Адам испытал разочарование. Дверной глазок оказался замазанным, внутренность камеры оставалась невидимой. По краткому глухому ответу было невозможно понять, лжет человек, ловко скрывая свои эмоции, или он – туповатый русский мужик, утомленный войной и безденежьем, решивший продать секретную боевую информацию, как продали его самого, послав из общежития в необустроенном гарнизоне прямо сюда, в холодные палатки, под пули и минные взрывы, чтобы после, когда завершится эта нужная политикам бойня, снова вернуть его в общежитие, в гарнизонную тоску и безденежье.
– У вас большая семья? Есть дети?.. – Адам сделал сострадающее, сочувствующее лицо, решив расположить человека своей сердечностью, интеллигентным вниманием. Почувствовал, как что-то глухо ударило внутри человека, и тот дрогнул, как вздрагивает от удара броня, останавливая в своей вязкой стальной глубине бронебойный сердечник.
– Есть дети, – ответил Пушков, испытав мгновенную, невыносимую боль. Словно оторвался тромб, пролетел сквозь артерию и встал в сердце, и оно начало взбухать, достигая бычьих размеров.
– Сколько вы хотите за свой товар? Во что оцениваете информацию? – Адам знал этих деморализованных офицеров разложившейся русской армии, готовых за малые деньги торговать секретными сведениями. Раскрывать предполагаемые маршруты колонн. Сообщать сроки и масштабы готовящихся операций. Подставлять под удары гранатометов своих однополчан, с которыми у них не было моральных и профессиональных связей, и было не жалко горящей на дорогах бронетехники, истошно кричащих раненых. Они складывали в свои дешевые чемоданчики и потертые портфели пачки мятых долларов, похожих на огородный салат. Жадно копили добытые на крови соплеменников деньги. Адам презирал их. Но они были драгоценной средой, в которой действовала его разведка, господствовал его изощренный, интеллигентный ум, превосходящий тупых стяжателей.
– За все про все пятьсот тысяч долларов, – был ответ. И ни тени эмоций на тупом и холодном, как наковальня, лице.
– Не много ли? Большие деньги, – усмехнулся Адам и сделал дразнящий жест рукой, словно подбрасывал перед собеседником тугую, спрессованную пачку.
– В самый раз. Кое-кому в полку сунуть придется. Не будут смотреть в вашу сторону, когда вы пойдете.
– Вы думаете, мы пойдем? – Адам испытующе смотрел на офицера, в котором все было плоско, тупо, как это часто бывает у русских мужиков, выращенных из недокормленных крестьянских детей. Но что-то тревожило в нем чеченца. Что-то просвечивало сквозь холодную, напоминающую чугунное ядро оболочку. Какое-то опасное поле. Словно внутри шло скрытое горенье и огненная невидимая сердцевина излучала наружу тончайшую волнистую радиацию. – Мы и не думаем уходить. У нас достаточно продовольствия и боеприпасов. Дух наш высок, а ваши войска выдыхаются. Мы остановим в Грозном русскую армию. Каждый кирпич обмотаем кожей и жилами ваших солдат.
Адам хотел уязвить человека, задеть в нем гордость и честь. Но тот хмуро посмотрел и ответил:
– Не о чем тогда говорить. Я пошел. – И начал подыматься со стула.
– Погодите, – усадил его обратно чеченец, понимая, что метод его не подействовал и он вынужден отступить. – А если мы согласимся? Чем докажете, что это не подставка? Неужели поверим на слово, поведем своих людей по указанному вами маршруту?
– Пошлите разведчика. Пошлите контрольную группу. Убедитесь, что дорога свободна.
– А если и это предусмотрено вашей разведкой?
– Не знаю, вам видней. Но через несколько дней будет поздно. Уязвимые участки прикроют. Мне самому поручено выставлять минные поля на стыках полков.
– Карта с собой? Покажите проходы.
– Только после первого взноса. Сначала предоплата – двести пятьдесят тысяч. Потом посылаете разведку, и если она нормально проходит – остальные. Не вздумайте меня обмануть. Сам пойду в штаб, доложу о вашем проходе. Не вздумайте в меня стрелять, у меня есть товарищ. Тоже пойдет и доложит.
Бешенство окрасило белки чеченца в красный цвет. С трудом останавливаясь, он хватанул с земли горсть снега, жадно вцепился в снежок желтыми зубами.
– Я доложу командованию, – сказал чеченец. – Еще раз, какие гарантии?
– Гарантии – позывной «Алмаз». Басаева предупредили о моем появлении.
Адам ошеломленно смотрел на русского. Тот сидел понуро, неуклюже расставив ноги в грязных башмаках. Смотрел на снег, где только что скользнула пятерня чеченца, оставив бороздки.
– Доложу Басаеву… Встретимся сегодня, как стемнеет, на этом же месте…
Русский кивнул. Адам поднялся, пошел в ворота. Тихо посвистывал, давая знать охране, что свидание окончено. У ворот оглянулся. Человек все так же сидел на стуле, словно ноги его были налиты страшной тяжестью и он их не мог оторвать.
Басаев, выслушав доклад начальника разведки Адама, принял наконец мучительное, назревавшее в нем решение – всеми силами прорываться из Грозного. Это решение в последние дни то приближалось, то отступало. Отодвигалось соображениями стратегии, согласно которой город являлся идеальным рубежом обороны. Честолюбием, питавшимся вниманием и симпатией мира, следившего за обороной Грозного. Страхом неудачи и угрозой больших потерь, возможных в момент прорыва. Оно приближалось настроениями полевых командиров, желавших уйти от массированного огня авиации и артиллерии. Его звериной интуицией, говорившей, что другого такого же удачного для прорыва момента не будет. Призывами второй, воюющей в горах группировки, убеждавшей его, что пора наконец сложить их усилия, соединиться в ущельях, дать смертельной бой обескровленной русской армии, а в случае неудачи покинуть Чечню, уйдя в Грузию или в Дагестан, а оттуда морем в Азербайджан и Турцию. Сражение в Грозном выполнило с лихвой военные и политические цели. Враг был истрепан в уличных боях. Мир содрогнулся, увидев вместо крупного, густонаселенного города дымящийся кратер. Российский обыватель, приветствовавший начало войны, стал колебаться под воздействием умной пропаганды дружественных телеканалов, с которых не сходили похороны, безногие и безрукие раненые, лагеря беженцев, покрытые болячками дети, артиллерийские батареи, стирающие с лица земли мирные села. Либеральные фракции в Думе начинали роптать. В Татарии и Ингушетии, тонко направляемые президентами, начались протесты. Европейский парламент слал и слал в Москву депутации, обвиняя Кремль в нарушении прав человека.
Доклад рыжего хитреца Адама о сегодняшней встрече с посланцем Магната, обещавшего беспрепятственный выход из Грозного, был последним толчком, побудившим принять решение.
Оставались еще опасения, не кидают ли ему, как собаке, кусок сочного мяса, в который упрятана иголка. Не является ли посланец-сапер изобретением русской разведки. Не предал ли его Магнат, вероломный и двуличный еврей, в бегающих глазках которого не угасает ласковый огонек предательства. Но не было времени осуществить агентурную проверку и собрать информацию о заместителе начальника инженерно-саперной службы. Не было времени задействовать связи в Москве и выведать все у Магната. Через день или два русские закроют бреши в кольце обороны, рассеют по берегу Сунжи, по окрестным холмам тысячи лепестковых мин. Подтянут минометные батареи и пулеметные расчеты. Так снегом и льдом закрываются в горах перевалы, отрезая части от баз снабжения, обрекая их на мучительную гибель.
Он верил в свою удачу. Верил в не оставлявшую его хранящую силу, с самого детства проводившую по самому краю, когда под ногами начинали сыпаться камни и он, мальчик, колебался на шаткой кромке, за которой открывалась синяя бездна с мерцающей змейкой реки. Когда грузинские пулеметы выбивали вокруг товарищей и они, умирая, ползли с горы, а их пробивали сердечниками; и пуля ударила в землю меж его растопыренных пальцев, обожгла раскаленным кварцем; когда в Буденновске русский спецназ занял первый этаж, рвался наверх истребляющим яростным валом и премьер Черномырдин остановил их атаку, дал ему коридор для отхода; когда в Дагестане ковровые бомбежки русских стирали горные села, войска сжимали кольцо – Аллах провел его невредимым по горной тропе, куда вслед ему, уже на пустое место, штурмовик ударил ракетой. И теперь эта хранящая сила, открывавшая под сердцем родничок прохладного, сладкого чувства, подсказывала ему, что он должен уйти из Грозного. Русский сапер был деморализованным, продажным предателем, которого отыскали люди Магната. Сам Магнат оставался по-прежнему надежен и верен. Слишком многое их связывало в прошлом. Слишком многое ожидало их в будущем. Общие, неразделенные деньги. Общая, неразделенная нефть. Совместные фирмы на островах Средиземного моря. Совместная кавказская политика, в результате которой один получал экономическое господство, а другой, то есть он, Басаев, – военную славу и власть.
