Ознакомительная версия.
Теперь я знаю, как я встретила ночь с 31 декабря 2000-го на 1 января 2001-го. В пяти метрах от входа в отель - Адриатическое море. С балкона видны: слева - Хорватия, справа - Италия. Плавание в бассейне с булькающей морской водой. Смятение чувств в обстановке пятизвездочного отеля, с новыми часами на руке - позолота, сапфировый кристалл на рукояточке подкрутки стрелок. И на банкете, прямо под бой часов наступающего века, нарастающая тревога от чеканных слов случайного соседа справа, московского миллионера: "Я никогда не видел других людей, особенно женщин, обладающих такой степенью внутренней свободы, как вы, Алина..."
У меня тогда, при Григории, было три основных нормальных состояния. Все остальные - промежуточные или подготовительные.
Эти три таковы: русские слова, любимый мужчина и красное вино. Если я не пишу, значит, занята любовью. Если не занята любовью и не пишу, то мной занято красное вино. Если ни то, ни другое, ни третье, значит, я потеряла крышу и умираю.
У Григория репертуар был не шире моего: либо он ваяет (рисует, снимает кино, фотографирует), либо путешествует, либо отдается каким-нибудь новым системам тотального очищения тела.
Дело в том, что когда творческий кризис приходит к талант?ливому человеку, то он страдает, пьет святую воду, некоторые водку, иные ложатся в клинику неврозов, - от каждого по возможностям.
Но когда кризис чего угодно налетает на гения, - это полная труба. (Интересно, как перевести это на англий?ский?) Естественно, труба не только для гения, но и для всех его родных и близких, если таковые еще остались. Поэтому гению еще в детстве приходится выбирать очень узкий поведенческий репертуар в два-три основных занятия, чтобы в случае кризиса не терять времени и сил на поиск клиники неврозов, а мигом соскольз?нуть в соседнее, нормальное для гения поведение. Гений просто обязан всячески упрощать свою систему и сужать канал связи с этим миром, чтобы расширить - с тем миром, который обрек его на участь живого транслятора. Как встретите разностороннего человека, знающего сто языков, играющего на десяти инструментах, вышивающего гладью, увлекающегося лыжами, теннисом, разбирающегося в лошадях, женщинах и редких монетах, - будьте уверены: этот счастливчик - талант. А не гений. Не Григорий.
Конечно, он был чрезвычайно нестабилен в сексе. Получив удовольствие - а получал он сильно, - он как бы призадумывался: а что это мы тут сейчас сделали? Нечто довольно-таки смешное, не правда ли?
По указанной причине рассчитывать на него как на постоянного любовника или, упаси Боже, мужа - было невозможно. А пить с ним красное вино - очень скучно. От первой рюмки любого алкоголя он хотел спать. И засыпал. Даже если глаза его продолжали смотреть, а губы говорить. Да и не люблю я делиться красным вином. На это занятие мне компания не нужна абсолютно.
Но что до моего первого основного дела - тут Григорий был мне очень нужен.
Первое и важнейшее мое дело, как сказано выше, слова. Лучше письменно, однако устно тоже приятно. (Про звериную любовь к радио уже упомянуто.)
У меня плохое зрение. Я ничего не понимаю в живописи. Я в музеях изобразительных искусств - это вы?брошенные деньги. Говорят, мир прекрасен. Может быть. Говорят, художники призваны отобразить это, в чем я не разбираюсь совершенно.
Три года Григорий в самых жестоких формах пропагандировал среди меня то же самое: не думай! И тут еще - циничный плакатик из редакции. Словно ему в помощь. Доходчиво, без кровопролития.
- А что мне делать? Я все время думаю...
- Ну и дура. Редкостная.
- "Не думай"! А что же делать? Да и радио...
- Жизнь научит, - жестко обещает он. - А радио надо бросить.
Потом показывает мне свое новое кино.
Реагируя на видеоживописные кадры, начинаю словами я думаю, что...
- В самом деле? - саркастично уточняет он. - А не пошла бы ты...
Он все-таки отучил меня от думания. Он показывал мне прекрасные картины прекрасного мира, отчего у меня начинали болеть ослепленные его красками глаза, я кидалась к нему на шею и начинала целовать его глаза, которым с каждым днем доверяла все больше и быстрее. Он терпел сколько мог. Затем выставлял за дверь и на полгода прерывал связь.
Он ждал, когда же я перестану думать. Это он так формулировал. Он был убежден, что Бог создал меня для недумания.
(Конец Приложения 6)
Приложение 7
Справка для Степана Фомича
Если бы я и теперь любила тебя, то сказала бы так: друг мой, Степан Фомич, хороший мой добрый друг!
Пусть меня и убивали из-за тебя, у меня это не вызывает сомнений, но все равно - бывшее между нами чудо было прекрасно.
Ты спасал мою жизнь, когда хотел меня. Это весьма практичный подход. Пока я была нужна тебе, ты берег мое физиче?ское тело так же, как свое. Ты подшучивал над всеми моими способностями, кроме способности быть твоей постельной принадлежностью.
Из чумазой развалины, с которой я познакомилась в радиоэфире весной 1994 года, ты к весне 2001 года превратился в холеного, разудалого павиана, жадного до все больших и новейших половых впечатлений. Получай, что ж теперь поделаешь... Каждому - твое. То есть каждой.
От впечатлений, оставленных тобой во мне, тоже, к сожалению, придется спасаться. А я так надеялась, что ты - последний!..
Впрочем, еще на заре флирта ты влегкую и честно рассказал мне, что идешь по жизни, как по вагонам. Поезд летит, а ты педантично изучаешь вагон за вагоном, но, изучив каждый новый, пройдя тщательно, переходишь в следующий, абсолютно выбрасывая из памяти предыдущий. Вплоть до полного безразличия к судьбе оставленного вагона. Да пусть его даже отцепят от поезда! - пусть. Так вот: я ошиблась, приняв эту дешевую демонизацию за самооговор*. Это, оказывается, была правда! Про отцепляемые вагоны.
* В ироническом романе (1973) Степана Фомича есть превосходные строки. Поцитируем:
"На путях стоял поезд. Екклезиаст уже было направился к нему, но тут дорогу ему преградила выбежавшая вслед за ним плачущая Коза. Она слезно начала молить о прощении, клянчила, чтобы Екклезиаст взял ее на поруки, и обещала исправиться. Но Екклезиаст был непреклонен. Конечно, ему было жаль Козу. Но он хорошо разбирался в психологии примитивных женщин и знал, что Козой владеют обывательские мечты: иметь богатого мужа, жить в отдельном хлеву и вволю наедаться квашеной капустой. Ничего этого Екклезиаст Козе предложить в настоящий момент не мог. Поэтому..."
И так далее. Не имея возможности (по дефициту места и терпения) полноценно цитировать роман Степана Фомича, то есть вкупе с его же, авторскими, примечаниями к собственному тексту, исполненными остроумно и ярко, цитируем неполноценно, однако по сути. И делаем это с целью достоверного выявления типического образа в типических обстоятельствах и в его революционном развитии.
Ты хороший человек, умный. Ты купил мне много еды, обуви, одежды, путешествий, напитков и безделушек. Спасибо. Потом ты, правда, убил меня своим гаремом, но я воскресла. И за это спасибо. Ты же не со зла убил. А токмо ввиду обычной похоти к разнообразию. А меня некуда было девать. Меня вокруг тебя было уже слишком много. Даже в загсе побывали. Совсем спятили... Возможно, у тебя просто интимофобия (модное словцо!) и склонность к эмоциональному расщеплению?
Так что в Судный день, когда тебя обо мне спросят, можешь предъявить эту страницу из моей книги в качестве официальной справки, что на переходе из второго тысячелетия Рождества Христова в третье ты морально и материально поддерживал в течение нескольких лет русскую писательницу имярек, переживавшую духовный, душевный, физический, социальный, профессиональный, творческий и мировоззренческий кризисы. И что писательница вовек не забудет твоей милостыни. Как ты говоришь: деньги есть - ума не надо!
А если на Суде спросят, почему прекратил подачу милостыни, смело дай полный и правильный ответ, а именно: что в твоем собственном юношеском романе, неопубликованном, эта ситуация уже была прописана, и что ты и сам с усам по прорицательской части, и что нет сил видеть, как женщина пишет книги прямо на глазах у влюбленного в нее мужчины! А если пишет - значит, кризисы могут повториться. И сколько можно носить на руках одну и ту же писательницу!..
Можешь смело настучать на меня во всех красках: и про курение, которого ты терпеть не мог, и про алкоголь, к которому у тебя и без меня особое отношение...
Лепи что хочешь. На памятник ты себе заработал: я тебя простила.
Вот и скажи это Богу.
(Окончание Приложения 7)
Приложение 8
Фрагмент чужого романа
Выше мы уже упоминали ирониче?ский роман (1973) "Екклезиаст, Солдат Судьбы" Степана Фомича, цитируемый здесь вследствие обнаружения его рукописи в шкафу у Алины.
Вот еще один фрагмент:
"Только он попробовал стронуться с места, как почувствовал, что кто-то стоит у него на ноге и гладит его пузо своей головой. Он посмотрел вниз и увидел девчушку с соломенными волосами, причем извивающимися в самых причудливых изгибах. Он деликатно намекнул ей, что хотя ее вес не является, конечно, гибельным для его ноги, но тем не менее ему будет не совсем удобно передвигаться, если дама и впредь будет стоять на его цыпочках. Девчушка страшно смутилась и, зардевшись, застенчиво пролепетала: "Без очков я ничего не вижу, а в очках ничего не соображаю". Екклезиаст посоветовал ей носить очки. Он сразу догадался, что при этом варианте потери человечества будут ничтожны. Девчушка намотала совет Екклезиаста на ус и тут же надела лорнет. Она всегда следовала советам тех, с кем разговаривала только что. Порой следующий же разговор мог заставить девчушку изменить свое мнение по тому или иному во?просу в диаметрально противоположную сторону. Но на этот раз никто не стал отговаривать ее от ношения очков, ибо все гости сознавали правоту Екклезиаста... Вскоре она, которая теперь все видела, подбежала к Екклезиасту, трогательно поблагодарила его, крепко пожала руку и, убегая, задорно крикнула..."
Ознакомительная версия.
