Жизнь, данная нам Господом, имеет достаточно свободы, чтобы человек мог осуществляться как личность, благоустраивать бытие. Да, в трудностях и борьбе, лишениях и несчастьях. Зато обретённое в трудах праведных он ценит превыше всего на свете и тем счастлив и благодарен Богу.
Торжество, тождество.
Трапы, тропы, трупы.
Демократия, обещая свободу, забирает у человечества последние блага. Обобранному свобода ни к чему. Он ценит простые вещи: хлеб и тепло.
Демократия — последняя фаза общественного развития, после которой конец Света.
Кому–то хочется коммунизма, кому–то халифата… В итоге — ни того, ни другого, ни десятого. Просто продолжается третья мировая война.
Мне хочется зрелую женщину: слегка обветренную, как спелый плод. Мне нравится женщины с чуть шершавой кожей на руках и слегка увядшей на скулах.
Из хаоса:
— Куда они летают? Я имею в виду космонавтов, астронавтов…
— Известно, куда.
— А что если это совсем не то, что мы думаем?
— Что ты подразумеваешь?
— Что если космос — это иллюзия. А они, на самом деле, летают в ад.
— Ты головокружительно хорошо пахнешь. И приятна на вкус! Порой мне кажется, что со мной такое уже было. Очень давно, когда я был младенец — у материнской груди.
Белый треугольник парусника — косынка ветра. Гений.
Давайте пострадаем друг о друге, посострадаем!
Алкоголики ходят, как циркачи по канату. Автор.
Любовь — дело тех, кому больше делать нечего. Диоген.
Напрашивается то, чтобы писать вне всякой формы: не как статьи, рассуждения и не как художественное, а высказывать, выливать, как можешь, то, что сильно чувствуешь.
Это не мои слова. Льва Николаевича. Но как же они отвечают моим желаниям!
Кого люблю, того целую.
Целу/ю це/лую. Но и половинку тоже. Половину, если уточнять!
Винодел по телефону:
— Надо отсюда рвать когти.
— Ну и куда бы ты посоветовал.
— Конечно, не в Окоёмию.
Господь по имени Глагол
Несет свой крест и бос, и гол.
И такая началась тут сушь, что живая трава сеном пахнула.
Ожидаете многого, а выходит мало. Аггей, 1,9.
Приходили, бывало к копне, могущей приносить двадцать мер. А оказывалось только десять. Приходили к подточилию, чтобы начерпать пятьдесят мер из подточилия. А оказывалось только двадцать Аггей. 2, 16.
…потрясу Я небо и землю.
Ниспровергну престолы царств и истреблю силу царств языческих, опрокину колесницы и сидящих на них, и низринуты будут кони и всадники их, один мечом другого. Аггей. 2, 21, 22.
Но что об этом говорить. Поздно об этом рассуждать. Всё прошло и ушло. Всё невозвратимо. Всё пошло и ушло.
Всё по/шло и у/шло.
Выплёскивать себя по первому позыву? Не расточительство ли это? Терпеть, вынашивать детородное вещество, тяготится им? Мучиться от застойных явлений в нижней чакре? Разве это гармония? Нет и нет! Гормональная перегрузка разрушает плоть изнутри, развращает дух. А в конечном счёте портит то самое вещество, из которого строится человеческий кристалл.
Листовка на двери «Афродизиака»:
У Козы нет казеина.
У сапожника — сапог.
Если чай без кофеина,
Значит, кайф от Пизы плох!
В слове казеин вместо а было о. Но Пиза этого не заметил. Он спокойно сказал, срывая бумажку: «Они намекают на мою импотенцию!»
— Кто это они?
— Конкуренты. — И уже в баре добавил: — Недоумки. Они полагают, что бардак способен содержать лишь тот, у кого не стоит. Но ведь у меня не притон, а шикарная раздевальня.
— Да уж! Цены у тебя аховые!
— Конечно, не для бедных. Чтобы ко мне попасть, нужно хорошо учиться и в школе, и в институте, а потом крутиться на благо общества так, чтобы хотя бы раз в месяц выкроить на билет в «Афродизиак». Посмотреть на моих девок — значит получить вдохновение. Без вдохновения больших бабок не заработаешь.
— А что это такое казеин?
— Неуч. Вещество такое. Из него клей делают. В молоке оно.
— Дорогим выходит клей, если из молока.
— Не кефир, конечно. Подороже.
И уже под пиво Пиза продолжил:
— А знаешь, почему у неё нет казеина? У козы.
— Неа.
— А ты видел, как коза сама из себя пьёт?
— Молоко?
— Мочу.
— Жуть!
— Так вот поэтому в ней нет казеина. Мы в деревне — давно это было — опыты ставили. Связывали её так, чтобы она не могла извернуться.
— Ну и что?
— Через неделю издохла.
— Наверное, от неудобства позы.
— От избытка казеина. Он её отравил.
Из хаоса:
— Всегда вслушиваюсь в своё сердце. Оно порой топочет. А чаще идёт устало, словно загнанный конь.
— Ты экзистенциалист?
— Да! А что это такое?
— Хочешь сказать, что не знаешь?
— Знал да забыл.
— А я думал, что автор наверняка не может не знать, что он есть такое.
— Я не какой–нибудь нищий. Но раз в месяц или чаще я с удовольствием пою, устроившись с моей гитарой где–нибудь в тенёчке на улице Гения. Мне бросают деньги, а я наслаждаюсь собственным голосом и людской отзывчивостью.
Худой, высокий и мосластый Яков — Лев напоминал старого, однако хорошо ухоженного и потому элегантного пса. Такие и в преклонных годах нравятся женщинам. Однако слабый пол никогда не занимал этого субъекта так, чтобы затмить хотя бы на некоторое, пусть даже краткое, время иные, для него более пламенные страсти. Яков — Лев любил (любит) только деньги.
Страха нет, а только сожаление.
Умирать не страшно, вот жизнь терять почему–то жаль.
В очереди на посадку:
— Я знал женщину, которая умела читать по руке.
— Обман. Я не верю в хиромантию.
— Она читала. Но не чертёж ладони. Она видела письмена судьбы.
— Бросьте!
— Да, да! Видела отдельные слова и фразы, не линии, как мы все. Оказывается, есть такие феномены. Человек, чаще всего женщина, читает на руке тексты и формулы, невидимые обыкновенному взгляду.
У неё удивительные глаза. Они вытянуты уголками к вискам, как бывает у лисиц…
— Ты любил её?
— Но больше боялся. Я всё время ощущал, общаясь с нею, опасность.
— Отчего же?
— Она мне всё время рассказывала обо всём, что было со мной… Даже о том, о чем никто, помимо меня самого, не знал и знать не мог. Я боялся, что она вдруг начнёт рассказывать мне моё будущее. Я не хочу знать, что меня ждёт завтра, когда настанет день и час моей смерти. Из страха я побежал от неё.
— Всегда мы боимся не того.
— Пожалуй.
— Ну, и где же она теперь?
— Не знаю.
— Я полагаю, ты сделал ошибку, расставаясь с такой женщиной.
— Что, ты, что ты! Ведь я её до сих пор боюсь. Как можно жить с человеком, который внушает тебе один только страх?!
— Боимся, чего не следовало бы, не боимся того, что нас, в конце концов, губит. А как бы нам она сейчас пригодилась.
— Это ещё зачем?
— Рассказала хотя бы, куда нас и зачем эвакуируют.
Левый берег года. Ватильный и витальный. Летательный и летальный. Скрипка и скрепка. Шлейф и шельф. Шеф и шейх. Пророк, порок, порог, пирог.
Человек — предмет для другого человека священный. Сенека.
— Я герой! Конечно же, я герой собственных произведений. Автор.
Дуновение вдохновения.
Проблема не в нациях, а в эманациях. Гений.
Войны, войны!
Была когда–то первая.
Воевали две цивилизации. Долго, быть может, миллион лет. Наконец свершилось: победители обняли побеждённых. Вселенная не знала более сладостных объятий. Мужчины — цивилизация победителей — взяли себе оплодотворяющее право. Женщины — побеждённым — осталось другое: быть оплодотворяемыми. Так они к обоюдному удовольствию, вернее сказать, к обоюдной необходимости и пошли в вечность. Так получилось: трансформируясь, они стали умножаться, неся разум и образ Создателя. И это хорошо! Ибо до той первой войны миров население было малочисленным, однообразным, бесчувственным, потому и бессмертным. И было то первоначальное бессмертие бесплодным и бесстрастным. Новое же бессмертие предстояло выстрадать в муках.
Киммерия — родина страха и вихрей. А. Рембо «Одно лето в аду».
Писатели — любимцы сатаны. Парафраз (оттуда же).
Нам морем, которое я так любил, я видел в небе утешительный крест (оттуда же).
Небо! Сколько нас, проклятых на этом свете! Мы всегда узнаём друг друга и надоели друг другу. Милосердие нам неизвестно, но вежливы мы и наши отношения с миром очень корректны (оттуда же).
Маловерный! Зачем ты усомнился? Матфей, 14, 31.
