Ознакомительная версия.
— Я так несчастна с тех пор, как больше не живу с Натаном, папа.
— Поговори с ним, милая. Я думаю, ему есть что тебе сказать.
— Вначале, когда мы расстались, у меня было странное, смешанное чувство — боли и облегчения.
— Облегчения?
— Да… всю свою жизнь я боялась, что он меня разлюбит, проснется однажды утром и поймет, какая я на самом деле слабая. В этом смысле наш развод стал избавлением: я его уже потеряла — значит, больше нет причин бояться.
— Ты ему так же нужна, как и он тебе.
— Я не верю. Он меня больше не любит.
— Недавно он продемонстрировал обратное.
Мэллори полными надежды глазами смотрела на отца.
— Найди его! — со всей серьезностью сказал Джеффри. — Но торопись, время не ждет.
Закрой глаза, три раза щелкни каблуками и очень громко скажи: «В гостях хорошо, а дома лучше».
Реплика из фильма Виктора Флеминга «Волшебник страны Оз»24 декабря
— Можно мне хот-дог? — Бонни прыгала вокруг передвижной тележки на углу Пятой авеню и 58-й улицы.
— Дорогая… может, лучше съешь яблоко?
— Нет! — воскликнула девочка, помотав головой. — Я обожаю хот-доги с горчицей и жареным луком! Это вкусно!
Натан колебался: такая пища не слишком полезна для здоровья, — но все же кивнул в знак согласия.
— Cuanto cuesta esto?[31] — спросила девочка и достала из кармана маленький кошелек, в котором держала свои сбережения.
Отец пожурил ее:
— Не нужно говорить по-испански со всеми.
— Son dos dolares[32], — ответил ей продавец и подмигнул.
Натан достал бумажник и вытащил тонкую пачку купюр, сложенных вдвое.
— Убери свои деньги. — И заплатил два доллара.
Дочь отблагодарила его своей самой обаятельной улыбкой, взяла хот-дог и стрелой метнулась к толпе, откуда доносились рождественские песни. Воздух был сухой и холодный, но бодрящий; зимнее солнце заливало светом фасады домов. Натан пошел следом за дочерью, он внимательно наблюдал за Бонни, не выпуская ее из виду в толчее и праздничной суматохе, заметил, что на пальто у нее появилось пятнышко от горчицы. Она послушала мелодии негритянских спиричуэлс[33], потом переместилась к другой группе. Несколько поколебавшись, девочка все же отдала два доллара, лежавшие у нее в кармане, скрипачу в костюме Санта-Клауса, который собирал деньги для Армии спасения. Потом потянула отца к юго-восточному входу в Центральный парк.
Несмотря на мороз, по зеленому пространству парка не спеша прогуливались люди. Внимание Бонни привлекло объявление. Предлагалось приобрести в собственность ветви деревьев в парке.
— А мне можно купить ветку на день рождения? — осведомилась Бонни.
— Нет, это глупо — деревья не покупают, — категорически возразил Натан.
Она не настаивала, но попросила:
— А мы можем пойти в Таймс-сквер на Рождество?
— Маленькой девочке там нечего делать. И потом, не слишком-то тепло.
— Ну пожалуйста! Сара мне говорила, что там проходит самое главное в стране празднование Рождества под открытым небом.
— Посмотрим, дорогая. А пока укутайся хорошенько, становится прохладно.
Бонни надвинула перуанскую шляпу чуть ли не на глаза, а Натан повязал ей свой шарф и вытер нос салфеткой. Чудесный ребенок, заботиться о ней — одно удовольствие.
У Бонни не осталось неприятного осадка после того, что она пережила вечером в день аварии. Ей нелегко было видеть, как отца уводят полицейские, словно преступника, но на следующий день бабушка и дедушка рассказали ей правду. Сегодня она не упоминала об этом, только волновалась за раненого мальчика.
Новости о нем поступали обнадеживающие: в то же утро Джеффри позвонил Натану и сообщил, что Бен вышел из комы. Оба они испытали огромное облегчение — мальчику больше не грозила опасность; примешивалось сюда и другое, эгоистичное чувство: появилась надежда избежать тюрьмы.
Натан и Бонни провели замечательные три дня каникул — ничего не делали, только развлекались. Он не пытался оставить какое-то послание дочери и не терял времени на философские размышления, а просто хотел разделить с ней счастливые моменты, которые она будет вспоминать. Они посмотрели экспонаты из Древнего Египта и картины Пикассо в Музее современного искусства. Накануне навестили гигантскую гориллу в зоопарке Бронкса, а утром почти дошли до садов парка Форт-Трайон, где Рокфеллер буквально по кирпичику воссоздал несколько монастырей с юга Франции.
Натан посмотрел на часы: он обещал Бонни отвести ее на карусель, нужно торопиться — знаменитый аттракцион открыт до половины седьмого. Они побежали в сторону карусели, растворяясь в неповторимой атмосфере ярмарки.
— Ты поднимешься со мной? — Бонни запыхалась, ей было очень весело.
— Нет, малышка, это не для взрослых.
— Там много взрослых, — она указала на карусель, — пойдем, пойдем же скорее. Ну пожалуйста! — упрашивала девочка.
Такой день — Натан не хотел ни в чем ей отказывать… И он сел рядом с Бонни на одну из чудесных раскрашенных лошадок.
— Поехали! — закричала девочка, когда карусель начала движение и заиграла ритмичная, веселая музыка.
Потом отец и дочь пошли кормить уток, которые плескались в тихих водах пруда; наконец дошли до катка, в это время года одного из самых замечательных мест на Манхэттене. Бонни с завистью смотрела на детей, которые там, за решеткой, выписывали замысловатые фигуры и радостно вскрикивали…
— Хочешь попробовать?
— А можно? — Девочка не верила своему счастью.
— Да, если сама чувствуешь, что сможешь.
Еще полгода назад она ответила бы «нет», «я боюсь» или «я слишком маленькая», но теперь у нее появилось больше уверенности в себе.
— Думаешь, у меня получится?
— Конечно, — Натан поглядел на нее с улыбкой, — ты же настоящий чемпион по роликам. На ледяном катке все почти так же.
— Я хочу попробовать…
Он заплатил семь долларов за вход на площадку, помог ей переобуться и выйти на дорожку. Сначала Бонни чувствовала себя неуверенно, даже упала. Раздосадованная, быстро поднялась и поискала взглядом отца: он стоял у бортика и делал подбадривающие жесты. Она снова попробовала, уже увереннее, — получилось: проехала несколько метров. Набрала скорость — и вдруг столкнулась с мальчиком, примерно своим ровесником, но не заплакала, а рассмеялась.
— Делай так! — закричал ей Натан издалека, показывая, как нужно поставить конек, чтобы затормозить.
Бонни показала отцу большой палец — в этом возрасте учатся быстро. Успокоенный, он подошел к маленькой палатке, где продавали напитки, и попросил кофе, не выпуская дочь из виду. Бонни каталась уже гораздо увереннее, ее щеки разрумянились от морозного зимнего воздуха. Натан подышал на руки — замерзли.
Сегодня Манхэттен был похож на огромную лыжную станцию: вдалеке блестела лыжня. На снежном склоне вокруг катка кто-то написал: «Я люблю Нью-Йорк!». Натан обожал эти зимние дни, когда казалось, что весь город поместили в хрустальный ларец. Он прошел вдоль решетки, любуясь последними лучами заходящего солнца и наслаждаясь ощущением тепла на лице. Удивительно, как важны стали для него такие незначительные веши! Эта мысль вызвала волну эмоций. Скоро все будет кончено: он больше не почувствует, как аромат кофе щекочет ноздри, лучи солнца согревают кожу… Слезы выступили на глазах, но он тут же смахнул их. Нечего распускаться, тем более что у него осталось время попрощаться с дочерью и женой. У многих умирающих не было такой возможности.
Скоро золотистые лучи солнца начнут исчезать за линией небоскребов, и через несколько минут станет темно. Фонари зажгутся, как свечи в центре снежного пейзажа, придавая парку феерический вид. Было еще светло, но край луны уже показался из-за башен. Именно в этот момент Натан увидел ее вдалеке, залитую светом, — Мэллори… Ее силуэт выделялся в оранжевом свете, ветер развевал волосы, от мороза ее лицо порозовело.
Заметив Натана, Мэллори бросилась ему навстречу и, запыхавшись, упала в его объятия. Все совсем так, будто им снова по двадцать лет, — только еще маленькая девочка, бросив коньки, мчится к ним, радостно вскрикивая… Бонни подбежала к родителям, и все трое крепко обнялись.
— Сделаем цветок? — предложила девочка.
Эту игру они придумали давно, когда Бонни была совсем маленькая. Сначала сходились вместе, обнимались и говорили: «Цветок закрыт», потом расходились и кричали: «Цветок открыт!» Потом все снова повторяли раза три-четыре: «цветок закрыт», «цветок открыт»… Совсем простая игра — знак единения семьи, в которой всегда будет кого-то не хватать.
Мы страдаем от любви, даже когда уверены, что ни от чего не страдаем.
Ознакомительная версия.
