У него еще оставалась надежда, что это обычный патруль и милиционерам не успели передать его приметы. Но милиционеры так старались не смотреть в его сторону, что он понял: и сообщили, и передали приметы. По тому, как побледнел молодой милиционер, он понял: еще неопытный, ему страшно идти на нож, и он успокоится только после того, как достанет пистолет.
Машинист включил магнитофон, и записанный на пленку голос объявил:
— Левобережная!
Он знал, что на этой станции сразу от платформы начинается лесопарк, и пошел к выходу. Милиционеры пошли за ним. Они, вероятно, решили брать его в тамбуре или на перроне.
«Думай! — сказал он тогда себе. — Ты опытный. Ты столько раз уходил от преследований в кино. Представь, что это нормальная киносъемка».
Конечно, лучше бы киносъемка проходила летом, сразу можно было бы скрыться в кустарнике. Сейчас листва опала и лесопарк просматривается далеко. Это преимущество милиционеров. Его преимущество в легкой пуховой куртке и кроссовках. В сапогах и шинелях, перетянутых ремнями, милиционеры выдохнутся через несколько минут и не смогут стрелять прицельно.
Он остановился у двери в тамбур, и милиционеры остановились тоже. Он побежал, как только распахнулись двери вагона. Слыша грохот сапог за спиною, он перемахнул ограждения, и побежал лесопарком. Он бежал, а милиционеры не стреляли. Они пытались его догнать. Стрельба — это всегда потраченные патроны, за которые надо отчитываться: почему стреляли, почему не попали?
Он оглянулся. Милиционеры уже отставали метров на сто. А чтобы стрелять прицельно на сто метров, надо быть мастером спорта по стрельбе и стрелять не из серийного пистолета Макарова и не после гонки в полной форме. Он уже решил, что милиционеры не будут стрелять, но стрельба все-таки началась. Обозленные милиционеры не жалели патронов. Он насчитал шесть выстрелов и подумал, что выстрелы услышат с дороги и теперь не каждый водитель остановится. Лучше проехать мимо, потому что голосующий может быть или преступником, или милиционером, который заставит кого-то догонять.
Он сразу не поверил, что может так повезти. У обочины дороги стоял старый «опель-кадет» с распахнутой передней дверцей, а вокруг автомобиля ходил старик и бил носком ботинка, проверяя накачанность баллонов. В «опеле» у заднего стекла лежали ветки красной рябины, одни ягоды без листьев. Вероятно, старик гулял по лесопарку, наломал веток рябины, а сейчас прогревал мотор автомобиля.
— Вроде стреляют, — сказал старик.
— Мальчишки балуются, — ответил он, сел в «опель», снял с ручного тормоза и попросил: — Ради бога, не волнуйтесь. Я очень опаздываю в аэропорт «Шереметьево». Ваш «опель» оставлю на стоянке. Я не ворую старые иномарки.
Он тронулся с места и, набирая скорость, понесся, видя в зеркале заднего обзора застывшего в изумлении старика.
Два километра до ближайшего микрорайона он преодолел секунд за тридцать и, заехав в тупик между домами, остановился. Зная запасливость стариков, он открыл багажник, достал из него канистру, намочил носовой платок бензином и тщательно протер бумажники, нож, руль, ручки дверец, кнопку багажника. Надев перчатки старика, он достал рубли и доллары, положил их в бардачок, пусть старик сам решает, оставлять себе деньги или отдавать. За перенесенные волнения эти бандитские деньги может и оставить, к тому же ему надо обязательно менять шаровую опору на правом переднем колесе и мотопомпу, это он понял и за тридцать секунд езды на старой машине. Он вырулил из тупика и подъехал к автостоянке возле магазина автозапчастей.
Старик оказался еще более предусмотрительным, чем он предполагал. Вместе с валидолом и бумажными салфетками в бардачке лежала записка, закатанная в целлофан, в которой сообщался номер домашнего телефона, имя и отчество жены. На сиденье рядом лежала стариковская суконная кепка. Милиционеры расспросят старика о нем, но вряд ли старик вспомнит про кепку, а если и вспомнит, то кепку к этому времени он уже выкинет. Он надел кепку, подобрал под нее волосы, позвонил из телефона-автомата по номеру, указанному в записке, и сказал:
— Пожалуйста, передайте Василию Петровичу, что машина не на стоянке в Шереметьево, а возле магазина автозапчастей по Ленинградскому шоссе, сто двенадцать. Запишите адрес.
— Какая машина? — спросила женщина совсем не старушечьим голосом.
— Он знает. А ключи в багажнике под ковриком.
Кепку старика он засунул в урну у первой же станции метро.
Теперь, когда он выполнил рекомендации психоаналитика и побил бритоголовых, наверняка пройдут видения и в каждом резком движении он не будет больше видеть целенаправленного удара. И его охватило почти блаженство, как после хорошо выполненного опасного трюка. И в кино, и в жизни он был настоящим каскадером.
Напротив него в вагоне метро сидела молодая, очень высокая, почти одного с ним роста девушка. Он улыбнулся ей, она улыбнулась ему. Высокие девушки почти всегда отвечали ему взаимностью. Высокие девушки принимали, конечно, ухаживания и невысоких мужчин. Но мечтали о высоких, чтобы все оглядывались на них и говорили:
— Какая замечательная пара!
Возле девушки освободилось место, он сел рядом и предложил:
— На Пушкинской площади есть прелестное кафе. Как вы смотрите на то, чтобы выпить по чашечке кофе?
— Извините, сегодня не могу. Мне выходить на следующей остановке. Но вы меня можете проводить до дома.
Такого с ним еще не случалось. Всегда он предлагал провожать, а девушки принимали или не принимали его предложение.
Двери вагона раскрылись. Девушка пошла к выходу. И он пошел за нею. Они шли по вестибюлю станции, она взяла его под руку.
— Вы меня знаете? — спросил он.
— Не знаю. Но, наверное, узнаю.
— А в кино меня видели?
— В массовке, что ли, снимался? Я тоже один раз в кино снималась. Баскетболистку играла, без слов.
— Вы в кино совсем не ходите?
— Редко. Я по сменам работаю. На заводе керамической плитки. А ты кем работаешь?
— Автомехаником.
— Хорошая профессия. Как у стоматолога. Всем людям надо зубы лечить. И на всех машинах моторы надо ремонтировать.
— Дай сумку, — попросил он.
Она отдала ему довольно тяжелую сумку.
— Хорошо-то как, — сказала она.
— Чего хорошего-то? — спросил он.
— А то, что мужик несет тяжелую сумку. Я же с оптового рынка еду. В сумке и картошка, и морковка, и свекла.
Впервые за много лет женщина смотрела на него не как на каскадера и артиста, а как на нормального мужчину, который ей понравился, и, может быть, она будет его любить, когда он не будет каскадером и артистом, а только автомехаником или учителем физкультуры. Может быть, ему повезло, и он встретил женщину не на месяц, не на год, а на всю жизнь.
— Хороший сегодня день! — сказал он.
— Хороший, — согласилась она и взяла его под руку. Ни одна женщина при первой встрече не брала его под руку.
ЖЕНА ДЛЯ БОГАТОГО МУЖЧИНЫ
Рассказ
Она носила узкую длинную юбку, от этого ее ноги казались еще длиннее, а обтянутая попа бесстыдно выпирала. Я тогда думал: как же он разрешает ей так обтягивать попку, ведь она притягивала к ней всех мужчин, они всегда оглядывались, когда встречали ее, и я оглядывался тоже в свои тринадцать лет.
Я не верю в деление на мальчиков, подростков, юношей и мужчин. Если мальчику в двенадцать лет нравится девочка, он мужчина. Если у девочек вместо груди еще небольшие бугорки, но уже округлились попки, я с них со всех хотел стянуть трусики и проникнуть туда, куда проникают взрослые мужчины в порнографических фильмах. Я все-таки уже вырос в эпоху видеомагнитофонов.
Я запомнил день, когда решил на ней жениться. Я спускался по лестнице и услышал рыдания. Она плакала, закрывая дверь, а из квартиры кричал ее муж:
— Дура, идиотка, дебилка!
Три разных слова, но по смыслу одинаковые и понятные.
Она вышла из подъезда, промокнула слезы платочком, припудрила носик и пошла, покачивая бедрами и всем, что у женщин к бедрам прикрепляется. Как я завидовал ее мужу! Иметь такую красоту, прикасаться к ней, гладить, целовать и так грубо обзывать! В тот день я решил окончательно: женюсь на ней, как только мне исполнится восемнадцать лет.
Муж от нее ушел, когда я учился в девятом классе. Конечно, я видел, как ее провожали взрослые мужчины, не один и тот же, а разные. И на разных машинах: на «пежо-406», на «мерседесе-600», на «ауди-100». Зимою она носила то норковую шубу, то шубу из серебристого меха, названия которого я не знал. Я понимал, что эти вещи покупаются на деньги мужчин, которым она оказывает определенные услуги. Я боялся только одного: а вдруг ей понравится один из этих толстых, старых и седых, она снова выйдет замуж и переедет из нашего дома или уедет в Америку. В те годы все хотели уехать в Америку, потом в Германию, а потом почему-то в Австралию. Но она не вышла замуж, а я окончил школу и стал работать в фирме по продаже шведских холодильников.
