Ознакомительная версия.
— Что произошло потом?
Таня устало опустила голову.
— Потом… Он приехал и уговорил меня. Он умеет убеждать. Умеет настаивать. Я не могла не послушаться, хотя желание иметь ребенка было очень сильным. Но Вадим всегда добивается своего. Он обладает какой-то дьявольской силой.
— Если бы ты мне сказала раньше…
— Последний раз мы с Вадимом встретились две недели назад. Он дал телефон врача. Я тянула, откладывала. А потом все было, как во сне. Приезд в больницу, врач, полотенца, халаты, белый свет… Когда очнулась, все уже было кончено. Врач что-то говорил, я почти не слушала, а потом врач сказал. Сказал это…
Таня недоговорила и заплакала. Я взял ее за руку. Это все, что я мог сейчас для нее сделать.
Я посмотрел в окно. За занавесками темнела листва, а над ними — серое небо. Это небо было здесь вчера, и десять лет назад, и двадцать. Будет оно и спустя год, и тогда, когда никого из нас в этом мире уже не будет…
Таня тихо говорила:
— Я устала, очень устала. Устала ждать от жизни чего-то хорошего. И с каждым годом осознаю, что нет надежды, радости, спасения. И никакой справедливости нет. Хоть ты триста раз сделаешь добро, тебе тем же не откликнется. Да, я не святая, я виновата, я проститутка. Но я ведь не желала этого. Ты же знаешь, ведь ты знаешь, ты мой свидетель. Я не делаю подлостей, не использую людей, не издеваюсь ни над кем. Я просто хочу немного счастья для себя и своих близких. Я хочу нормальной жизни.
Таня повернула свое лицо ко мне. В ее глазах блестели слезы. Она прошептала:
— Наверное, Бога все-таки нет, да? Да?
Таня смотрела на меня, смотрела с отчаянием и безысходностью в глазах. Я обнял ее. Что я мог сказать?..
Я чувствовал себя виновником случившегося. И Вадим знал, что я буду ощущать острую вину. Он все просчитал. Это была игра, жестокий эксперимент. Но зачем?..
Кухня была погружена во мрак, предметы окончательно растеряли свои очертания. Я посмотрел на Таню. Она тронула мою ладонь:
— Только не включай, пожалуйста, свет… Он похож на свет больничной палаты.
— Хорошо.
Я встал и подошел к кухонному серванту. За стеклом находились блюдца, пара чашек, несколько стаканов. По углам серванта скопилась пыль. Рядом с чашкой, воткнутая в розетку для варенья стояла свечка. Я вытащил ее вместе с розеткой, показал Тане. Она кивнула.
Я положил розетку на стол, зажег свечу. Пламя вытянулось и затрепетало. По боку свечи потекли маленькие капли воска. Стол озарился тихим светом, Таня осталась в тени. Я сел.
Мы сидели, молчали и смотрели на тонкое, нежное пламя свечи.
* * *
Уходя тогда от Тани, я сказал:
— Осенью Вадим придет в институт. Там я его и встречу.
— Мне кажется, ни ты, ни я больше никогда его не увидим.
Она оказалась права. Я не встретил Вадима ни осенью, когда после каникул пришел в институт, ни зимой, когда началась сессия. Я его вообще больше не увидел. Он уехал в Америку, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний. Мы расстались с ним так же, как и познакомились — совершенно случайно.
В октябре Таня ушла из борделя и уехала обратно в Иваново, вместе с мамой и братьями. Она захотела поменять свою жизнь, в очередной раз. Начать ее заново — там, где эта жизнь когда-то возникла.
Тем вечером я провожал ее. Мы стояли на платформе, сырой и пустой. Таня крепко обняла меня, поцеловала и сказала: "Не пропадай опять на шесть лет". Когда поезд тронулся, она помахала мне из окна рукой.
А через несколько дней я поехал к Ане, в Питер. На нашу четвертую встречу.
* * *
Октябрь в том году в Москве выдался удивительно теплым и сухим. Желтые, красные листья усеивали дороги и аллеи, один за другим отключались фонтаны, а в воздухе продолжало пахнуть чуть сырым, но все же летом. Прогуливаясь вдоль канала, я наблюдал купающихся — и прохладным утром, и свежим вечером. Солнце в закат садилось медленно, алея на раздевающихся людях, и на раздевающихся деревьях. Придя домой, я подолгу стоял у окна, глядя в осенний вечер, вдыхая осенний воздух, втекающий в открытую форточку. Я прикладывал лоб к оконному стеклу — стекло было холодное и тем приятное.
"А у нас в Питере дожди. Не забудь взять зонтик" — написала Аня за день до моего приезда.
Но зонтик я все-таки забыл. Вечерело, мелкие гулкие капли летели с неба на землю — свет фонарей на вокзале был смазан этим обволакивающим, типично питерским дождем.
Кто-то тронул меня за руку. Я повернулся. Рядом под зонтом стояла Аня. Она улыбалась.
* * *
Мы доехали за сорок минут. Я пытался в сумерках, сквозь залитое дождем окно автобуса разглядеть места, мимо которых мы проезжали, но видел лишь свет фар, темные лужи, гнутые очертания деревьев.
Выйдя из автобуса и пройдя сквозь ряд домов, мы остановились у девятиэтажного здания. Это было общежитие. Анин номер располагался на восьмом этаже, в конце длинного коридора с обшарпанными стенами. Зайдя внутрь, я оказался в крохотной прихожей с ванной и туалетом. Отсюда можно было попасть в две комнаты, одна из которых была комнатой Ани. Сняв верхнюю одежду и обувь, мы зашли. Аня закрыла дверь, включила верхний свет. Потом повернулась ко мне.
— Вот здесь я и живу, — сказала она.
Комната была небольшой. Напротив двери располагалось окно, довольно огромное для комнаты такого размера. Оно было задернуто тюлевыми занавесками. В углу, на подоконнике стоял горшок с кактусом.
Я сразу же вспомнил фотографию, которую Аня присылала мне весной. Посмотрел налево — над заправленной кроватью висела географическая карта России. Рядом с кроватью стоял большой шкаф для одежды. Одна из створок его дверей была зеркальной. Между шкафом и окном висела небольшая картина: на ней толстый и полосатый кот ел бутерброд.
На столе у окна располагался компьютер, канцелярские приборы, бокс для дисков, лежали тетради, разные бумаги. Обычный рабочий беспорядок. На черном кресле-вертушке высилась стопка книг. На пол, покрытый ковром, упал исписанный тетрадный лист.
Справа располагалась еще одна кровать. Вплотную к кровати было придвинуто большое мягкое кресло, над которым свисало бра. По всему креслу были разбросаны мягкие игрушки разного цвета и размера — коты, собаки, слоны, медвежата. Я увидел там и свой подарок Ане — плюшевого рыжего кота.
Аня прошла вперед, подняла с пола лист, положила на стол. Переложила туда же книги с кресла-вертушки. Села, глянула на меня.
— Тесновато, конечно, — сказала она.
— Зато очень уютно. А где соседка?
— Уехала на выходные к себе домой. Кушать хочешь?
— Чаю бы попил.
Она прошла на маленькую кухню, которая была устроена в углу комнаты. Здесь была электроплитка с двумя конфорками, лежали разделочные доски, столовые приборы, банки, пачки, пакеты. Рядом со столом стоял маленький холодильник.
Помыв руки и вернувшись, я сел за стол. Аня резала хлеб. На столе уже было выложено печенье, масло, варенье, печеночный паштет, сыр.
Я посмотрел в сторону окна и только сейчас заметил рисунок, висевший на стене под книжной полкой. Тот самый портрет Ани с котенком, который я нарисовал в Москве. Я тут же вспомнил про Белоглазика. Но о том, что сказала тогда мама, Ане решил не рассказывать. Не хотел расстраивать.
Я чихнул. Аня посмотрела на меня.
— Есть лимон. Давай положу в чай, — сказала она.
Я кивнул. Мы будто поменялись местами — и заботу теперь проявляла Аня. Наверное, в Питере я чувствовал себя так же, как она — в Москве. Немного чужим, немного одиноким. По-настоящему в гостях.
Она отрезала дольку лимона и опустила в мою чашку. Желтая долька всплыла и прибилась к краю. Я сделал глоток.
— Что-то ты сегодня немногословен, — Аня откусила печенье. — Что хочешь в Питере посмотреть?
— То, что ты захочешь показать.
Я взял хлеб и намазал его паштетом. Паштет был очень вкусным. Съев один бутерброд, я сделал себе второй. Аня налила мне вторую чашку. За окном продолжал идти дождь. На мониторе компьютера плыла заставка, показывающая время с точностью до секунды: "21:53:05", "21:53:06", "21:53:07"…
— Представляешь, вчера мобильник в метро посеяла, — сказала Аня.
Я взглянул на сотовый телефон, лежавший на кровати. Перевел взгляд на Аню. Она кивнула:
— Сейчас объясню. Дело было вечером, в час пик. В общем, читаю книжку в тряске и толпе, на плече сумка, в другой руке пакет, а мобильный у меня в кармане куртки лежит. Забыла после разговора в сумку переложить. И вот в какой-то момент чувствую — нет телефона. Трогаю — и впрямь нет. Ну, думаю, своровали. Все как-то некстати, расстроилась жутко, забеспокоилась — с тобой же надо было держать связь…
Аня посмотрела себе в пустую чашку. Продолжила:
Ознакомительная версия.
