— Как живете? — воскликнул он, непонятно почему радуясь этой встрече.
— Хорошо, — отвечал я сдержанно.
— Женились?
— Нет. Куда это вы так торопитесь?
— Сюда, в Озерки.
— Случилось что-нибудь?
— Нет, ничего.
Рысак нетерпеливо переступал передними ногами, косился на нас, оборачивая красивую голову, показывая удила с примерзшей белой пеной. Путаясь в полах длинной дохи, следователь неловко втиснулся в санки, засмеялся.
— Да, подвели вы меня.
— Чем же?
— Разрушили мою версию.
— Не хотел огорчать вас, но что поделаешь.
— Я ведь увлекся вашим делом. Нож, семь спичек, хронометраж времени — классические улики. До того мне больше по торговой линии приходилось расследовать. Бумажное занятие. Сплошная бухгалтерия. Даже криминалистику забывать стал.
— Когда-нибудь вашей профессии вообще не будет. Ликвидируется за ненадобностью. Неперспективная у вас жизнь — безработица грозит.
— Нам, молодым, не страшно. Переквалифицируемся. А по-честному говоря, я рад был, когда убедился, что вы невиновны. Просто по-человечески рад, хотя и стыдно было.
— Даже стыдно?
— Представьте подобное из вашей практики: лечили бы вы больного от воспаления легких, а у него аппендицит. Полный конфуз. Ну, прощайте.
Он тронул рукой шапку, отпустил вожжи. Конь двинулся изящной, небрежной рысью. Кошева домчалась до дома Блиновых и свернула к воротам. «Так он к Варе», — подумал я и, оказалось, не ошибся. Пленила молодого следователя ее нежная красота.
Дня через два она сама рассказала мне:
— Приехал и спрашивает: «Хотите свежим воздухом подышать?» «С чего это вдруг?» — спрашиваю. «Да так просто» — отвечает. «Ну, если так просто, то можно».
Застенчиво опустила глаза. Добавила тихо:
— Рысак у него — огонь.
— А сам?
— Скучный, говорить не знает о чем. Смущается, как девушка.
— Может, еще разговорится? — предположил я.
— А зачем мне? — пренебрежительно спросила Варя. — Думаете, понравится? Нет, Виктор Петрович. Этому не бывать. Не нужен мне никто. Один у меня на сердце.
* * *
Погрызова подала заявление о своем уходе. Она, видимо, считала унизительным для себя говорить со мной и ограничилась тем, что положила заявление на стол.
Сообщил об этом Колесникову. Он обрадовался:
— Значит, вняла голосу разума? Не беспокойтесь, замена будет.
На прощание Погрызовой все же захотелось еще раз «устроить концерт». Подписывая акт о передаче аптеки, она спросила язвительно:
— Надеюсь, вы довольны?
— Да, — признался я.
— Я тоже. Мне в сельпо в сто раз лучше будет. Принимаю склад. А вам счастливо поработать с Леночкой. С ней вы далеко не уедете. Где сядете, там и слезете. Кормящая мать.
— Фельдшерицу пришлют.
— Вот кому не завидую. С вами ведь и ангел не сработается. Полгода здесь чудеса творите. Как только все с рук сходит? Окоемова чуть не зарезали, не знаю, как уж увернулись от суда. Сунули, должно быть, следователю. Сына у Светланы уморили и на меня сперли. Брата моего на тот свет отправили… Да вас к стенке мало. Я еще жаловаться буду. Я здесь три года работаю, ни слова плохого обо мне никто. Меня в облздраве знают. Вот буду в городе…
Я встал и, ни слова не говоря, вышел.
Приехала акушерка Люда. Она высокая-превысокая. Когда я спросил, как ее отчество, замахала руками, словно отгоняя комаров.
— Не надо никакого отчества. Зовите просто Людой.
Выяснилось, что отчество ее Селиверстовна. Под величайшим секретом она сообщила мне, что в техникуме ее дразнили совсем бессмысленно «седьмая верста» и все из-за отчества.
Она слегка сутулится, должно быть, чтобы этим несколько скрывать свой рост и худобу, но это плохо удается. Понравились мне ее глаза — серые, человечные, но причесывается она очень странно и этим портит себя. Начесывает волосы на лоб и слегка завивает их. Лоб получается маленький, как корочка, объеденная крысами.
Узнал странную новость. Поздно, в двенадцатом часу, пришла Варя. Не с дойки, не в рабочем платье, а в беличьей полудошке, в красном шелковом платке, пахнущая хорошими духами. Лицо, обожженное ветром, горело, глаза смотрели на меня радостно и виновато. Когда входила, слегка пошатнулась, придержалась рукой за стену, и мне показалось невероятное: «Пьяна».
Вошла, и первыми словами ее было:
— Вы одни?
— Один, конечно. Что с тобой?
— Ветер ужасный. С ног валит. И снег. Закружилась я.
Она вздохнула глубоко, стараясь справиться с волнением.
— У вас есть время? Поговорить мне надо.
В комнату ко мне не пошла. Села на кухне не раздеваясь. Припала грудью к столу, зажмурилась.
— Что-нибудь с Надей?
Она засмеялась:
— Вы только о ней. Нет, совсем другое. Вы только не смейтесь. Андрей за меня сватается… Вот и все. У вас есть вода?
Выпила стакан холодной воды.
— Жжет все внутри. Или я сама горю? Другому советы легко давать, а о себе ничего не знаю…
— И что ты ответила?
— Убежала. Глупо очень, ничего не могла. Ни слова. А вы что скажете? Не надо, да?
— Нет, не скажу.
— А мне нужен совет. Ну, я вам все по порядку расскажу. У вас есть время? Пришел он трезвый. Один. Дома у нас никого. Мы вдвоем. «Ну, Варвара, — говорит, — решай окончательно мою судьбу. Хватит вокруг своего счастья с завязанными глазами ходить. Ты, — говорит, — считаешь меня пьяницей? Так ставлю тебя в известность, что я зарок дал — к вину дорожка оборвана. Никогда ни одной рюмки. И еще тебе должен сказать, что насчет Надежды — это бред и туман, а ты мне вроде солнца». Так и сказал — солнца. Хотел руку у меня поцеловать, чудной такой, да я вырвала и убежала. В одном платьишке через дорогу к соседям. Кто меня погнал от него, самой непонятно. Я вам неверно сказала, что советоваться. Нет, так просто пришла. К человеку живому. Костя еще не знает. Да он что? Самой надо решать.
И снова засмеялась счастливым легким смехом:
— О чем ты?
— Он совсем другой стал. Такой смешной, как мальчишка. Вы его таким не знаете. Даже представить не можете. Свое предложение в стихах изложил.
— Когда же это?
— А мы еще раз виделись. Недавно. Только что. Я ж от него. Вот, видите! Сумасшедшая, правда? Я теперь думаю: что-то будет? Да, на всех ухабах загодя соломы не настелешь. А ответить не смогла.
Пододвинулась ко мне и просительно проговорила:
— Виктор Петрович! Вы ужасно хороший и умный. Только ничего мне не советуйте. Очень вас прошу. Все равно за него пойду. — И добавила серьезно, словно страшась своих слов:
— Разве можно ему без меня?
И как будто опасаясь, что я все-таки начну отговаривать, заторопилась домой. У порога протянула руку, спросила:
— Что улыбаетесь? Глупые мы, девчата? Да?
Когда закрылась за ней дверь, я подумал: «Тронулась река, скинула лед. Кто ж остановит ее?»
Хорошая, славная она, и хочется, чтобы нашла она свое счастье.
Еще новость — к Леночке приехал в отпуск муж. Широкоплечий, крепкий моряк. Первый раз вижу Леночку свежей, беззаботной, смеющейся, какой она и должна быть в свои двадцать лет. Сегодня во время приема она приблизилась ко мне и таинственно шепнула:
— Посмотрите, кто пришел.
Я выглянул в коридор. На скамье сидела, устало сложив руки на коленях, старуха Окоемова. Подошел к ней.
— Вы ко мне?
Она подняла больные, воспаленные глаза.
— Занедужила я, батюшка…
— Что ж не заходите?
— Не посмела.
— Проходите, пожалуйста.
— Плохая я стала, — проскрипела она, входя в кабинет и сдвигая с головы на плечи толстый, грубошерстный платок. — Должно быть, отжила свое.
Леночка помогла ей снять пальто, пододвинула табурет.
— Первичная? — спросила Люда, вынимая из ящика новый бланк.
— Да, первичная, — отвечал я и строго, осуждающе посмотрел на Леночку, которая радостно улыбнулась.
Алла работает в библиотеке вместо Оксаны, которая ушла в дородовой отпуск. На днях зашел к ней. Она сразу накинулась на меня:
— Давненько вас поджидаю.
Была она в синем, скромном халатике, но в лице пробивалось праздничное оживление. Бросилась в глаза новая выставка под красивым заголовком «Что надо знать животноводу».
— Просмотрела ваш формуляр. Маловато читаете, товарищ доктор. Беллетристики совсем не берете. Замыкаетесь в узкий практицизм.
— Некогда, Алла.
На секунду скрылась за стеллажами.
— Тут я специально для вас приготовила.
Шлепнула о стол объемистую стопку книг.
— Смотрите, Игорь Неверли «Парень из Сальских степей». Не читали? Ой, как стыдно! Вам, как врачу, обязательно надо прочесть. Панова «Спутники».
— Читал.
Перебрал книги.
— И «Ивана Ивановича» читал, и «Открытую книгу».
— А Джигурды «Теплоход „Кахетия“»?
— Нет.
