Мардж уставилась на Тома с растерянным видом, знакомым ему по прежним временам, но мгновенно взяла себя в руки и храбро произнесла:
– Ладно, теперь все это уже не имеет значения. Хочу знать одно: где он сейчас.
Ее ярость из-за того, что он якобы всю зиму пробыл с Дикки, тоже не имела значения, подумал Том. Потому что сначала она не хотела этому верить, а теперь уже верить этому и не нужно. Том осторожно спросил:
– А он, случайно, не написал тебе из Палермо?
Мардж покачала головой:
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Хотел знать, в каком, на твой взгляд, состоянии он тогда находился. Ты писала ему?
Она помедлила с ответом.
– Да… Честно говоря, писала.
– И что это было за письмо? Я потому спрашиваю, что недружелюбное письмо именно тогда могло на него плохо подействовать.
– Ну… Трудно сказать, что за письмо. Но вполне дружелюбное. Я писала, что возвращаюсь в Штаты. – Она смотрела на Тома широко раскрытыми глазами.
Том наслаждался, наблюдая за ее лицом. Ему было интересно смотреть, как мучаются другие, когда лгут. В том гнусном письме она писала о своем доносе в полицию: мол, Том и Дикки никогда не расстаются.
– В таком случае, я думаю, это не важно, – сказал Том кротко и мягко, откидываясь на спинку кресла.
Они немного помолчали, затем Том стал расспрашивать ее о книге, кто этот издатель и много ли осталось работы. Мардж отвечала с энтузиазмом. Том подумал: если бы она заполучила обратно Дикки и к следующей зиме вышла ее книга, она бы, наверно, просто лопнула от счастья. Хлоп – и нет ее.
– Как ты думаешь, стоит мне проявить инициативу и тоже поговорить с мистером Гринлифом? – спросил Том. – Я с удовольствием съезжу в Рим… – Тут он вспомнил, что удовольствие будет не столь уж большим, потому что в Риме полно людей, видевших его в обличье Дикки Гринлифа. – Или, по-твоему, он согласится приехать сюда? Он бы мог остановиться у меня. Где он живет в Риме?
– У знакомых американцев, у них большая квартира. Их фамилия Норман, а живут они на Виа Кватро-Новембре. Я думаю, будет лучше, если ты пригласишь его сюда. Я напишу тебе адрес.
– Отличная мысль. Он не любит меня, правда?
Мардж слегка улыбнулась:
– Откровенно говоря, не любит. Думаю, он, учитывая все обстоятельства, немного чересчур суров к тебе. Возможно, считает, что ты тянул из Дикки деньги.
– Вот уж чего не было, того не было. Жаль, что мне не удалось вернуть Дикки домой, но все это я ему объяснил. Когда узнал, что Дикки пропал без вести, я написал мистеру Гринлифу самое чуткое письмо, какое только мог. И что же, это совсем не помогло?
– Помогло, только… Ой, ради бога, прости, Том! Залила такую чудесную скатерть!
Мардж перевернула свой мартини. Теперь она неуклюже размазывала салфеткой пятно на скатерти.
Том прибежал из кухни с влажной скатертью в руках.
– Все в порядке, – сказал он, протирая столешницу и наблюдая, как, несмотря на это, на дереве все явственнее проступает белое пятно. Не о скатерти он беспокоился, а о своем красивом столе.
– Ради бога, прости! – продолжала восклицать Мардж.
Том ненавидел ее. Ему вдруг вспомнился ее купальный костюм, переброшенный через подоконник в Монджибелло. Если он пригласит ее остановиться у него, этой ночью ее белье будет раскидано по его креслам. Мысль об этом была ему противна. Он заставил себя широко улыбнуться Мардж через стол.
– Надеюсь, ты окажешь мне честь и согласишься переночевать у меня. Не в моей постели, – добавил он со смешком, – наверху две комнаты, одну я предоставлю тебе.
– Огромное спасибо. С удовольствием. – Она улыбнулась ему.
Том провел ее в спальню – в другой комнате была лишь кушетка, хотя и больше стандартного размера, по не такая удобная, как его двуспальная кровать, – и Мардж закрылась там, чтобы немного вздремнуть после ленча. Том беспокойно бродил по остальным комнатам и старался припомнить, не осталось ли в спальне чего-либо такого, что следовало бы изъять. В подкладке чемодана, который находился в стенном шкафу, был спрятан паспорт Дикки. Больше ничего не вспомнилось. Но у женщин острый глаз, даже у такой дуры, как Мардж. Небось постарается все высмотреть. Кончилось тем, что он решил войти в комнату, пока она спит, и забрать чемодан. Скрипнула половица, и Мардж широко раскрыла глаза.
– Хочу кое-что взять, – прошептал Том. – Извини.
Он вышел на цыпочках. Возможно, Мардж не вспомнит об этом, подумал Том, ведь она толком и не проснулась.
Позднее он показал Мардж весь дом. О полке с книгами в кожаных переплетах в комнате рядом со спальней сказал, что они уже стояли здесь, когда он снял дом, хотя на самом деле это были его собственные книги, купленные в Риме, Палермо и Венеции. Он вспомнил, что с десяток из них было у него еще в Риме, и сопровождавший Роверини молодой полицейский низко наклонялся над ними, изучая названия. Но он не посчитал это серьезной причиной для беспокойства, даже если к нему еще раз придет тот же самый полицейский. Том показал Мардж парадный вход – широкую каменную лестницу. Было время отлива, и из воды выступили четыре ступеньки, две нижние покрыты толстым слоем влажных водорослей. Они были из разновидности скользких, с длинными стеблями и свисали по углам лестницы, точно грязные темно-зеленые волосы. Тому ступени казались омерзительными, а Мардж нашла их очень романтичными. У Тома появилось желание столкнуть ее туда.
– А мы можем сегодня ночью взять гондолу и вернуться этим путем? – спросила она.
– Конечно.
Разумеется, сегодня они собирались поужинать в ресторане. Том страшился перспективы долгого итальянского вечера вдвоем, ведь ужинать они будут не раньше десяти, а потом она, вероятно, захочет посидеть в кафе на Пьяцца Сан-Марко до двух часов ночи.
Том поднял глаза к подернутому дымкой бессолнечному венецианскому небу, проследил за чайкой, скользнувшей вниз и усевшейся на ступени чьего-то парадного входа по ту сторону канала. Он прикидывал, кому бы из его новых венецианских друзей позвонить и попросить разрешения привести Мардж часиков в пять на коктейль. Все они, конечно, будут очень рады познакомиться с ней. Его выбор пал на англичанина Питера Смит-Кингсли. У Питера турецкий ковер, рояль и полно всяких напитков в баре. Том предпочел Питера остальным еще и потому, что тот любил, чтобы гости у него засиживались. Там можно будет провести время до самого ужина.
В семь часов вечера Том из дома Питера Смит-Кингсли позвонил мистеру Гринлифу. Его голос прозвучал гораздо доброжелательнее, чем ожидалось. Отец Дикки с обезоруживающей доверчивостью впитывал те крохи сведений, которые Том мог сообщить о сыне. В соседней комнате, помимо Мардж, находились Питер, а также двое симпатичных братцев Франчетти из Триеста, с которыми Том недавно познакомился. Все они конечно же слышали каждое слово, поэтому Том провел этот разговор гораздо лучше, чем если бы был совершенно один, без слушателей.
– Я рассказал Мардж все, что мне известно, – сказал он. – Поэтому она всегда сможет дополнить, если я что-либо опустил. Как жаль, что не могу дать полиции никаких по-настоящему ценных сведений, которые могли бы помочь расследованию.
– Ох уж эта мне полиция, – резко произнес мистер Гринлиф. – Я уже начинаю думать, что Ричарда нет в живых. По каким-то причинам в итальянской полиции склонны считать именно так. Они действуют как дилетанты, словно какие-то пожилые дамочки, вообразившие себя сыщиками.
Том был поражен невозмутимостью, с которой Гринлиф воспринял предположение о смерти Дикки.
– А вы сами-то, мистер Гринлиф, как думаете? Мог ли Дикки покончить с собой? – тихо спросил Том.
Мистер Гринлиф вздохнул:
– Не знаю… Пожалуй, это могло случиться. Я всегда отдавал себе отчет, насколько мой сын неуравновешенная личность.
– Боюсь, вынужден согласиться с вами, – произнес Том. – А не хотели бы вы поговорить с Мардж? Она здесь, в соседней комнате.
– Нет-нет, спасибо. Когда она намерена вернуться в Рим?
– Кажется, говорила, что уедет завтра. Если вы сами, мистер Гринлиф, надумаете приехать в Венецию, чтобы немного отдохнуть, я буду очень рад, ежели вы остановитесь в моем доме.
Но мистер Гринлиф отклонил приглашение. Том вдруг почувствовал, что во время разговора он чересчур уж углубился в прошлое, а этого делать не следовало. Он все время как бы сам накликал на себя беду. Мистер Гринлиф поблагодарил за звонок и церемонно пожелал спокойной ночи.
Том вернулся в соседнюю комнату к остальным.
– Никаких новостей из Рима, – удрученно сообщил он присутствующим.
– Да? – Питер был разочарован.
– Вот деньги за разговор, Питер, – сказал Том, выкладывая двенадцать сотен лир на крышку рояля. – Большое спасибо.
– Вот что я думаю, – начал Пьетро Франчетти на очень хорошем английском. – Дикки Гринлиф мог заплатить какому-нибудь неаполитанскому рыбаку или римскому торговцу сигаретами, чтобы обменяться с ним паспортами и начать ту самую уединенную, тихую жизнь, к которой всегда стремился. Возможно, у обладателя паспорта Дикки талант подделывателя банковских чеков оказался не столь выдающимся, как тому казалось, и, когда возникли подозрения, он срочно исчез. Полиции следует искать человека, который не сможет предъявить подлинного удостоверения личности, и выяснить, кто он на самом деле, а уж после этого приступить к розыску человека с этим именем. Это и будет Дикки Гринлиф!
