— Нет! Никого у нее нет! А мужа она выгнала. Хороший парень у нее муж. — И бригадирша поискала подходящие теплые слова. — Лучший производственник и активный комсомолец.
Мне как-то расхотелось говорить с бригадиршей, даже о железобетоне, в котором она знала толк. Я распрощался и ушел.
— Я видела, вы с Ниной говорили, — усмехнулась Варя, когда мы в очередной раз встретились у подъезда. — Что-то она все на меня глаза косила. Наверное, обо мне была речь. Точно?
Я давно привык к обезоруживающе откровенным разговорам жителей маленьких городов, где все равно все всё знают.
— Да, о вас.
— Значит, получили информацию. И конечно, она меня жалела. Меня все такие жалеют. Вот соседка Алина тоже: «Чего ты хочешь, Варвара? Чего ты все выдумываешь? Живи просто». То есть, иначе говоря, просто живи — и больше ничего…
В конце концов, Варя может рассказать, как у нее все получилось в жизни, и с мужем тоже. Она не очень любит об этом говорить. Но ей важно узнать, как смотрят на такие вещи в Москве (я же был для Вари не просто собеседником, я был представителем Москвы, прекрасной столицы, где люди, наверное, имеют обо всем более глубокое и возвышенное суждение, чем жители 295-го километра Южной железной дороги).
Но, чтобы все было понятно, Варе пришлось рассказать о том, что было раньше.
На сварку она попала еще на Приднепровской. Попала по случаю.
Она была подсобницей в облицовочной бригаде. Подносила кирпич. На площадке главного корпуса ГРЭС в первый раз увидела сварку и влюбилась. Эти сказочные синие огоньки, эта рыцарская амуниция, эта чертова высота! Вот работа Варе под характер!
Она пошла к прорабу.
— Забудь и думать! — сказал он добродушно.
Пошла выше, к начальнику участка.
— Женщины в нашей стране равноправны, — объяснил он. — Ты вполне можешь заседать в Верховном Совете, если тебя вдруг выберут. Но на сварку лучше не надо. Тем более высота…
Варя не отставала:
— Ну что вам стоит, ну испытайте меня.
К классному сварщику Вите прикрепили как раз ученика, ледащего пария, которому что варить, что строгать, что в носу ковырять. А Варя сказала:
— Где один, там двое. Ну что вам, жалко?
Занятия шли хорошо, но тут Витьку обидели, не доплатили ему какие-то деньги. Он плюнул и бросил заниматься.
— Хочешь, Витя, я тебе из своих доплачивать буду?
Словом, ничего бы не получилось, если бы не случай. Варю заметил старший мастер, пожилой уже человек.
— Вот вам, мальчики, благородный пример, — сказал он. — Вот бы вы так горели за дело, как эта Варя.
И велел с нею заниматься. Сперва ее поставили на прихватку. Положат листы куда следует, а она их прихватывает, чтоб оставались на месте. А потом будет основная сварка — это уже без нее специалисты сделают. Словом, приготовительный класс…
Затем перевели на полуавтомат. Тоже дело не бог весть какое сложное. И наконец 10 мая 1956 года в три часа дня она ответила на последний вопрос комиссии, сделала вполне приличный шов и получила разряд. Сразу четвертый.
И дальше началась головокружительная карьера, Особенно головокружительная, пока Варя не привыкла к высоте.
Комиссия ушла. Варю поставили на рабочее место. И все постепенно привыкли, что вот лазит по балкам эта дивчина и сваривает, что прикажут. А Варя все сдавала экзамены. Сдавала, сдавала, сдавала экзамены.
Она просила парней, работавших по пятому разряду, то одного, то другого:
— Будь другом, дай попробовать. — И улыбалась им с наивозможнейшим кокетством.
— Черт с тобой, — говорили ребята, — вари.
Она приходила в неурочный час и мечтательно смотрела, как работают небожители паспортисты (сварщики седьмого разряда, имеющие паспорт на ответственную сварку металлоконструкций, трубопроводов высокого давления и поверхностей нагрева).
Варя научилась многому, совершенно не обязательному для человека ее квалификации. Она высоко метила. Но на ее маршальском жезле непременно должны были быть электроды. Другого она бы просто не взяла.
Однажды на участке объявили, что нужны специалисты в соседнюю область на ТЭЦ. Может, кто хочет добровольно?
На лицах монтажников заиграли дьявольские усмешки. Эти бывалые люди все знали наперед. Что там за станция: мороки много, снабжение плохое, и командировочные там то платят, то вдруг почему-то прекращают… Нет, хай дядя едет!
— Но надо же, хлопцы, — сказал старший прораб. — Ей-бо, вы как маленькие.
— Ну ладно, — сдался один и добавил кисло: — Убьет меня Лида.
— Не рыдай… Я тоже поеду.
В общем, собралась ехать вся компания.
— Я, наверное, тоже поеду, — сказала Варя. — Если только дадут досыта варить!
Она имела в виду, конечно, сварку.
— Что ты делаешь?! — ужаснулся Толя, когда узнал.
С Толей они дружили. Иными словами, он был ее жених. У девчат принята такая тонкая, непонятная постороннему градация:
1) он с ней ходит (значит, еще ничего не известно, только так, намечается); 2) он с ней гуляет (значит, дело уже серьезное); 3) он с ней дружит (значит, вполне может быть и ребенок).
— А чего, — беспечно сказала Варя. — Там и турбинисты нужны. Неужели ты думал, что я бы поехала без тебя?
— А условия! Ты знаешь, какие там условия?
— А чего ж? У нас дети не плачут. Почему бы нам не поехать?
Она это очень мирно говорила: можно поехать, можно и остаться. Но Толя стал ей объяснять все по пунктам. Ничего плохого он не говорил, все вроде разумно: тут лучше, там хуже и так далее… Но Варя страшно огорчилась, что вот он, ее Толя, такой рассудительный, аж тошно. Все монтажники тоже ворчали: ах, профессия, будь она неладная! Ворчали и ехали куда надо. А у Толи получалось как-то совсем иначе.
Она жила здесь среди монтажников — людей легких на подъем, кочевавших по всей стране. Они не обзаводились мебелью и всяким барахлом: все равно поломается, побьется в дороге. Они как-то приучили своих жен любить перемены. Их дети легко приживались то в тайге, то в степи, то в зеленом приморском селе.
Когда монтажник знакомится, он говорит не просто «Игорь Петров» или «Квашевич Иван Семенович», он добавляет: «Новомосковск, Зуевка, Запорожье, Ташкент, Мироновка» или: «Штеровка, Приднепровка, Старобешево, Луганск».
Это великолепный способ представляться: скажу тебе, что я построил, и ты поймешь, кто я есть…
Варе было обидно, что ее красивый большой Толя вдруг так забеспокоился об условиях.
Боже мой, скажет читатель, опять этот осточертевший, навязший в зубах конфликт. Он кочует из «целинной» повести в «полярный» фильм. Некто юный (или пожилой, все равно) горит энтузиазмом и хочет ехать, а она, напротив, не горит и не хочет ехать. В конце концов она перековывается и тоже едет. Или остается на прежнем местожительстве с носом, ибо он в тех трудных местах, куда рвался, находит себе новую подругу, отвечающую его возросшим духовным запросам.
Но Варя не знала, что ее конфликт уж разрешен литературой и кинематографией. Она мучилась после того, как сказала ему:
— Ну, как знаешь, а я поеду.
Нет, она не должна была этого говорить, ведь они с Толей так любили друг друга. Каждый вечер уходили в степь, взявшись за руки. Снова и снова, наверное, тысячу раз вспоминали тот случай, который их свел.
Она с напарницей нагружала на носилки кирпич, а он подошел. Она ему почему-то улыбнулась. А он сказал:
— Что ты улыбаешься? Или зубы продаешь?
Он был тогда еще в куцей ремесленной гимнастерке с буквами «РУ» на поясной пряжке. На ней было ситцевое платьице, самое плохое в ее бедном гардеробе, на голове — потерявшая цвет тряпица, на ногах — тапочки. А он сказал:
— Слушай, царица, приходь на танцы. Будешь красивше всех.
Такой разговор, по тогдашним Вариным понятиям, поддерживать было нельзя. Она отвернулась и строго сказала напарнице:
— Взяли.
Но вечером на танцы пришла…
И он покорил Варю, смелый, умный, независимый. Она сама всегда мечтала быть такой. Варино сердце разрывалось от гордости, когда ее Толя вставал на собрании и спорил с главным инженером товарищем Квасовым. Он прочитал толстую техническую книгу, про которую было сказано: «Рекомендуется для вузов». Он чертил как какой-нибудь профессор!
Роман про грозу уголовного мира, бесстрашного и проницательного следователя Светлова, все ребята на стройке читали запоем. Рвали на части и клянчили у счастливчиков прочитанные листы. А он вдруг пожал плечами и сказал:
— Как же ты, Варя, не понимаешь, что это произведение, рассчитанное на низкие, обывательские вкусы?
Варя страшно огорчилась, что у нее низкий, обывательский вкус. Но и немножко обрадовалась, что вот у него вкус какой положено.
Никто из Вариных знакомых не умел писать стихи. А Толя умел. Он писал чудные, складные стихи:
Цветут поля пшеницы,
Комбайны снуют,
На машинах едут девицы,
О Родине песнь поют.
Как здорово он все описал. Точно как в жизни. Варя представила себе безбрежное поле, грузовики и девушек в пестрых сарафанах, поющих «Широка страна моя родная». Правда, она робко удивилась, что поля пшеницы цветут. Но кто знает таинственные законы поэзии? Может, так надо.
