Маловерный! Зачем ты усомнился? Матфей, 14, 31.
Сон Пизы:
— Говори, сестра, чего тебе хочется. Всё сделаю, родная.
— Прежде всего, дай посмотреть шоу с твоими девственницами. Говорят, оно у тебя лучшее в полушарии.
— Послушай! А у нас какое полушарие: левое или правое?
— А это с какой стороны посмотреть, милый!
Сон Чемпиона:
— Что, моя родная? — спросил Мур в ответ на движение её лица.
— Хочу тебя попросить об одной вещи, папа!
— Проси о чём хочешь, Ва, всё для тебя сделаю!
— Прошу тебя, никогда не умирай.
Вот мы всячески обижаем друг друга: оплёвываем, топчем… Так поступаем, наверное, потому, что не думаем о смерти. Нам становится стыдно и страшно лишь тогда, когда беззаветный человек умирает. Хуже всего нам в таком случае, прежде всего, потому, что мы не имеем возможности что–то исправить или хотя бы извиниться.
Поэт отличается от стихотворца тем, что не умеет он и не знает, как сочинять. Всякий раз он пробует себя, как начинающий. Стихотворец же в отличие от поэта может работать по заказу. Среди таких мастеров много прекрасных переводчиков и формалистов. Поскольку им надоедают их феноменальные знания и умения, они и взыскуют. Им хочется начать сначала.
Поэт — стихотерпец, страстотворец, сочинятель.
Сон поэта:
Как мираж он явился. В упор говорил: почему до сих пор не придумал об этом стиха ты? И сочились в ладонях стигматы, кизиловых плодов не светлей. Сердце глупое всхлипнуло. «Тлей, — прошептал я, — душа без одежды… Это тело живёт без надежды, потому что нельзя из невежды, хоть раскрой, хоть сожги ему вежды, ясной веры в себя воспитать…» И упал я, как загнанный тать, на колени пред отроком строгим. И склонился под окриком долгим, и увидел священную рать, и подумал: пора умирать.
Шли, мерцая, Господни солдаты: на запястьях и стопах стигматы — палачей укрощать и прощать и меня от меня защищать.
На небе напиши это имя. На море напиши и на горах. Откровение(?)
Людишки. Ледышки.
Башни. Басни.
Железа. Железо.
Орёл. Ореол. Ареал.
Ты, как чай из термоса, дымишься горячо, но быстро остываешь. Автор (самому себе).
Крошка на её устах — это блёстка сладкого сна, частица из её расхристанной души. Автор (об Ирэн).
Я не люблю её, но ценю за изысканность (о ней же).
Тарам. Тара рам. Тартар: ам!
Фанерными голосами вещает «Черномурка».
В раю зимуют соловьи. Гений.
А у меня есть рассказ «Мухинсон из Бахчирая». Автор.
Гудит плохо натянутая струна. А им нравится. Такая у них музыка. Гоша Ломтю («Телевик»).
Повсюду горят склады дровохранения.
Прекрасно всё то, что мне нравится. Пиза.
Освальд и асфальт — деточки чёртовой матери.
Стихи — штрихи. Мистика — мастика. Мастак — маштак. Лоза — луза. Чёлн — член.
Гений — это золотая середина между безумием и глупостью. Автор.
«Афродизиак»
Этот хит Ерик поёт неправильно — голосом уличной торговки, голосом зимней молочницы, простуженной жадной птицы:
Лобзает лобзик лоб лабаза.
Арба арбузных аркебуз.
Бузит базука близ базара.
Амбре амбарных амбразур.
Забралом забродил забор.
Накрылся, накренясь картинно.
Икрой, икая окаянно,
Курил кургузый курослеп.
Рокот рта.
Нестор нам рассказал это в «Повести временных лет»: мы — внуки Ноя, дети Иафета.
Еще один хит:
Золотые часы небес
Ты носила на тонкой цепочке.
В смуглом желобе солнечный блеск
Растекался в критической точке.
В это устье нектарной струи
Я нырял и выныривал жадно.
Истекала горячая жажда
На прохладные камни твои.
Ерик сладкоголосый:
Пока я пою, вы все мои!
Цивилизация Седых. Их лидер Седай — покровитель всех рано поседевших.
Близок судный час, и месяц раскололся. Коран. Сура 54.
Всё возможно тому, кто верует. Христос.
Сверкающая пыль вечности — материал, из которого сотканы время и его шедевры. Гений.
Эготерапия:
Все мы работники от Бога или от дьявола. Художник от последнего быстро достигает признания и достатка. Художник от Бога медленно восходит к славе. Порой и жизни ему для этого не хватает. И только творения его в уверенном одиночестве стоят на вершине и светят оттуда миру.
Почему так? Дело в том, что Поэт от Бога творит с большой поправкой на будущее. И работа эта сложна и длительна, потому что полна сомнений. И состоит из трёх этапов. Сначала автор ловит частицы рассеянной в мироздании информации. Потом создаёт из них, как бы выплавляет мыслеформы (образы). Связанная в них информационная пыль космоса возвращается к Господу и уже готовыми моделями преподаётся Всевышним человечеству. Так люди готовятся к восприятию нового. На эту подготовку как раз и уходит время порой всей жизни одарённого Богом.
Рукопись не становится книгой до тех пор, пока люди не созреют для её восприятия и понимания.
Те же, кто от лукавого творит, пользуются отнюдь не бессмертными корпускулами Вселенной. И даже не блёстками её. А лишь отблеском, который проворно подбирают, словно побирушка, допущенная с чёрного хода на кухню, где готовится пища богов. Когда ещё накроют столы, а они уже сыты. Ибо им это надобно, не Господу. Им — сиюминутное. Богу — вечное.
Отблеск подлинника, падающий на подделку, придаёт ей значимости. Создаёт иллюзию самостоятельности, чем поражает незрелое или нетребовательное восприятие.
Конец концов, объявленный месяц назад, кажется, снова не состоится. Яков — Лев.
И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред лицом Господа; между ними пришёл и сатана.
И сказал Господь сатане: откуда ты пришёл? И отвечал сатана Господу, и сказал: я ходил по земле, и обошёл её. Иов. 1.6.7.
Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: «зачался человек!» День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя!
Ночь та — да обладает ею мрак, да не сочтётся она в днях года, да не войдёт в число месяцев! Да проклянут её проклинающие день, способные разбудить Левиафана! Да померкнут звёзды рассвета её: пусть ждёт она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы. За то, что не затворила дверей чрева матери моей и не сокрыла горести от очей моих! Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Зачем приняли меня колена? Зачем было мне сосать сосцы? Иов. 3. 1— 12.
И пришёл Владимир, что был сыном Малуши, принявшей крещение в Царьграде вместе с княгиней Ольгой. И взял равноапостольный под руку свою всех Володек, которых мог. Тех, кои сберегли в сердце веру в Господа и Божию благодать. И увёл Креститель тёзок своих достойных в Вечность.
И пришёл Ярослав, сын его, прозванный Мудрым. И забрал всех достойных прощения, по имени своему, всех Слав.
И явился Валерий, а за ним Сергий и Пётр, и Дмитрий, и Яков; Василий, Иоанн, Николай, Борис и Глеб и все другие.
А за ними женщины, святые Мария, Ольга, Елена …. Все–все, чьи имена значатся в Книге Жизни, и увели одноимённых своих…
А за теми, кого называли безбожно — выдуманными, суррогатными именами, не пришёл никто. Сиротливо бродили они по земле среди грешников, с надеждой глядя ввысь, почти зная причину неприкаянности своей.
И было так, пока не слетелись Ангелы, да не забрали их, чтобы окрестить и, праведно поименованных, отправить всех, куда кому полагается.
Аэропорт. Радиоголос о посадке на автомолёт. Трапы. Шум. Суета. Духотища. Теловоды, сеющие успокоение в пастве своей. Вот она, идущая бесконечной вереницей:
Ал, Гомер, Аскеназ, Магог, Иаван, Фувал, Мешех, Фирас, Ева, Натан, Ли, Гоша Ломтю, Рафат, Фотарма, Елиса, Фарсис, Хагенбрудер, Сора, Втелюща, Ню, Теря, Бабуш, Киттим, Ерик, Яков — Лев, Чин, Вовс, Пур — Шпагатов, Абрикозов, Серафим, Додаим, Субмарина, Вовчик, Кусоко, Ым, Холоша, Туфлица, Муст, Луя, Максимильянс, Мур Семивёрстов, Совик, Хакхан, Котик, Абрикозов, Сачиника…
И ещё много иных, которых помню в лицо, но не знаю по имени.
Казалось, Аборигению (Цикадию) покидают все её насельники. Но так можно было подумать только в аэропорту. За его пределами всё было по–прежнему. Там оставалось ещё довольно много тех, на кого пока не распространилась окаянская сила. Они продолжали жить на родной земле, как ни в чём не бывало. Остались ждать своего часа и Пиза, и ваш непокорный слуга — Автор.
Беспредельно огромный лайнер снялся, как птица. Быстро уменьшающийся, с косо прижатыми ушами, он круто пошёл туда, куда улетают космонавты–астронавты. Спустя некоторое время, уже на недосягаемой глазу высоте раздался взрыв, сверкнуло множество молний, и грянул ливень.
