Антонио горько усмехнулся.
– Только теперь, по зрелом размышлении, я понимаю, что план наш никуда не годился. Я выехал из дома в середине ночи и поскакал к дому Эфиджении, где, как мы заранее договорились, она должна была ждать меня в ореховой роще. Она была там и вся дрожала от холода и страха. Но когда она села на мою лошадь, когда обняла меня сзади обеими руками, я почувствовал себя счастливейшим человеком на свете. Правда, длилось это счастье недолго, лишь несколько часов, которые занял путь до Утрилло, а затем – Памплоны. Я уже не в первый раз останавливался в гостинице Памплоны, правда, прежде – всегда в компании отца. Туда мы и направлялись теперь. Однако я вовсе не был уверен, что все пройдет гладко, не знал, где искать священника, который согласится тайно обвенчать нас. Мы лелеяли надежду, что, если это произойдет, родители примут и простят нас. Но добраться до гостиницы мы так и не успели, нас догнал отец, следом за ним появился и дон Гаспар. Отец заметил мое отсутствие вскоре после того, как я уехал, и сразу же сообразил, в чем кроется причина столь поздней моей прогулки. Наверное, я просто не умел скрывать свои чувства. Он вскочил на лошадь и поскакал к дому Эфиджении, где разбудил ее отца. Тот быстро собрался, и они бросились в погоню. Изо всех сил погоняли лошадей, и им удалось настигнуть нас на дороге в Памплону. Оба, разумеется, были разъярены, у нас же с Эфидженией просто сердца разрывались при мысли о том, что план наш провалился. Эфиджения истерически рыдала, когда дон Гаспар забирал ее. Но на этом несчастья наши не кончились. Проезжая через Утрилло, мы были замечены людьми Гиррона. Вскоре появился и сам герцог, кипя от ярости и требуя сатисфакции. И хотя отец объяснял, что нагнал нас до того, как мы обвенчались, герцог и слышать ничего не желал, продолжал настаивать на дуэли. Я обесчестил его невесту – только и твердил он. И хотя ничего подобного я не делал, предложил сразиться с ним сам, но отец никогда бы этого не допустил. “Он мальчишка, ему всего семнадцать, – сказал отец Гиррону, – а вы фехтовальщик опытный. Вам ничего не стоит заколоть его, и это, безусловно, не украсит вашу репутацию. Уверен, найдется какой-то другой способ получить сатисфакцию”. И отец предложил герцогу те самые земли, которых тот так долго добивался. Но герцог отказался – он желал драться. Вообще этот Гиррон был страшным задирой, то и дело попадал в разные переделки и схватки, ходили слухи, что в них он лишил жизни немало людей. К тому же он обладал невиданным упрямством, и мы очень быстро поняли, что придется ему уступить. Я рванулся было на помощь отцу, но люди герцога меня оттащили. И я стал свидетелем гибели моего дорогого отца. Сперва Гиррон нанес ему удар в живот, затем пронзил обе руки – думаю, он делал все это нарочно медленно, чтобы помучить отца и меня, – а потом убил, вонзив шпагу в горло. Отец лежал на земле, истекая кровью, он не мог даже проститься со мной. Когда он испустил дух, я поднялся и вытащил шпагу из ножен. Люди Гиррона хотели схватить меня снова, но герцог остановил их взмахом руки. “Прошу любить и жаловать, новый виконт! – насмешливо воскликнул он. Затем отер кровь отца со шпаги и развернулся лицом ко мне. – Последний виконт Утрилло-Наваррский, потому как жить ему осталось совсем недолго!” Я знал, что он попытается прикончить меня, но мне было все равно. Отец погиб из-за меня. Эфиджению увезли, и я знал, что больше никогда ее не увижу. Жизнь моя все равно кончена. Но возможно, именно это отсутствие страха и еще все то, чему научил дон Гаспар за последний год, спасли меня от верной гибели. Ибо сражался я как никогда прежде, не боясь ни боли, ни смерти. По лицу было видно, что герцог изумлен, он никак не ожидал такого яростного сопротивления. Каждый его выпад я парировал четко и быстро и сразу отвечал разящим ударом, ранил его раза три, если не больше, оставил глубокий и длинный порез на лице. Затем стал теснить противника и проколол ему обе руки – словом, поступил в точности так же, как он с моим отцом. Тогда герцог испугался не на шутку, да и люди его забеспокоились. Только в тот момент я осознал, что совсем один, что, если даже убью герцога, эти четверо дружно набросятся на меня и постараются отомстить за хозяина. Но Гиррон совершил роковую для себя ошибку. Возможно, просто устал, или же я ранил его серьезнее, чем думал. Как бы там ни было, но он на миг открылся, и я вонзил шпагу прямо ему в грудь. Он рухнул на землю, схватился за сердце и испустил дух в считанные секунды. Люди герцога уже хотели наброситься на меня, но подоспела неожиданная помощь, нашлось несколько человек, которые наблюдали за кровавой дуэлью. Они-то меня и выручили. Один из них был герцог Оссуна, который затем взял меня под свое покровительство. Он видел всю схватку с самого начала, а потому ему не составляло труда выступить в суде свидетелем в мою пользу. Я имел полное право отомстить за отца, так он сказал. Я был несказанно благодарен ему за это и, поскольку в Наварре делать мне было больше нечего, отправился вместе с ним на Сицилию, где он на протяжении нескольких лет занимал пост наместника, а уж затем вместе с ним перебрался в Неаполь. Так я убедился, что любовь, казалось бы прекрасное чувство, может разрушать жизни, убивать людей. Отец погиб из-за моей любви, матушка ненадолго пережила его, скончалась от горя. Эфиджения…
– А кстати, что произошло с ней?
– Дон Гаспар отправил ее в монастырь. Насколько мне известно, она до сих пор там.
– А вы? Вас эта любовь тоже разрушила?
– Я ведь до сих пор жив, как видите.
– Вот уже во второй раз за сегодня вы избегаете прямого ответа на мой вопрос.
– Да. – Он поднял на нее глаза, на губах мелькнуло подобие улыбки. – Вы правы.
– Ладно, так и быть, прощаю. Но лишь потому, что это одна из самых печальных историй, что мне доводилось слышать.
– Похоже, у нас обоих есть такие истории.
– И все же в вашем случае жизнь обошлась с вами крайне жестоко и несправедливо.
– Наверное. Надеюсь, теперь вы понимаете, сколь многим я обязан герцогу Оссуне…
Какое-то время он молчал, размышляя над тем, чего не сказал ей. Просто не хотел расстраивать. Не сказал о том, как смотрел на отца и герцога Гиррона, оба они лежали мертвые на земле, а сам он в тот ужасный миг ничего не чувствовал. Не сказал, что убить человека в реальности – совсем не похоже на то, что можно себе представить; это куда сложней, грязней, ужаснее, чем можно описать. Он никогда не забудет гримасу удивления и боли на бледном как мел лице умирающего герцога. Каждый, кого доводилось ему убивать с тех пор, смотрел на него этими удивленными, страдающими глазами Гиррона.
Солнце клонилось к западу.
– Нам пора отплывать, – сказал Антонио.
– Хотите еще раз побывать на празднике?
– Это так уж необходимо?
– Да, я настаиваю. Карнавал особенно хорош ночью. Вы должны все это увидеть, хотя бы раз.
***
Луна взошла и успела исчезнуть за крышами, когда они вернулись в дом Алессандры. В гондоле Антонио и Алессандра сидели друг против друга в полном молчании. Она показала ему лучшую часть карнавала: целую флотилию разукрашенных лодок на Большом канале; они обошли каждую площадь, где выступали жонглеры, фокусники, танцующие собачки, а на специальных помостах шли представления кукольных театров. Видели они и знаменитое выступление под названием “полет турка”, там акробат и канатоходец проявил чудеса мастерства, спускаясь по веревке с крыши кампанилы к дверям Дворца дожей. Закончился вечер грандиозным балом на площади у церкви Сант Анджело; народу было так много, что не протолкнуться, и свежий вечерний воздух проникнуть сюда не мог. Поначалу Антонио взял ее за руку с видимой неохотой – возможно, просто не умел танцевать? – но вскоре музыка и заразительный пример остальных его вдохновили. И они кружились и кружились в танце в этой толпе, смеялись, что-то напевали до тех пор, пока не выдохлись окончательно. Она даже на миг отвернулась, а потом взглянула на него снова, чтобы проверить, уж не сон ли все это. То, что они вдруг оказались так близко друг к другу; то, как уютно лежала ее ладонь в его ладони; как его губы мельком коснулись ее лба; теплое пьянящее ощущение его сильной руки на талии…
Гондола их свернула в канал Сан-Джузеппе, и они погрузились во тьму и тишину, составляющие такой разительный контраст с пестрым и шумным водоворотом праздника в центре города. Гондольер направил лодку к причалу возле ворот в сад, Алессандра удивилась, заметив, что там уже стоит одна гондола.
– Здесь посол, – шепнула она Антонио.
– Вы его ждали?
– Нет. – Она, щурясь, всматривалась в гондолу. Там никого не было. – Наверное, уже прошел в дом. Подождите здесь. Я узнаю, зачем он приехал, потом вернусь. – До этого она уже пригласила Антонио переночевать в свободной спальне, теперь же надо было придумать способ незаметно провести его туда. Она поднялась, собираясь выйти из гондолы, но Антонио удержал ее за руку.
