Но скоро, к вящей ярости стоматолога, Дениз Вигье вновь двинула в его сторону, радостно взвизгивая, что она что-то нашла. Стерев брызги с очков, дантист взглянул на предмет в вытянутой руке бакалейщицы, столько раз обиравшей его до нитки. И когда сияющая от радости Дениз Вигье настояла, чтобы тот оставил увесистый самородок себе, все мысли Ива Левека были лишь о ее предательнице-бабке, которую признали виновной в «горизонтальном коллаборационизме» в 1944 году и остригли наголо в Перигё под плевки толпы.
Гийом Ладусет перевернул табличку входной двери на слово «Закрыто» и направился к дому. День выдался хуже некуда. Более двух часов на подушке с вышитым вручную редисом просидел безутешный Стефан Жолли.
— Ничего не понимаю, нам ведь было так хорошо, — стенал булочник, проводя рукой по волосам, из которых выпорхнуло крошечное мучное облачко. — И я начистил свои ботинки.
Свахе оставалось лишь соглашаться, что ботинки Стефана Жолли действительно не узнать, да и пятьдесят семь маленьких шоколадок — мастерский ход. Пытаясь подбодрить друга, он предложил плюнуть на работу и поехать на рыбалку, пусть даже в холодильнике на тот момент не нашлось бы ничего хоть отдаленно победоносного. Но булочник хотел лишь Лизетт Робер.
В конце концов прибыла поисковая группа из взбешенных покупателей и эскортировала Стефана Жолли обратно в булочную. Вставая с кресла, тот уронил одинокую крошку от пирога, которую тут же и раздавил. Но у свахи не было настроения хвататься за веник, так что крошка благополучно пролежала до вечера, когда ее еще раз расплющила магазинная кожаная сандалия.
Придя домой, Гийом Ладусет обнаружил на ручке входной двери привязанный букетик бурачника. Сваха сразу узнал в нем подарок матери: считалось, что крошечные голубые цветки и листья, если добавить их в вино, — верное средство от хандры. Отвязав букетик, Гийом отнес его в дом и, чтобы сделать маме приятное, поставил в вазу с водой. Он долго глядел в заднее окно, но так и не смог заставить себя постричь газон, несмотря даже на то, что был последний благоприятный для этого день лунного месяца, так как ночное светило как раз вступало в завершающую фазу. На еду он тоже смотреть не мог — мысль об угре, которого, как хвастался Жильбер Дюбиссон, Эмилия Фрэсс готовит сегодня к их совместному ужину, лишила его всякого аппетита. Тиканье часов на большом камине, то самое, что когда-то довело до самоубийства одного из его родственников, затянуло Гийома в гостиную. Сваха сел на диван и под разрушительные удары минутной стрелки стал представлять себе, чем они там сейчас занимаются.
К визиту почтальона Эмилия Фрэсс успела разобраться с угрем. Сверившись с различными справочниками, она отмела совет вогнать рыбине в голову швейную иглу как слишком бесчеловечный и остановилась на способе более традиционном: оглушить угря, стукнув им пару раз об стол, и тут же отсечь ему голову. Снять кожу также оказалось делом нелегким, но стоило хозяйке как следует ухватиться за скользкую рыбину, обмотав ее шею кухонным полотенцем, и вооружиться рекомендованными клещами, как кожа сошла в два счета, точно чулок.
Жильбер Дюбиссон явился с букетом цветов из собственного сада, что приятно удивило Эмилию — давненько мужчины не прилагали подобных усилий, чтобы угодить ей. Они прошли мимо скелета ламы по коридору с колонией плесени, которая стала еще фиолетовее, и почтальон сделал хозяйке комплимент, похвалив ее старинное платье цвета корицы. А войдя в сводчатую кухню, с восхищением оценил замечательный набор медной утвари, освещавшей три стенки из четырех.
Предложив гостю деревянное кресло с тайником, Эмилия наполнила бокалы вином. Затем они сели за стол, и тут обнаружилось, что на нервной почве у хозяйки начисто пропал голос. К счастью, Жильбер Дюбиссон был по-обычному разговорчив, так что Эмилия просто откинулась на спинку дубового кресла и слушала. С первым бокалом вернулся и голос, и она вступила в беседу, чувствуя себя так же уютно в компании почтальона, как и на floralies. А когда Жильбер Дюбиссон спросил, можно ли осмотреть замок, где он не был уже много лет, хозяйка аж засветилась от удовольствия.
Жалея, что не сняла свои нелепые средневековые туфли, Эмилия процокала по коридору мимо современного деревянного комода, скудно инкрустированного перламутром, который предыдущий владелец замка купил во время поездки в Турцию. Жильбер Дюбиссон поинтересовался происхождением этого предмета, и Эмилия неожиданно для себя сообщила, что это нижняя половина шкафа эпохи Ренессанса и что он стоит в замке уже много веков. И тут же поведала гостю историю о человеке, который странствовал по островам Тихого океана столько лет, что в конце концов выбросил свои бриджи, кружевную сорочку с манжетами и бархатную шляпу с пером и поселился среди туземцев. Дни напролет он рыбачил с аборигенами и научился задерживать дыхание под водой так долго, что мог доставать со дна прелестные раковины, дабы угодить пятидесяти шести своим женам, которые находили француза в высшей степени экзотичным. Как-то раз один из местных — у бедняги было лишь тридцать две жены — решил нырнуть глубже обычного, чтобы достать раковину, достойную высочайших похвал, и тем самым поднять свое реноме, заметно упавшее с прибытием чужака. Однако глубина была слишком большой для простого смертного, и ревнивый ныряльщик начал тонуть. А рядом оказался один лишь француз. Увидев, что с односельчанином стряслась беда, он бросился в воду и вытащил утопающего. Туземец же в знак благодарности подарил спасителю драгоценную раковину, которую сжимал в руке. Но признательность горе-ныряльщика была столь велика, что он настоял еще и на том, чтобы его благодетель забрал и всех его жен, кои страшно обрадовались таким переменам в жизни. Радость француза, правда, оказалась недолгой, ибо вскоре несчастный умер от истощения. Перед смертью он завещал драгоценную раковину своему брату, жившему в замке Амур-сюр-Белль, вместе с прощальным письмом с просьбой сделать из нее предмет мебели — как предупреждение о том, что значит делать людям добро.
Эмилия Фрэсс завершила повествование, и восхищенный почтальон открыл одну из дверок комода, заметив, что никак не может понять, почему предыдущий владелец не рассказал ему эту завораживающую историю.
Проведя гостя вверх по винтовой лестнице, давно нуждавшейся в ремонте, хозяйка распахнула двери первой же спальни и пригласила Жильбера Дюбиссона войти. Тот осмотрелся вокруг, а затем двинулся прямо к окну, где и замер, очарованный комодом времен Людовика XV с мраморной крышкой. Объяснив гостю, что на самом деле это кофр для предметов туалета, Эмилия вытянула второй ящик сверху, подняла навесное зеркальце и продемонстрировала отделения с каждой стороны для хранения флаконов с духами. Четвертый ящик открывался с поворотом вправо, и взору почтальона предстало походное белое биде. Жильбер Дюбиссон тут же воскликнул, насколько это изумительная вещица, и поинтересовался, знает ли что-нибудь владелица замка о ее истории. И Эмилия неожиданно для себя ответила, что некогда кофр этот принадлежал женщине исключительного обаяния и красоты, которая везде возила его с собой, навещая своих многочисленных любовников по всему Зеленому Перигору. Но в один прекрасный день бывший владелец замка обнаружил, что он не единственный объект ее обожания. Возмущенный до глубины души — даром что и сам верностью не отличался, — в следующий раз, когда парочка утолила свой страстный пыл, ревнивец задушил возлюбленную подушкой. И лишь затем сообразил, что убил не только ту, кого он по-настоящему любил, но и единственную женщину, что охотно исполняла даже самые непредсказуемые из его плотских желаний. Зная, что никогда ему более не достичь былых высот исступленного восторга, владелец замка стал евнухом и поставил перед собой цель уничтожить все кофры для предметов туалета в стране. И лишь на тот, что принадлежал его сговорчивой возлюбленной, рука евнуха так и не поднялась. Так что теперь это единственная вещь в своем роде, что сохранилась до наших дней.
Закончив рассказ, Эмилия вдруг осознала его сексуальный подтекст и залилась краской. Почтальон же, не обративший внимания на пылающие щеки хозяйки, признался, что история просто замечательная, и в изумлении провел рукой по мраморной крышке.
Войдя в grand salon, Жильбер Дюбиссон тотчас выразил восхищение перекидным двусторонним полом и поинтересовался гнилостным запахом, шедшим от одного из гобеленов. И на сей раз хозяйка рассказала ему абсолютно правдивую историю о том, как в годы царствования Людовика XIII виконт де Бранкас, камергер Анны Австрийской, выпустил руку королевы при входе в залу pour alleer pisser contre la tapisserie. Эту легенду предыдущий владелец замка вычитал в какой-то книге и с тех пор предавался новому хобби с завидным рвением. После чего Эмилия вышла из залы и лишь на полпути по коридору вдруг сообразила, что ее гость отстал. Она вернулась как раз в тот момент, когда почтальон с предовольнейшим видом торопливо покидал комнату, и Эмилия готова была поклясться, что унюхала запах свежей мочи.
