«Согласен!» — отвечаю и чувствую, что вокруг начинает брезжить свет.
«Отлично! — говорит А. С.Лепских, — Только давай, договоримся о правилах игры».
«Как это?»
«Очень просто. Главное — не мешай мне. Будь как бы постоянным спутником, наблюдателем, но не больше. Не вмешивайся в мои дела и поступки, хорошо?»
«Как получится…» — здраво замечаю я.
Александр Сергеевич Лепских не отвечает, он открывает глаза и чувствует необычайно сильную ломоту в затылке, интересно, есть ли тут таблетки от головной боли, надо бы поинтересоваться, а то получается, что всего второй день службы, а он, как говорится, настолько разобран, что хоть из постели но вылезай, а ведь принцесса Вивиан ждет его в своем кабинете ровно в полдень, сейчас — он смотрит на часы и видит, что уже без пяти минут одиннадцать, а значит, времени почти нет, ведь надо встать, привести себя в порядок, позавтракать,
Боже, да еще этот сон, голова от него просто раскалывается, Александр Сергеевич встает с кровати и нехотя тащится в ванную, чувствуя, что кроме головы ноет и все тело, а особенно болит левое запястье, что там такое, думает он и с нежностью смотрит на свою руку и не будем комментировать то, что он видит.
Всего–навсего шрам на левом запястье.
Шрам, которого вчера еще не было.
Шрам, которого вообще не должно быть.
Алехандро становится страшно. Алехандро садится на краешек большой белоснежной ванны и начинает в подробностях вспоминать сон, но от воспоминаний ему не становится легче. Ему вообще никак не становится от этих воспоминаний, ибо сон есть сон, а шрам — вот он, вчера еще не было, а сегодня есть, и стоит ли ломать голову, которая и так раскалывается, господи, да есть тут таблетки от головной боли, пытается сообразить Алехандро и замечает (было бы странно, если бы этого не случилось) небольшой уютненький шкафчик на выложенной кафелем стенке, как раз рядышком с зеркалом а полочкой, уже уставленной его бритвенными принадлежностями и прочими предметами личной гигиены, включая наполовину выдавленный тюбик зубной пасты и зубную же щетку, купленную ему перед прошлогодним отпуском Катериной Альфредовной, замечательную такую зубную щетку с длинной и теплой пластмассовой ручкой двух цветов — сверху синего, а снизу красного, но оставим щетку в покое и откроем шкафчик, в котором — как и предполагалось — Алехандро находит хорошо подобранную аптечку, включая, естественно, великолепное средство от головной боли, одну таблетку которого он немедленно отправляет в рот, стараясь делать все правой рукой, ибо от любого взгляда на левую (точнее — на ее запястье) голова вновь начинает раскалываться, но вот таблетка выпита, так что можно заняться туалетом, на чем пока мы и оставим Алехандро в покое.
Но ненадолго, ведь на часах уже без пяти двенадцать, а точность в отношениях с работодателями надо соблюдать, и Александр Сергеевич, съев в одиночестве свой завтрак, подходит к кабинету принцессы Вивиан, чувствуя облегчение от того, что боль отпустила и в то же время испытывая непонятную тяжесть в голове, да еще этот страх, что поселился в нем с самого утра, да этот шрам — но сколько можно говорить о том, что произошло, когда уже пора открыть дверь и предстать пред очи светлейшей герцогини Альворадо–младшей, очередной гвардеец салютует Александру Сергеевичу очередным палашом, дверь распахивается, и Вивиан Альворадо кратким кивком приветствует нового секретаря. И я впервые вижу принцессу Вивиан Альворадо.
И Александр Сергеевич Лепских располагается в своем секретарском кресле, открыв блокнот для записи и приготовив ручку с золотым пером, заправленную чернилами черного цвета.
И я слышу этот голос с низкой хрипотцой, который моментально начинает сводить меня с ума, ибо ведь точно так говорила моя жена Сюзанна, уготовившая мне столь странную судьбу.
И принцесса Вивиан начинает быстро диктовать Александру Сергеевичу письмо в департамент благодеяний, посвященное открытию еще одного благотворительного фонда, который она тоже решила взять под свой патронаж.
И Александр Лепских быстро чиркает золотым пером по голубоватым страничкам блокнота, оставляя на них тень от хрипловатого, низкого голоса принцессы.
И я понимаю, какое это счастье, не только слышать, но и видеть, и какая мне разница, что я нахожусь не в своем теле, а в чужом, хотя кто сказал, что оно чужое? Ведь это моя рука сейчас с уверенностью держит ручку с золотым пером, и это мое правое колено немного подрагивает от волнения, и это ко мне обращается с вопросом герцогиня Вивиан, вопросом, на который Александр Сергеевич отвечает без промедления.
— Да, — говорит Александр Сергеевич, — да, ваша светлость, я все сделаю немедленно!
Герцогиня (принцесса) Вивиан встает с кресла и уходит во внутренние покои, а Александр Сергеевич, отчего–то с мрачным видом, начинает исполнять поручение принцессы, которое состоит в том, что как можно быстрее необходимо подготовить все для отъезда в Тапробану, ибо Вивиан решила ехать сегодня, после обеда. Чем обусловлена эта спешка — нам с Алехандро знать не надо. Не положено. Так хочет их светлость. Ехать сегодня после обеда, все должно быть готово, все вещи собраны и погружены в машину.
Я тоже поеду в Тапробану. Отныне я буду везде сопровождать Александра Сергеевича и принцессу (герцогиню) Вивиан. Я тоже Александр Сергеевич и я буду сопровождать другого Александра Сергеевича, может именно этого и хотел мой повелитель. Тот самый, который заставил Сюзанну разрядить в меня револьвер крупного калибра. Тот самый, который оставил хорошо заметный шрам на моем левом запястье. Тот самый, которого я никогда не видел, но о существовании которого всегда знал. Что есть Бог и что есть Дьявол, спросил как–то раз сам себя князь Фридрих Штаудоферийский. И не ответил, ибо ответа на этот вопрос не существует. Сейчас я хорошо знаю это, ведь мне были представлены все доказательства, только не надо спрашивать, в чем они — каждый понимает в меру своего разумения, мое же дело — помочь Александру Сергеевичу‑2 быстрее собрать вещи и вызвать машину к подъезду. Большой, бронированный кабриолет с форсированным двигателем и съемной крышей, крышу необходимо снять, таково непременное условие, ибо принцесса хочет любоваться пейзажами по всей протяженности дороги Элджернон — Тапробана, что же, крышу снимают, да и вещи уже погружены во вместительный багажник, вещи Вивиан, вещи Алехандро, единственный, кто путешествует налегке, это я, но и ведь меня, в каком–то смысле, не существует, хотя это опять же — вопрос, но задавать его не стоит, ибо всегда печально узнать, что на какой–то вопрос нет ответа, как нет ответа на вопрос, что есть Бог и что есть Дьявол, а принцесса Вивиан уже садится рядом с Алехандро на заднее сидение большого бронированного кабриолета с открытым верхом, обольстительная, прекрасная, загадочная и неземная Вивиан, я чувствую ее свежее и возбужденное предстоящей дорогой дыхание, Александр Сергеевич, мой незадачливый собрат, опять смущается, но чему, хочется спросить мне его, конечно, он влюблен в Вивиан, хотя прекрасно знает, что она не больше, чем миф, а как можно любить миф, вновь хочется задать вопрос, но я молчу, я обещал молчать, а свои слова я привык сдерживать. Вивиан начинает беспричинно смеяться, поднимает руки, снимает повязку, придерживающую густую кипу темно–каштановых волос, волосы падают на плечи, Вивиан потягивается всем телом, и я чувствую, как болезненно напрягается плоть Алехандро, но ведь это чудо, думаю я, понимая, что постепенно его плоть становится моей и — кто знает, но ведь все возможно! — вдруг, да окажется так, что я еще буду благодарить Сюзанну за этот неуместный выстрел, ведь совсем не она должна была держать в руке черную грохочущую игрушку, но оставим в покое Сюзанну, как забудем и К., новый расклад, новые правила игры, Вивиан волнуется и требует, чтобы Алехандро пошел и позвал шофера, мы вылезаем из кабриолета, мне начинает нравиться эта новая роль, ведь зрение, слух, осязание и прочие подобные штуки потихоньку вернулись ко мне, я в восторге от того, что подошвы Александра Сергеевича‑2, новые, кожаные подошвы его, лишь вчера купленных на бульваре Синдереллы, мокасинов уверенно и властно попирают (как тут не отметить инфернальную мощь этого слова?) розоватый речной песок той самой дорожки, по которой мы с ним отправились на поиски шофера, хорошо вновь ощущать под ногами землю, хорошо чувствовать, что ты — пусть и в чужом теле, но жив, и даже молчание не тяготит меня, Вивиан, перегнувшись на переднее сидение, нажимает клаксон, и звонкий гудок нарушает уединенный покой дворцового парка, куда же подевался шофер, недоумевает А. С. Лепских и внезапно натыкается на упомянутого субъекта, тихо дремлющего в тени большого, багровостволого дерева Кристофер (ударение на предпоследний слог).
