Уж нам-то, бывшим советским гражданам, выросшим в условиях тоталитарного режима, знакомо, как власть предержащие делают поэтов и художников, музыкантов и кинематографистов марионетками, используя их для идеологической обработки народа и превращения его в послушное стадо. Разумеется, упаси нас Боже сравнивать в этом плане свободный, демократический Израиль с недоброй памяти Советским Союзом, однако и здесь, в условиях свободы слова и периодической смены правительств, над средствами массовой информации, издательствами, театром и кино властвуют немногочисленные группы людей, считающих себя элитой общества и не признающих за другими права мыслить иначе, чем они.
Это, как правило, представители нового поколения израильтян, дети тех кибуцников, которые отстаивали независимость страны и строили еврейский социализм. Они больше не хотят быть евреями — этакий анахронизм! — им достаточно быть «израильтянами». С тех пор как им внушили, что вожделенный мир можно купить ценой той самой земли, по которой ходили библейские пророки, они с радостью готовы отдать арабам то, к чему, по существу, никогда не испытывали никакой привязанности: Хеврон и могилу праматери Рахели, Анатот, где родился пророк Ирмеягу, и даже Старый город Иерусалима. Ведь этим провинциалам так хочется быть признанной и уважаемой частью Большого Мира, которому, между прочим, цены на арабскую нефть куда важнее безопасности Израиля. К тому же эти люди считают себя интеллектуалами, а настоящие интеллектуалы, по их мнению, должны печься исключительно о благе человечества и всеобщей справедливости.
Не зря же Луи Арагон и Диего Ривейра вступили в компартию, Ромен Роллан и Лион Фейхтвангер пели аллилуйю Сталину, а супруги Розенберг передали русским ядерные секреты Америки. Неудивительно, что в этих кругах террорист и убийца Арафат слывет борцом за свободу, а Биньямин Нетаниягу — врагом мира. А если так, то и израильские левые должны сомкнуть ряды и, дружно плюнув в лицо собственному народу, занять свое место среди радетелей за счастье палестинских арабов и тем самым спасти моральный облик Израиля.
Дружно, правда, не получается. Там и сям возникают драчки: конкуренция как-никак существует, государственный пирог под названием "ассигнования на культуру" в размерах ограничен. Но не дай Бог кому-нибудь посягнуть на их, левых, монополию на Истину! Тогда конкуренция в сторону — и пощады не жди. Читатель "Итамара К.", очевидно, не раз задает себе вопрос: неужели такое возможно? Неужели в нашей стране таким, как Итамар и его герой Меламед, нечем дышать и свобода творчества не для них?
Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем проследить, как антигерой (а может, все-таки герой?) доктора Идо Нетаниягу старается не потерять себя и своей правды в столкновении с обществом, диктующим ему образ мыслей. Посмотрим на этого молодого человека и попытаемся обрисовать его характер. Он субтилен, как Мати или Мойшеле, он рисует, запоем читает книги, играет на рояле или скрипке. Спорт его не интересует, и он явно не хочет быть "как все". Автор любит его, но не забывает время от времени над ним подсмеиваться. Поэтому Мати плаксив, Итамар, служа в армии, получает нелепое увечье, а мальчонка — герой одного из рассказов боится воображаемой ведьмы.
Состарившись, он будет выглядеть белой вороной, как Авилора или Нимрод Берман. Ему, как и Мати, предрекают унылую будущность библиотекаря, потому что в этой жизни надо уметь пробиваться локтями, а способности такого рода отсутствуют и у Мати, и у Итамара, и у маленького Моше. Но зато они талантливы и честны. Для них искусство — не предмет коммерции, сама мысль об этом оскорбляет. Мати захлебывается слезами, узнав, что картинами торгуют, а старый мудрый Авилора отказывается от, возможно, единственного источника дополнительного дохода, потому что не находит в своем ученике подлинного дара.
Антигерой Идо Нетаниягу читает при свечке с трудом раздобытые книжки не для будущей карьеры, а просто потому, что хочет знать как можно больше. Ради этого он готов влачить скудное существование вдали от семьи, да вот беда: свет гасят слишком рано! Он упорен, этот мальчик, он готов часами работать над пассажами, а когда вырастет, то, может, станет таким же большим артистом, как Шауль Меламед. Супермена из него не выйдет, но зато, когда в решающий момент перед ним встанет выбор: правда или карьера, он предпочтет правду.
Мы не знаем, как сложится судьба Мати и Моше, скорее всего, им, как и Итамару, уготовано поражение. А если они все же
Но вернемся в Израиль, а точнее — к географии романа. Почти все его действие происходит попеременно то в Тель-Авиве, то в Иерусалиме. В Тель-Авиве, законодателе мод израильской интеллектуальной жизни, — душно. Душно и в прямом и в переносном смысле. Там властвуют «ноздри» Норанит, «окурки» Реваха, собачий бред Гарри Фрумкина (когда Итамар издевательски интерпретирует его «стихотворение», Рита воспринимает это всерьез!). Да и неудивительно. Ведь вся эта «элита», в сущности, невежественна. Поэтому нет здесь места ни Меламеду, ни Итамару, ни Берману, ни Нетаниягу.
Символично, что коренные израильтяне называют дорогу из Тель-Авива в Иерусалим подъемом, а обратно — спуском. В этой книге все прекрасное остается там наверху, в горах Иудеи: детство, скрипка, подаренная Итамару, рояль Авилоры; там зачитываются книгами, рисуют, ловят черепах, там виртуозно реставрирует картины Апельбаум и пишет свои романы чудак Берман. Но Апельбаум постарел и не может разрешить проблем Итамара, Бермана задавили умолчанием, а Авилоры уже, наверное, нет в живых. Псевдосовременный полуевропейский коммерческий Тель-Авив победил еврейскую столицу, но не несет ли его победа поражение всему Израилю?
Своей полной горечи книгой доктор Нетаниягу утверждает: истинный художник должен обладать смелостью не соглашаться с общепринятым. Подвергая критике через Итамара такой шлягер, как фильм «Амадеус», он тем самым провозглашает свое кредо: никакие, даже самые удачные, творческие приемы не спасут, если в основе произведения — неправда. И пусть миллионы потребителей искусства и сотни критиков думают иначе — обязанность художника защищать правду такой, какой он сам ее видит, причем в данном случае не имеет никакого значения, прав ли Идо Нетаниягу в своей оценке "Амадеуса".
Крах Итамара тотален. Он теряет все: из его сценария сварганили нечто, в корне ему противоположное и вопиюще лживое, у него крадут идею "Возвращения Моцарта", Рита уходит от него потому, что ей нужен не просто творец, но творец преуспевающий. Роман заканчивается горькими строчками — Итамару, видимо, предстоит серое существование учителя музыки (библиотекарь Мати?). И все же в этом мраке остается маленький просвет: Итамар еще надеется написать книгу обо всем случившемся с ним. Как знать, может, у него и достанет сил… Идо Нетаниягу эту книгу написал.
Lieder (нем.) — песни. Жанр вокальной камерной музыки, получивший свое наивысшее развитие в творчестве Шуберта и Шумана.
«Микве Исраэль» («Надежда Израиля») — старейшая в стране сельскохозяйственная школа, основанная в 1870 г. Одно из первых еврейских поселений нового времени в Эрец-Исраэль. С 1930-х годов «Микве Исраэль» стала центром подготовки активистов молодежной алии, а также бойцов Хаганы — ядра будущей израильской армии. Здесь воспитывалась сионистско-социалистическая элита, отсюда вышли многие будущие руководители еврейского государства.
В этой организации воспитывалась сионистко-социалистическая элита, из нее вышли многие будущие руководители еврейского государства.
Перевод Ольги Фрадкин.
Фамилия Кац происходит от сокращения слов «кохен цадек», то есть «праведный кохен» на иврите. Бар-Цедек — «сын справедливости» в дословном переводе.
Буквы ивритского алфавита обозначают также и цифры. «Хет-йуд» — это число восемнадцать и вместе с тем это слово «хай» — «жив». Поэтому в еврейской традиции это число имеет особое значение.
Палмах — «плугот махац», «ударные отряды» (ивр.). Созданы в 1941 году в связи с угрозой захвата немцами Эрец Исраэль. Во время войны за независимость Израиля сражались на самых горячих участках фронта.
«Зеленой чертой» принято называть границу между Израилем и соседними арабскими странами, установленную в результате соглашений о прекращении военных действий в 1949 г.
Мошав — сельскохозяйственный кооператив. Здесь, в отличие от кибуца, каждый житель владеет своим земельным наделом.
