Конджерс отвел глаза от Чарльза и внимательно, словно прицеливаясь, посмотрел на остальных.
– Да пошел ты на хрен, – наконец сказал он и отсел подальше – в самый дальний угол небольшой комнаты, выделенной в Фиске-Холле специально для обязательных по расписанию самостоятельных занятий игроков баскетбольной команды. Это время соблюдалось в распорядке дня неукоснительно, но весьма формально: каждый вечер после ужина они два часа валяли дурака в этой аудитории.
Решив, что Конджерс смирился с поражением, остальные рассмеялись с еще большим удовольствием. Джоджо предпочел промолчать и не демонстрировать своего отношения к происходящему. Он даже порадовался, что сел в противоположном от Конджерса углу класса, вне поля его зрения. Джоджо испытывал смешанные чувства. С одной стороны, приятно было позлорадствовать над тем, как «опустили» его молодого и наглого соперника, но на этот раз Чарльз зашел уж слишком далеко. Все эти приколы в стиле негритянского гетто были явно им спародированы, причем в самой обидной для первокурсника манере. Хуже того, Чарльз позволил себе затронуть самую чувствительную для Конджерса струну – шутить с парнем, задевая его маму, было, прямо скажем, не слишком корректно. Конечно, это была только шутка, и Чарльз не сказал о матери Конджерса ничего плохого, но если подумать (а уж Конджерс-то наверняка хорошо подумает над каждым словом), он по-своему оскорбил ее, предположив, что она толком не знает, где учится ее сын и тем более – где находится Дьюпонтский университет. Джоджо за свою жизнь пообщался с чернокожими подростками вполне достаточно, чтобы уразуметь раз и навсегда: в их разговорах и перепалках тема матерей была запретной. Затронуть ее – означало перейти от дружеских приколов к серьезной ссоре, грозящей вылиться в драку. А такие парни, как Конджерс, особенно болезненно воспринимали эту тему. Джоджо пока что не очень-то подробно был посвящен в биографию новичка, но в общих чертах представлял ее себе как типичный случай мальчишки, которого вырастила мать-одиночка в похожем на гетто пригороде Нью-Йорка, называвшемся, если он правильно помнил, Хэмпстедом. С другой стороны, Чарльз вырос совсем в иной социальной среде и в семье с другим уровнем достатка. До Дьюпонта он жил в весьма благополучном пригороде Вашингтона, его отец был начальником какой-то там службы безопасности в Госдепартаменте, а мать преподавала английский язык в тамошней школе.
Конджерс сел за стол-парту и – ба-бах! – изо всех сил грохнул папкой о крышку, словно желая прибить надоевшую муху. Несмотря на свое мальчишеское лицо, он был намного крупнее и явно сильнее Чарльза. В нем было шесть футов девять дюймов росту, вес зашкаливал за двести сорок фунтов; от природы плотный и ширококостный, Конджерс к тому же успел немало поработать над собой в спортзале. Чарльз был на три дюйма ниже ростом, и несмотря на все усилия Бешеного Пса – тренера по силовой подготовке, работавшего с ними в «качалке», то есть в тренажерном зале, – оставался довольно худощавым. У него были тонкие черты лица, и он наверняка был фунтов на сорок легче Конджерса. С точки зрения Джоджо, в первую очередь следовало рассматривать именно физические кондиции. Конджерс и так уже на взводе, и если спровоцировать его еще буквально одним приколом, – все может случиться…
