– Приветствую вас на ежегодной церемонии выбора жертвы.
– В осеннее равноденствие приветствуем тебя, королева, – ответили жрецы так стройно, будто говорил один человек.
Церемония должная была проходить в весеннее равноденствие – это помнила Нора. Так было при матери ее матери, но королева Мария перенесла церемонию на осень. «Во-первых, у нас здесь все равно никакого солнца нет, – аргументировала она, – во-вторых, поддержать аграрный сектор мы теперь можем и без жертвы… если перестанут действовать удобрения, перейдем на генетические культуры. А против осенней тоски у нас нет ничего. Все, что мы можем осенью – приносить жертвы и надеяться на милость высших сил».
– Приступайте же. Ваше священное право – выбрать жертву в этом году, – сказала Нора жрецам.
Электричество было выключено в этом зале, начиналась церемония в тусклом свете, проникавшем через окна из соседних помещений, но сейчас, одновременно с речью жрецов, зал медленно наполнялся ясным желтоватым светом, от которого поднималась в сердце смутная радость. Свет был связан с такой же ясной музыкой, доносившейся из верхних помещений.
– Ты первый год королева и не знаешь всех правил. Мы не можем никого выбирать. Тот, кого ничто не держит, уйдет от нас счастливым. Кому попадет особый кусок хлеба.
Это она знала: в большом каравае хлеба в одном крошечном уголочке спрятаны лист белой омелы и лист чемерицы. Нахлынувшее беспокойство скрыла – скрывать умеют все королевы. Ей тоже нужно откусить от хлеба. Что держит ее? Не о счастье ли говорил возлюбленный, когда хотел убить ее? Уйти счастливой? Но что-то же держит? Желтые отсветы кружили вокруг ее шелка и золота. Десять маятников качались у ее ног.
– Начнем, – сказала Нора, и музыка затихла, стало так тихо, словно никого в зале не было. Наконец отозвался жрец в центре:
– Начнем.
Он сел на пол и достал из полотняной сумки большой круглый хлеб. Длинными ногтями оторвал маленький кусочек. Прикрыл веки, положил кусочек в рот.
– Нет. Не я.
– Теперь я хочу вкусить хлеба, – Нора протянула руки перед собой. Она была очень голодна, она не помнила, когда ела в последний раз. Жрец положил в раскрытую ладонь другой кусочек. Попробовала. Хлеб был необычайно вкусным.
– Ты не свободна, королева. Тебя держат. Ты не можешь стать жертвой.
От маленького кусочка хлеба голод ее только усилился, и она приказала:
– Дай еще. Я хочу пробовать еще.
– Это невозможно. Ничего не изменится.
– А что держит тебя, жрец?
– Долг перед тобой.
– Дай.
Жрец дал ей другой, больший кусочек хлеба.
– Не получается.
– Нет.
Тут Норе пришла в голову замечательная мысль:
– Не надо никакого хлеба, я знаю, кому нужно умереть. Он мне мешает.
– Так не принято.
– Но ведь я могу менять традиции. Если могла моя матушка, почему не могу я? А я точно знаю, кого здесь ничто не держит и кто мешает свободному течению жизни. Он как камень, преграждающий путь ручью. Этот мальчик.
Жрецы замкнули шеренгу в круг, тихо совещались. Она выждала минуту и воскликнула:
– Хватит говорить! Мне нужно, чтобы этот мальчик был принесен в жертву. Так будет лучше для всех.
Жрецы снова выстроились в шеренгу. И тот из них, одинаковых, что стоял в центре, сказал спокойно:
– Мы ничего не имеем против. Пусть он попробует хлеба.
– Пусть!
Нора была уверена, что хлеб не ошибется, и ее страданиям наступит конец. Полетел по цепочке шепот приказов и указаний, и через несколько минут мальчика привели в зал.
– Ты хочешь есть? – спросил его жрец.
Мальчик поглядел недоверчиво.
– Ну допустим.
– Посмотри. Эта очень вкусный хлеб для тебя. Сколько возьмешь – все твое.
Мальчик отломил большой ломоть. Он не был голоден и уж меньше всего хотел хлеба – без колбасы или мяса, но никогда не отказывался, если его угощали. Далекая музыка оборвалась. Три минуты жрецы глядели на него в тишине. Нора смотрела перед собой. Наконец от его кусочка не осталось ни крошки.
– Ты можешь идти, – мягко сказал мальчику жрец. И добавил для Норы: – Он может идти.
Она потеряла интерес к происходящему. Жрецы продолжали говорить с ней, высчитывать жертву, а она смотрела вдаль, отвечала как нужно, но забыла о них. В углу мелькнула острая бородка Гуидо. Обитатели бесконечного здания, о которых она ничего не помнила и не знала, ели от хлеба и уходили. Гуидо прошел через зал. Появилась служанка, которая одевала ее сегодня утром. Она, как все, откусила от хлеба и вдруг опустилась на колени.
– Королева, но почему! – воскликнула она. – Разве я хотела вам причинить какое-то зло? – и повалилась на бок. К служанке подбежал главный жрец, расправил над ней белое одеяло, он шептал ей, но слышала и Нора: «Мерзнешь? Смотри, я укрою тебя, тебе будет тепло… Ты не будешь дрожать. Все к лучшему в твоей жизни, ты избранная, единственная. К чему тебе другие, ты прекраснее и успешнее их всех, ты заняла первое место. Сейчас ты увидишь зеленый луг…»
Нора искала взглядом Гуидо, но его не было перед ней, а вертеть головой не пристало, да и не могла. Разве не пришлой была служанка, разве это по правилам? Разве ее, укутанную в одеяло, должен был сейчас баюкать на руках жрец, как мать баюкает малое дитя, нашептывая сладкие слова, вызывая улыбку на уже мертвых губах. И снова забеспокоилась Нора: может, она сама должна была лежать на коленях жреца? Что держит ее? Может, лишь происки Гуидо, которому во что бы то ни стало нужно ее сохранить. Все обман, все мутно. После церемонии она пошла в часовню, но двери были заперты. Не стала никого звать. Вернулась к себе. Передала, что больна, для гостей, но гости, видимо, в ней не слишком нуждались, могли свои дела выяснить с Гуидо, и пить, и есть с ним. Маятники уже были доставлены в ее спальню, расставлены вдоль стены. Почему-то неподвижны. Прошлась и тронула каждый – где шар, где кольцо, где золотую нить, и все десять заработали, напоминая о зеркале из ее сна.
Серое стекло. За ним – осень, и падают листья, облетают. Он смотрит в окно. Звонят в дверь. Николай идет открывать. Это Наташа, смущается в прихожей (нельзя же забывать, что он обаятелен, а Наташа не замужем, хоть и есть у нее кто-то), нужно помочь снять пальто (что такое «обаятельный», он сам понял только после встречи с Александром Дымановым, и это нечто мерзкое), а пальто насквозь мокрое от густого тумана.
– Если это правда?! – поздоровавшись, спрашивает Наташа, жалобно заглядывая ему в глаза. – Конец всей нашей жизни! Для всех смерть. Путь окончен. Пора выходить. Получается – всё? Нет, я не могу это все так принять! Ужас какой-то.
Такое впечатление произвела на Наташу вчерашняя передача о конце света в результате климатической, экологической и тектонической катастроф. К тому же конец света получался какой-то дурацкий, без религиозно-мистического шарма, Нострадамус его не предсказывал, у майя все не так, и агнец не обещает прийти.
– Что же здесь ужасного? Просто и ясно – все легли и умерли. Никто ни о ком плакать не будет. Хорошо, когда ясно.
Николай поймал себя на том, что говорит как Нора, за иронией только прячет искренность. На секунду даже поверил, что так и будет, как Наташа обещала, и испытал нечто вроде облегчения – если все умрут, то ничего не надо делать, нет никакой надобности спасать Нору, а значит, нет необходимости обращать внимание на бездну проблем, разверзшуюся у его ног в тот день, когда он принял решение (или в тот, когда его занесло к Норе впервые). Бессонная ночь тоже давала себя знать. Вроде бы и не слушал он поучений Дыманова, а всю ночь в Интернете искал работу где-нибудь подальше, где говорят по-русски или хотя бы по-английски. Ничего стоящего не нашел, разумеется. Но постепенно привык к мысли, что, если он хочет быть с Норой, не только ей, но и ему придется бежать. Мысль не радовала – он любил свою работу, свою квартиру, свой город, у него оставалась еще пара друзей, не испуганных странностями последних месяцев. Он спрашивал себя: «Ну что за сказки, разве я настолько люблю эту женщину, чтобы все бросить, всю жизнь себе исковеркать» – и сам же отвечал: «Нет, не настолько я ее люблю, она – одна сторона моей жизни, но есть и другие». Значит, надо найти кого-то другого и успокоиться.
Наташа так и стояла – у нее не было ответа на его странную реплику о том, что конец света – это хорошо, потому что ясно, и она задумалась на минуту.
– Кофе, может, а? – предложил, наконец, с вызовом самому себе – так как насчет найти кого-то? – нелепым вызовом, потому что Наташа как раз была здесь из-за Норы, хотя не знала этого, к тому же свой кофе заслужила и, по-видимому, на улице продрогла.
– С удовольствием.
В кофеварке у него был еще, правда, остывший, он вылил и поставил новый, не обращая внимания на протестующее «Можно ведь подогреть». Десять лет назад Наташа была очень хорошенькой, она училась в параллельной группе. Потом всё бросила и занималась недвижимостью, из-за недвижимости (если это можно так назвать) он и нашел ее через друзей и Интернет. Из мокрой сумки она выложила папку с документами на стол, показывала листы по одному, дала ручку, чтобы он поставил, где нужно, подпись.
